Пядар О'Лери - Шенна

– Ты самый необычный человек из всех, что мне встречались, – сказал Черный Человек. – Нет у тебя ни тени страха передо мной, и боишься ты меня не больше, чем щенка.

– Вот ведь забавное дело, – сказал Шенна усмехаясь. – Ты думаешь, раз у тебя рога и когти, нам надо забиться от тебя в щель. Коли уж такая твоя сделка, выполняй свою часть условий, мужик! Пока что время мое. Я хочу закончить этот башмак, а ты мне мешаешь. Нарушаешь сделку даже сейчас. Ты упустил время, когда я не мог распоряжаться кошелем. Всякая минута, какую ты проводишь здесь, перебивая меня на каждом слове, работает против тебя. Ты нарушил сделку, явившись сюда, требуя мою душу, а у тебя нет на это никакого права, покуда твой час не пробьет. Тогда ты промахнулся. Не промахивайся же теперь. Ты хорошо знаешь, что время еще не вышло, и нарушаешь сделку. Поди от меня, садись вон там, на стуле, и не разговаривай со мною, покуда не настанет твой час, – или ты нарушишь условия, и я буду от тебя свободен. И обещаю – уж я об этом жалеть не стану. Гляди! Вот он, кошель, вот он, башмак, вот она, кожа. Пока что время мое. Поди вон туда и сиди, иначе сделка будет разорвана, а мы с тобою расстанемся.

Кончик хвоста заходил туда-сюда, точно как хвост кота, когда тот думает, что сейчас к нему из норы выбежит крыса.

– Да пойдешь ты отсюда наконец или нет! – сказал Шенна. В голосе его зазвенела сталь, и он сделал вид, будто в самом деле собирается встать.

Черному Человеку ничего не оставалось, как повернуться, отойти и сесть на стул, как и было велено. Шенна склонился над работой. Черный Человек сидел на стуле спиною к Шенне. Хвост его свисал сквозь стул до земли, и Шенне был виден коготь. Через некоторое время краем глаза Шенна заметил, как коготь втягивается и вытягивается, и вертится, словно угорь на горячем камне. Шенна продолжал работать так, будто кроме него в доме никого не было. Вскоре он услышал какое-то кряхтение на стуле. Шенна поднял голову и посмотрел туда. Кряхтел Черный Человек. Он крутился и ворочался, будто пытался встать, но не мог. Шенна вскочил и подошел поближе. Встал напротив Черного Человека и поглядел на него. Черному Человеку было худо. Рот раззявился, и из него вроде как текла слюна. Челюсть и козлиная борода тряслись и дрожали. Рога опали и обвисли по бокам. Двумя руками он крепко вцепился в уголки стула, когти его впивались в дерево, он корчился и кряхтел. Хвост вытянулся по земле, а коготь описывал круги по полу.

– Так-то, удалец, – сказал Шенна. – Пожалуй, я тебя крепко ухватил.

– Ох, Шенна, даже очень крепко, – выговорил тот. – Отпусти меня, пока не настало время!

– Терпение! Терпение! – сказал Шенна. – Нет ничего лучше терпения. Терпение превозмогает судьбу.

– Ох, – выдавил Черный Человек, кряхтя и корчась. – Такая судьба переможет любое терпение. Такая судьба сильнее пословиц. Отпусти меня, Шенна, и я больше не приду, пока не настанет положенный час.

– Ну да, зато вот тогда-то ты явишься, – сказал Шенна. – Я никуда не тороплюсь. Ты уйдешь довольно скоро. Время, какое ты проведешь на этом славном плетеном стуле, не идет в зачет между нами. Чего бы мне там от тех тринадцати лет ни осталось, не иссякнет тот остаток, покуда не покинешь ты этого места. Пожелай я держать тебя тут вечно, конец времен не настанет никогда.

