Хаген Альварсон - Волки и вепри [СИ]

«Я никогда не видела моря, — с лёгкой печалью подумала Хейдис. — Такова цена».

— Угостись, убийца Полутролля, — королева сама наполнила хрустальную чарку, поднесла Хродгару, — это хорошее вино. Из Альвинмарка. Его делали сиды, альвы с Холмов. Это вино белое и чистое, как слеза девственницы, лёгкое, как сон младенца. И тёрпкое, как мечта. Есть ли у тебя мечта, Хродгар, сын Хрейдмара?

— Нет у меня мечты, — викинг отставил чарку в сторону, в упор глядя на королеву, словно дикий тур перед броском — о, Хейдис помнила, как милый Тивар однажды такого завалил! Копьём в сердце. Одним точным ударом. Есть ли сердце у этого Тура?..

— …и не стану я пить твоё вино, — добавил исполин грубовато. — Мне и так по жизни кисло.

Хейдис изогнула безупречную бровь:

— Отведать ли мне из твоего кубка? Нет у меня обычая травить славных людей.

— Да, только излишне молчаливых, — усмехнулся Хродгар. — Так или иначе, я сюда пришёл не пить и не болтать о былом, пусть и в столь милом обществе.

— Ты осмеливаешься дерзить королеве Коллинга? — заметила Хейдис насмешливо-властно.

— Я и не таким людям осмеливался дерзить, — Хродгар пожал гранитными плечами, — а мой земляк, Фрости Фростарсон, однажды сказал в храме Ванхёрга: «Вот уж не сробею назвать сукой Фрейю». Вот кто был дерзок! Впрочем, Арнульф Седой не учил нас чинить зло жёнам.

— Арнульф Седой? — вспыхнули зелёные огоньки в глазах. — Тот самый?..

— Именно, Фрейя Коллинга.

— Хм… Однако же! — королева сладко улыбнулась, переменила ноги, словно бы невзначай коснулась губ кончиком языка. — Твой отец был торговцем, но сам-то ты, думается, привык чаще платить не серебром, а железом?

— Что я буду пред тобою кривляться, как обезьянка, — вздохнул Хродгар, — коли даже твой отпрыск узнал наше ремесло. Но не станет ли гневаться твой державный муж, если станет ему известно, что ты принимала меня в своих палатах в столь поздний час? Неохота мне выезжать из Гримсаля беднее, чем был, и моим людям это не понравится.

— Вот об этом я и хотела поговорить, — Хейдис пристально взглянула на викинга из-под длинных густых ресниц. Тот сидел, как барс в зарослях: сверкал глазами, подобрался перед прыжком, чувствуя острый запах добычи. Будет, будет тебе влажное мясо трепетной лани, хищник равнины волн!

— Мы оба знаем, для какого дела нанял тебя и твоих людей мой державный супруг. Не в дружину ведь вы к нему пришли наниматься? Не стану обманывать такого прозорливого человека, как ты: мы с мужем не во всём сходимся. Полгорода треплется об этом по пивным! И Сельмунд не станет гневаться, что мы с тобой уединились ночной порой, хоть бы и упала цена его чести. Но вот что его точно разозлит, и о чём стоит умолчать — так это о моей к тебе просьбе. Вот я прошу тебя, Хродгар Хрейдмарсон: отступись. Уезжай завтра пополудни, или, если хочешь, послезавтра. Или через неделю. Или — когда захочешь. Скажи Сельмунду — мол, пробовали, пытались, и так, и сяк, и, как вы, моряки, говорите, штевнем об косяк, но ничего не получилось. Вы ведь знаете, что регинфостри не всё вам поведал, не так ли? Как сказано в «Поучениях Высокого»: «смехом на смех пристойно ответить, обманом — на ложь» [13] «Старшая Эдда», «Речи Высокого», строфа 42, перевод А. Корсуна. .

