Владимир Андриенко - Знак вурдалака

— А ежели наоборот, Степан Андреевич? Ежели сие самому Бирену и надобно. Он ведь немец, а не русский.

— И в чем выгода его?

— Дак кто знает, Степан Андреевич? Но ежели человек за этим делом стоит, то сие человек не малый! Такой и подьячего мог подкупить и палачей.

— Подьячего?

— А ты не знал? У нас подьячий многое может. Да еще такой как Зубило. Этот малый не прост. Ох, как не прост, Степан Андреевич. Но дело свое хорошо знает.

— Ты хочешь сказать, Ларион Данилович, что Зубило берет посулы [22] посулы — взятки ?

— Дак какой подьячий посулов не берет, Степан Андреевич? Сам посуди, кто в сем деле не без причины?

Волков был согласен с Гусевым. Где нейти мелкого чиновника, который посулов не брал? Таких по пальцам пересчитать можно на Москве.

— Ты сам посуди, Степан, коли персоны великие взятки берут тысячами, то отчего подьячему не взять десяток рублев?

— Но не думаю я, Ларион Данилович, что за этим стоит Бирен. Зачем ему Кантемир? Бирен летает ныне слишком высоко. Какое Бирену дело до Варвары Черкасской? Не сам же он метит в её мужья? Бирен женат. И жена его подруга императрицы.

Гусев при упоминании о горбатой и уродливой жене красавца Бирена засмеялся.

Бенингна Тротта фон Тройден была действительно некрасива, ибо лицо её были сильно испорчено оспою. Но она была весьма знатного рода и Бирону, дабы закрепиться при дворе Анны Ивановны, в бытность её герцогиней Крляндии, надобно было жениться на девице знатных кровей. Отец Бенингны барон Вильгельм фон Тройден совсем не желал такого зятя, как Бирен. Но герцогиня настояла на своем.

— Возможно, что Бирен действует не для себя, Степан Андреевич. Возможно, некто готовит для Варвары Черкасской иного мужа.

— Все сие токмо ради замужества княжны Варвары? — спросил Волков.

— Нет, но, возможно, что все сие ради денег её папаши…

В городе. Заговор.

Подьячий Зубило у своего дома в тот день встретил человечка неприметного. Был росту небольшого в поношенном плаще армейском и треуголке старой, свечным жиром заляпанной.

— Все ли сделал как надобно? — спросил он подьячего.

— Все. Все пыточные сказки [23] пыточные сказки — показания как надобно записаны.

— Не врешь ли?

— А с чего мне врать? Я дело знаю.

— Что показали холопы под пыткой?

— Рассказали, что тела не хоронили. Так оно и было на деле. Так и предполагалось, не выдержат холопы пытки на дыбе и языки развяжут.

— А они дали описание того, кто заплатил им?

Подьячий ответил:

— Рассказали. Куда им было деваться? Но приметы дали такие, что никто того человека не найдет.

— Волков человек дотошный. Ему только ниточку дай, и он весь клубок сумет распутать. Нельзя чтобы на княжеского сына они вышли.

— Да никто не выйдет на него. Все сделали чисто.

— Ты об сем деле язык держи за зубами!

— Я сие знаю хорошо. За то меня в Приказе разбойном и держат. Времена то ныне какие? Мошенники и воры кругом! Так-то!

— Тогда вот, — человек протянул Зубилу кошелек. — Здесь золотых рейхсталеров числом 50. Все твои. Но, коли соврал…

— Все верно. В том головой отвечаю, — сказал Зубило, принимая плату.

— Коли так прощай.

— Если чего занадобиться — прошу! Мой дом известно где. И с чего мне дело не сделать, коли денежки платят исправно?

Человек не ответил и молча удалился. Зубило проводил его взглядом.

«Думает, барин, что мне неизвестно, кто он такой. Но я не просто человек. Подьячий Приказа разбойных дел. Много лет сию службу правлю»…

Дом Волкова в Москве .

Елизавета Романовна Волкова, проводив гостей, сидела за столом в кабинете мужа и читала книгу Христофора Эберта «Дискурсы политичные». Эту книгу прислали ей вчера от барона Шверина.

У них в дому книг было совсем не много. Степан Андреевич был занят своей работой, и читать не любил, как не любил рассуждать о книгах и художествах иных. Она знала, что муж мог часами говорить о мздоимцах [24] мздоимец — взяточник приказных, о крутых мерах государя Петра Алексеевича, коие он к мздоимцам применял. Мог Степан рассказать про отравителей и душегубов иных, про шайки разбойные на Москве, про лихих атаманов. Зато о книгах «Об истории славных царств» или «Описании войн, или же как к погибели и разорению всякие царства приходят» он даже не слыхивал.

У барона Шверина Елизавета Романовна подолгу болтала с женой барона о библиотеках и книгах. Сетовала она, что де мало библиотек на Москве и хвалила небольшую библиотеку барона. И ей часто присылали новые книги от Шверинов.

Степан в тот день домой не явился, хотя знал, что к ним с визитом будет Василий Никитич Татищев. Еще в полдень он присылал посыльного, что дело имеет важное и прийти никак не может.

Елизавета Романовна одна принимала важного гостя. А ведь Татищев не кто-нибудь, а сенатор империи Российской. Но он интересовался, как ни странно, делом, которое вел Степан.

— Я что про сие знать могу, Василий Никитич? — сказала она. — Степан мне и не говорит ничего.

— Дело больно важное, Елизавета Романовна. Многие персоны великие сим делом интересуются.

— Степан и дома то не бывает, Василий Никитич. Вот и сегодня не пришел гостей почтить.

— Пустое, Елизавета Романовна. Пустое. Ведь сама государыня интересовалась, как идет следствие!

— Государыня? — удивилась Волкова.

— Мне сегодня про сие говорил обер-шталмейтер Рейнгольд Левенвольде.

— Да неужто сама матушка-царица?

— Про сие дело важное никто не забывает и мужу твоему, Елизавета Романовна, важнейшее дело доверили.

— И много говорят о сем деле при дворе? — спросила она.

— Нет, — ответил Татищев. — Больше шепчутся. Не любит государыня про сие слушать. Ждет, что все скоро завершиться.

— Но если вам про сие говорил сам Левенвольде. Значит, немецкая знать весьма тем интересуется.

— Дак дело больно запутанное. У многих вызывает любопытство.

Елизавете было странно слышать такие речи от Татищева. Значит и вправду дело не простое у мужа.

Она сказала:

— Неприятно мне, Василий Никитич, говорить такое, но мечтаю я, чтобы Степан Андреевич покинул службу.

— То ты, голубушка Елизавета Романовна. Степан Андреевич службой токмо и живет. Человек, преданный делу и чести, — сказал Татищев. — Немного знаю я таких в сыскном ведомстве. Не желают наши дворяне чести своей пятнать на такой службе. А муж твой это дело делает и все почитают его дворянином истинным.

— Много спокойнее мне было бы, если бы Степан службу оставил. Ведь ничего не дала ему служба честная, Василий Никитич. Чинами его мальчишки обскакали. Ведь службу он при Петре Алексеевиче начал. Сколь можно? Денег у меня, слава богу, хватит. Чего не жить-то?