Елена Гуйда - Кель. Год Стального Ястреба [СИ]

Но в который раз промолчал. Взял какой-то корешок и принялся его скрести. От недавнего воодушевления и радостной легкости не осталось и следа. Каждый угрюмо взялся за свою работу. Молчали и думали о своем.

И я думал.

Думал о матери, о сестре.

О том, что не справедливо то, что Ари из-за них досталось. И решил для себя, что попробую помириться с ней. Вот обязательно попробую.

Да кабы хоть раз так вышло, как мы задумали…

— Корх, ты заходишь слева, Дарм — справа, мы с Сатэмом вот отсюда.

Карта послушно прогибалась и обрисовывала пути наступления.

— А я? — свесилась над головой Ари, разглядывая рисунок, нанесенный прямо на карту.

Ее руки доверчиво легли на плечи, а лицо оказалось так близко, что на миг я потерял нить разговора.

— А ты, Аривианна, сидишь здесь и не высовываешься, — сказал я самым миролюбивым тоном, на который был способен.

— Как скажешь, дорогой мой, — ответила она и улыбнулась так, что всем присутствующим стало понятно, что сделает она все с точностью да наоборот.

Я сжал челюсти так, что скрипнули зубы.

За неделю пребывания на заставе мы ни разу не пришли к общему мнению. Вот ни одного единственного раза. Если я хотел борщ, она варила рыбную юшку. Если я говорил, чтобы она оставалась на заставе, пока мы на задании, она бежала впереди нас. В общем, мы все время скандалили, и на заставе нас прозвали старой семейной парой. Которые уже за столько лет и привыкли друг к другу, что не разойтись, и надоели друг другу, что терпения не хватает. Я пытался доказать всю бесполезность и абсурдность царской затеи, а она с упорством барана, доказывала обратное. Хотя нужно отметить, для изнеженной колдовки, держалась она отменно. И если поначалу мы оглядывались на чуть отстающую девушку, то теперь привыкли просто приноравливаться к ее ходьбе. Она не жаловалась. Молча, жевала жесткую солонину и размачивала сухари.

А я давился своей злостью, и старался не показывать ее другим.

— Послушай, дорогая Ари, — в тон ей сказал я. — Там, — ткнул я пальцем в кружок на карте. — предположительно человек десять ветианских воинов. И меньше всего я хочу оглядываться еще и на тебя.

Получилось несколько резко и зло, но по-другому она не понимала. Хотя не факт, что и в этот раз поймет.

— И что в них такого страшного, что мне даже посмотреть нельзя? — спросила она, отступая назад и убирая руки.

Я вдохнул, не желая объяснять молоденькой девочке, чем может обернуться для нее встреча с вестианами.

— Потому как из-за твоего любопытства, нас всех перережут, как баранов. А ты, моя дорогая, станешь игрушкой победителя, — гаркнул я так, что из-за ближайшего куста сорвалась стая мелких птиц.

То, что в бою против отряда вестианцев нам четырем и пяти минут не выстоять, понимал каждый из нас. Корх даже предлагал вернуться на заставу, доложить о вторжении. На что Дарм заметил, что докладывать то нечего. Мы не знаем ни количества воинов, ни их цели, ни снаряжения. А может это просто заблудшие охотники, которых я, учуяв, принял за военный отряд. Решено было осторожно разведать обстановку и таки вернуться на заставу. Вот только Ари… что было делать с девчонкой мы так и не могли решить. То что брать ее с собой нельзя, никто даже не оспаривал. Ну кроме нее самой. А вот куда деть? Отправить назад? Или велеть спрятаться здесь? Так ведь не послушается.

— Ари, — закусил губу, необычно серьезный Сатэм, — мы будет волноваться за тебя. И это может обернуться для всех нас плохой стороной.

— Хорошо, — миролюбиво согласилась она, садясь между Корхом и Дармом. — Но ведь я за вас переживать буду.

Ребята слажено улыбнулись, а Дарм чмокнул ее в макушку:

— Мы воины и уже не в первый раз участвуем в таких вылазках. Но! Если нас долго не будет, беги со всех ног на заставу и зови подмогу.

Она поджала губы. Синие глаза наполнились страхом. И все же послушно кивнула.

— Вот и ладненько, — потер руки Корх. — Пора.

Ребята слаженно поднялись, а Ари так и осталась сидеть, не спуская застывшего взгляда с так и не свернутой карты.

— Пока, — коснулся ее плеча Сатэм. — Мы скоро.

Она подскочила и крепко обняла его. Во мне вмиг поднялось раздражение и видимо что-то такое отразилось на лице, потому как Дарм понимающе хмыкнул.

Она же по очереди обняла Корха и Дарма, а передо мной остановилась. Опустила глаза и вытащила из кармана бечевку.

— Можно? — спросила, так и не подняв взгляда.

А я снова почувствовал себя придурком. Потому что так и не нашел в себе сил попросить прощения.

— Не нужно, Ари, — спокойно отказался я, и чуть не подавился собственными словами, когда по ее щеке скользнула слеза. За ней еще одна. — Успокойся ты! Все нормально будет.

Она закусила губу и по-детски шмыгнула носом. Подняла свои огромные неестественно синие глаза и с немой мольбой посмотрела на меня.

— Ты… — с языка рвались оскорбительные слова, и мне едва удалось их сдержать.

Потому я молча сел и приглашающее махнул рукой. И был награжден таким благодарным взглядом, что чуть не задохнулся. А ведь это я должен благодарить ее. Особенно, зная, чего ей это будет стоить.

— Только не перестарайся, — шепнул я, когда она опустилась возле меня на колени. И в ответ на ее удивленный взгляд, раздраженно пояснил. — Не хочу оставлять тебя здесь совсем без сил.

Ари улыбнулась, словно я сказал что-то немыслимо приятное, и принялась развязывать ворот рубашки. Ее руки чуть дрожали. Дыхание сбилось. Тонкие пальчики пробежали по бечевке, некогда повязанной другой колдовкой. И губы тронула улыбка. Я подумал тогда, что теперь она отстанет от меня со своим оберегом. И от этой мысли стало досадно. Но вместо того, чтобы оставить свою затею, она подалась вперед, наклонилась, касаясь дыханием щеки, и принялась сплетать оберег. Вплетала в него древние слова и силу. Ее дыхание становилось тяжелей с каждым словом, каждым завязанным по-особому узелком. От виска скользнула капелька пота. Она качнулась, и я удержал ее за талию, удивляясь тому, какая она тонкая. Она же даже не запнулась, продолжая сплетать оберег. Кто-то что-то прошептал, но мне было все равно. Я уже давно перестал следить за словами, что она проговаривала. Смотрел, как бледнеет ее кожа, синеют губы. Как росчерками появляются под глазами синяки. Сжал челюсти, решив, что еще немного и оборву обряд. Слишком тяжело это для нее. И даже не задумался над тем, что в прошлый раз три оберега ей дались легче, чем мой один.

Наконец, она выдохнула, опустив руки на мои плечи. Застыла, расслабившись и тяжело дыша. Я же наоборот напрягся. В голове зашумело, опалило огнем вмиг окаменевшие мышцы. А когда она глаза открыла и вовсе разум помутился. И так синие она приобрели глубину, стали темнее, как вода в бездонном озере.