Георгий Левшов - Сделка с демиургом [litres]

Сильный удар едва не сорвал дверцу с петель.

– Смотри!

Коротышка вцепился в экран ноутбука, будто хотел нырнуть в глубь плазменной панели. Цветовой спектр появился неожиданно. Словно неумелый художник решил поупражняться с палитрой. Ядовито-зеленые линии окружили «фольксваген». Нервы сдали, коротышка кинулся за руль, опрокинув пепельницу с окурками, повернул ключ зажигания. Ярко вспыхнули фары, в желтых лучах отразились огромные зеленые глаза.

– Ты видел это?!

Очередной удар вырвал дверь с петель. Холодный воздух ворвался в салон, капли дождя забрызгали фотографию, на которой Роман Сергеевич вышагивал по Литейному проспекту. Фото было сделано в профиль, с удачного ракурса. Громыхнули выстрелы на фоне громовых раскатов. Заглох двигатель, погасли фары. Упал ноутбук, разбилось стекло. Молнии искрились на небосклоне, в городе разразилась настоящая гроза.

Внутреннее убранство офиса преобразилось до неузнаваемости. Пол был выложен каменными изразцами редких пород уральских самоцветов, стены покрывала ткань цвета багряной охры. Потолочный плафон пестрил радужными соцветиями, роспись была в точности идентичная той, что украшает Сикстинскую капеллу в Ватикане. В настоящий момент художник почти завершил работу. Он стоял на высокой стремянке в центре зала и наносил последние мазки.

В зал вошел Асмодей. В канун Праздника консультант предстал в своем истинном обличье – могучий воин, уроженец бесследно исчезнувшей нации атлантов, какими их описывали древнегреческие историки. У него были золотистая кожа, раскосые монголоидные глаза, прямые черные волосы до плеч.

– Синьор Микеланджело! – зычно прокричал он. – До полуночи осталось совсем мало времени, а вы копошитесь, как муха в навозе!

Бородатый художник дернулся всем телом, словно его пронзил разряд электрического тока.

– Дьявол вас раздери, Асмодей! От вашего крика мухи и те дохнут! Не мешайте работать!

Он вернулся к своим краскам, бормоча проклятия на итальянском языке.

– Чтоб ты сдох! – с чувством проговорил консультант.

– Эскюзми, синьор! – оскалился бородач. – Сие печальное событие давно свершилось!

– Не мешай художнику, Асмодей! – вмешалась Гербера.

Девушка подошла неслышно, Асмодей мгновенно смягчился.

– Следовало пригласить Сандро Боттичелли или русского художника… – пробормотал атлант.

– Феофан Грек? Русское искусство чрезмерно аскетично. Мастер будет недоволен.

Дрогнули огоньки свечей, сквозняк принес запах тления.

– Опять нашли прореху в стене, путики окаянные! – заворчал Асмодей.

Он покинул зал, на ходу рассыпая пригоршни серой соли. Живописец нанес тонкие лессировки, сцена фрески «Сотворение Адама» поражала мастерством исполнения. Молодой красавец с анатомической мускулатурой простер руку к седобородому старцу, летящему в белых одеяниях. Художник опустил кисти в горшочек с краской, молитвенно сложил на груди руки.

– Экселенц! – воскликнула Зоя, подняла вверх большой палец. – Вы – волшебник, маэстро!

– Вам действительно нравится? – Художник покраснел от удовольствия.

– Кому не понравится такая красота!

– Хлопотная работа, синьора Зоя! Ужасно хлопотная! Часами простаивать на шаткой лестнице, а у вас здесь повсюду сквозняки… К тому же затекает шея, а синьор Асмодей обещал принести чудодейственный бальзам, который изготовляют из редкой синей глины… Забыл, как она называется…

– Чернеца!

– Грация, синьорита! Точно так, чернеца! Ее добывают в Палестине, в недрах Тивериадского озера.

Зоя рассмеялась:

– Вы все перепутали, маэстро! Водоем именуется Мертвое море.

– Старость, синьорита! – сокрушенно вздохнул художник. – Чертова старость, будь она проклята со всеми демонами преисподней!

– Я обязательно напомню Асмодею о вашей просьбе!

– Грация, миль грация. Мне лишний раз его просить неловко, такой гневливый человек этот ваш Асмодей!

Живописец достал из полотняной сумы мягкий мешочек и принялся им затирать выступающие на фронтоне мазки. Зоя внимательно наблюдала за работой, лукаво прищурилась:

– Скажите, Буонарроти, вы правда убили того натурщика?

Микеланджело замер. Некоторое время стоял неподвижно, как монумент человеческой скорби, затем горестно вздохнул:

– К чему ворошить прошлое? Оно сухое и мертвое, как гербарий из осенних листьев.

– Так говорят… – спокойно сказала Зоя.

– Чертова молва людская! Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть…

– Не юродствуйте, синьор! В ваше время Шекспир еще не написал этих строк. Обещаю, никому ни слова! – Она подала руку, помогая старику спуститься по лестнице.

– Вы всегда были ко мне добры, синьорита! – кряхтел художник, осторожно ступая по деревянным ступеням.

– Если расскажете, достану для вас билет! – улыбнулась девушка.

– Не врете?

– Клянусь честью!

– Ходят слухи, магистр исполняет любое желание на Празднике.

– Это называется сюрприз. Но сюрпризы достаются только обладателям билетов.

– Женщины так любопытны! – сказал художник. – Тягостно, знаете ли, на старости лет иметь секреты!

Зоя нацедила в бокал пахучего вина. Микеланджело принял с поклоном кубок, пригубил, долго чмокал тонкими губами. Поднял на свет бокал, изучая вязь темного серебра, тронул пальцами граненые цветные камни по гурту:

– Хорошая работа!

– Габсбургские ювелиры – лучшие в мире! Вы будете рассказывать?!

Живописец немного покряхтел для вида, но Зоя была неумолима:

– Или валяйте свою историю, Буонарроти, или чао бамбино!

Поняв, что отделаться от любопытной синьориты у него не получится, художник признался:

– У меня не получался натурщик… Тщеславие – самый тяжкий грех, так, кажется, говорят местные жители?

– Точная фраза. Еще вина хотите?

– Почту за честь! Волшебный нектар!

– Это вино седьмого века, сделано по рецепту лучших виноградарей Мавритании.

Девушка нацедила в кубок, старик жадно осушил все до последней капли, рубанул воздух кулаком:

– Ваша взяла! Несносный старикашка никак не хотел принять подобающую позу, а я в тот злополучный день был изрядно навеселе…

Зоя одобрительно кивнула, дескать, понятно, о чем речь!

– Я и так его укладывал, и этак… – продолжал художник. – И тут синьор Ангекок как нельзя кстати со своими советами!

– Вы ударили натурщика кинжалом?

– В самое сердце! – с оттенком бахвальства воскликнул живописец. – Я писал, пока бедняга корчился в конвульсиях! Мир не знал лучших эскизов, клянусь небом!

– Ангекок сдержал слово?

Старик погрустнел, заглянул в опустевший кубок.

– Отчасти, добрая синьорита! Лишь отчасти! Я получил в тот год уйму заказов, дела пошли в гору. Однако на мою семью обрушились несчастья. Умерла жена, дочь заразилась чумой, меня поразила эта чертова болезнь, никак не могу запомнить название…