– Тебе прекрасно известно, – сказал Черный Человек, – что если бы все вышло по-твоему, ты бы нарушил сделку тотчас же и я схватил бы тебя так же крепко, как ты сейчас держишь меня.

– Мне нет нужды поступать по-моему, но вместе с тем и особой нужды тебя отпускать у меня тоже нет. Если б вышло так, что ты меня одолел и мог бы меня попотчевать этими когтями, уж ты бы меня, конечно, отпустил, правда? Ведь отпустил бы, точно?

Шенна подвинул к себе стул и сел напротив Черного Человека.

– Долго ты будешь меня здесь держать? – спросил Черный Человек, и вид у него был такой, будто он уже на последнем издыхании.

– Ответь мне сперва на пару вопросов, – сказал Шенна тихо и спокойно.

– Спрашивай! Спрашивай! – вскричал Черный Человек.

– Что сталось с наперсточником?

– Вот он, перед тобою, крепко связан!

– Так это ты? – сказал Шенна.

– Я самый, как видишь, – сказал Черный Человек.

– А что же ты делал на ярмарке? – сказал Шенна.

– Много всякого. Во-первых, наблюдал за тобой и глядел, не купишь ли ты того коня. Если б ты его купил, сделка была бы нарушена, и я бы тотчас тебя схватил.

– Но ты бы меня отпустил, – сказал Шенна.

– Ну конечно же нет, – сказал Черный Человек.

– Вот и я тебя не склонен отпускать… еще какое-то время. А потому лучше тебе успокоиться да потерпеть. Я одолел тебя и буду вершить над тобой свою волю, покуда так складываются обстоятельства. Ведь ты бы сделал то же самое, сложись они по-другому. Наверное, мне следовало бы тебя пожалеть, будь мне от этого какая-то польза, но я не стану. Сделай я сейчас что-либо для облегчения твоей муки, ты отплатил бы за это тем, что усилил бы мою, уж насколько смог бы. Лучше нам оставаться в наших делах прямыми и честными друг с другом. Я причиню тебе столько зла, сколько смогу, а ты причинишь столько зла, сколько сможешь, мне – совсем скоро или когда поменяются обстоятельства. Мне-то все равно, делать тебе добро или зло, при том, что́ я за это скоро получу. Сколько бы добра тебе ни делали, от тебя в ответ не видывали ничего, кроме зла. Твои деньги принесли много добра за эти тринадцать лет. Похоже, я поступил с тобою по твоему же закону. Ничего не скажу, но, пожалуй, крепко я досадил тебе за эти тринадцать лет, употребляя твои деньги во благо. Как тебе понравилось все то добро, что я сотворил при помощи твоих денег? Неплохо я опустошил кошель, правда? Удалось ли тебе испоганить то благо? Отменить пользу? Известно ли тебе, во имя кого я раздавал твои деньги? Что ты думаешь об этом?

Черный Человек рассмеялся, как ни было ему больно.

– Эх, колотить тебя, дурака! – сказал он. – Мне очень понравилась твоя работа. Испоганить! Честное слово, да мне и делать-то ничего было не обязательно. Я бы не смог, старайся я хоть в тысячу раз больше, испоганить все это больше, чем ты, безумец, испоганил сам! Ты сам все и испортил – из лучших побуждений! «Благом» называешь ты свою работу! Ах ты болван! Да не благо ты приносил почти все время, а самый отборный вред! Ты проделал за меня самую искусную работу и, уверяю, я тебе за это премного благодарен! Тебе все удалось куда лучше, чем смог бы я сам. Удалось гораздо чище и аккуратней, чем я бы сумел, стараясь изо всех сил. Уж я бы не смог отменить столько пользы и нанести столько вреда, как ты при помощи моих денег! Я часто давал деньги в рост, и из этого выходило много вреда, несчастий, раздоров и вражды, но я даже и ожидать не мог, что столько денег, сколько я дал тебе, удастся вложить с такой выгодой!