— Так что же ты предлагаешь, королева — вовсе не браться за дело? — насмешливо прищурился Хродгар. — Даже не пытаться упокоить мёртвое войско?

— А вы и не сможете, — улыбнулась Хейдис.

И поняла, что зря это сказала. Прочитала ответ на вызов в гордых глазах викинга.

— Ну, допустим, — Хродгар мгновенно справился с приступом гордыни, кивнул, соглашаясь, — но, как говорят в Кериме: и что мне за это будет?

— А что посулил мой дражайший супруг?

— Тысячу гульденов. Нет. Две тысячи.

— Я, — обольстительно улыбнулась Хейдис, вытягивая ножки во всю длину, — дам три тысячи. Да ещё, Хродгар хёвдинг, ты получишь дружбу моих ляжек. Если захочешь.

У викинга снова дёрнулось веко. На бледном лице проступил-таки румянец. Он долго молчал, любуясь телом госпожи. Грабить — так уж драконов, любить — так королев! Оценивал, как лошадь, меч или корабль. Это было внове для дочери Брокмара — и весьма волнительно.

— Я, пожалуй, подумаю над твоими словами, — шумно выдохнул Хродгар. — Но сперва должен всё обговорить с моими людьми. Не столь велика моя над ними власть, чтобы вовсе не считаться с их волей. У тебя, солнце чертога, могущества поболе моего.

«Солнце чертога». Слова эти, сказанные викингом на пяток зим младше неё, отдались в сердце королевы мучительно-нежной струной. Так её звал Тивар. Её прекрасный Тивар, светозарный всадник, златокудрый Бальдр. Так, издеваясь, хрипел Яльмар, навалившись, брызжа слюною и семенем. Так льстиво говаривал Сельмунд. Но только слова белого исполина с побережья задели за живое. Хейдис не знала, простит ли ночному гостю эту боль — и эту сладость.

Хродгар поднялся, накинул плащ, поклонился в пояс. Уже в дверях его настиг голос Хейдис:

— И что же, ты не спросишь меня, почему я отговариваю тебя?

Хёвдинг бросил через плечо:

— А что мне за дело, светлая госпожа? Коли ты желаешь, чтобы злая волшба и далее изводила твой народ, так это не моя боль. Я родился не в Коллинге, а на острове Тангбранд. Это не моя страна. Не моя земля. Чужая.

И добавил, не оборачиваясь:

— Доброй ночи, королева.

Хейдис долго ещё сидела у камина, не в силах унять странную дрожь. Близость очередной безлунной ночи и так сводила её с ума. Что тревожиться из-за парней, едва заслуживших право зваться мужами? Что ещё вызнает Эрна? Девчонка неглупа, но и эти бродяги не такие уж простецы. Впрочем, если уж сам Видрир Синий отступился…

А тут ещё у Кольгрима режутся зубки. Ничего, прорежутся острые клыки битвы! Ликом малыш удался в отца, но и от матери кое-что унаследовал. Его полночные крики, его кошмары — лезвие по материнскому сердцу, по сердцу ведьмы. Таково бремя колдовского дара — проклятия, благословения и единственного наследия Фрейи Коллинга. С этим наследием Кольгрим станет истинным сейдманом, а весь этот гадкий, скверный, жадный городишко к тому времени сгниёт и обратится в труху. Пусть Сельмунд сучит паучьими лапками, прядёт липкую сеть на златокрылых мух, снижает подати, отменяет пошлины, мудрит со всем этим хозяйством — всё истает, всё пойдёт прахом!

Уснула Хейдис кона за час до рассвета.

…Шептались, что молодая королева — колдунья и занимается чёрным сейдом, а Тюра кухарка клялась, что видела, как Хейдис летает по ночам над городом на посохе. Так или нет — доподлинно никто не знал. А и знали бы — ведьма закрылась бы Сельмундом, как крепкой дверью. Слухи ходили всякие, но дивно ли это для стольного града? Надо же добрым людям обо что-то чесать языки!