Хаген Альварсон - Волки и вепри [СИ]

Четвёртый всадник — лицо перекошено от ужаса и ярости — метнул в Лейфа копьё, но тот мигом ранее рухнул навзничь, а потом покатился к морю из-под конских копыт. Нападающий не успел развернуть скакуна, подковы, разрывая песок, пронеслись в альне от викинга, пока тот ужом вертелся на берегу. Потом вскочил и бросился в волны.

Кьяртан, не долго думая, ринулся на всадника. Тот заметил слишком поздно — рогатина с размаху ткнулась в живот, пробила кожаный доспех. Бобёр отскочил, выхватывая топор, но это оказалось лишним — последний боец с Торхенбарда неуклюже слез с коня, вырвал стальное жало, отбросил. Придерживая внутренности рукой, сделал пару шагов, не слишком твёрдых, бестолково махая мечом, а потом упал набок и больше не двигался.

Не считая подёргиваний и жалобных стонов.

Лейф вылез из воды, отряхиваясь, счищая с плаща песок. Склонился над раненым. Долго и пристально смотрел в серые глаза, полные боли. Затем — наконец-то — добил противника. И Кьяртан не мог точно сказать, из милосердия ли — или из одного желания убить.

— Драть гнилой корягой ту шлюху, что вас родила! — прорычал Кривой Нос. — Весь изгваздался! Да мой плащ стоит дороже вас четверых, а про туфли вообще молчу…

— Щёголем ты стал, братец! — улыбнулся Кьяртан, а руки дрожали. — Не пристало такому герою слишком заботиться о платьях да нарядах!

— Ну ты мне ещё «Поучения Высокого» напомни, — буркнул Лейф, — как там:

— Ну ты, братец, даёшь! — уважительно покачал головой Кьяртан. — Мне б такую память…

— Это что, — отмахнулся Лейф. — Походил бы в викинг с нашим Хагеном — и не так заговорил бы. Этот сукин сын кённингами сыплет. Скальд, етить меня в ухо!

Потом оглядел залитый кровью пляж, вздохнул:

— Давай на борт и за вёсла. Хаген сказал, будет ждать в Кракнесте.

— А на что мне твой Хаген? — удивился Кьяртан.

— А он смешной, — каменея лицом, бросил Лейф. — Такой смешной — обосрёшься. До смерти. Давай уже, не будь бобром! Заварил пиво — хлебай. И лучше бы нам ехать морем, а не сушей. На суше у тебя многовато врагов. Особенно — теперь. Нет, всё-таки убить четверых линсейцев из одного округа — слишком скверно для сына бонда.

— Тебе-то и одного тогда хватило, — вздохнул Кьяртан.

Одного человека звали Миккель сын Фроди по прозвищу Кузнец, потому что он был кузнецом. Другое его прозвище было Снорри [63] Исландское имя «Снорри» (Snorri) так и переводится — «упрямый, упёртый», ещё «буйный». , потому что он был человеком упрямым и крутого нрава. Говорили, в юности он был хрингвикингом, но верно это или нет, никто не знает. Так или иначе, он осел на Озёрах, на острове Линсей. Его хутор назывался Добрый Двор.

У Миккеля было два сына: старший — Эйкин Строитель, младший — Лейф Чёрный. Эйкин женился на Велле Карсдоттир и переехал на восток острова, в Верхние Земли. Он жил в округе Вязы, на хуторе Гринд. У него были две дочери: Манхильд и Эйрун. А Лейф Чёрный жил в доме отца. Он женился на Сьёрун дочери Кьяртана Слепого.

Эйкин был известен как мастеровитый плотник и строитель и учился зодчеству за морем. Богатые люди часто приглашали его на работу. Был один человек сурового нрава, Торстейн Рыбий Глаз. Он нанял Эйкина построить ему новый дом, но платить отказался. Эйкин подал иск на тинг, но до суда не дожил, и люди говорили, что в том повинен Торстейн.

Когда Лейф Чёрный узнал о смерти брата, то не стал возобновлять судебное разбирательство, а собрал верных людей, с которыми служил в ополчении, и отправился в округ Вязы. Вдову Эйкина, Веллу, и дочерей он забрал из дому и сказал доставить на Добрый Двор, а потом явился в корчму, где пил Торстейн, и устроил там побоище. Торстейн Рыбий Глаз пал от его руки, и люди мало сожалели о нём. Дом Эйкина отошёл его родичам, хоть и в обход закона.

Вот прошло какое-то время, и Велла, вдова Эйкина, нашла себе мужчину. Звали его Халли сын Тольфа. То был достойный человек и крепкий бонд. Халли и Лейф поехали в округ Вязы на тинг, чтобы отсудить имущество покойного Эйкина у родичей Торстейна Рыбьего Глаза. Было решено удовлетворить их просьбу. Халли и Велла отпраздновали новоселье и свадьбу. Тогда же Манхильд, дочь Эйкина, выдали замуж за Бьёрна Седло. Той же зимой умер Миккель Кузнец.

Младший сын не намного его пережил.

Лейф Чёрный женился на Сьёрун дочери Кьяртана Слепого из Карлстада, как было сказано ранее. Сьёрун была целительницей, и люди говорили, что она — ведьма, как и все женщины в их роду. Лейфа то потешало. Сьёрун родила ему пятерых сыновей, но лишь двое дожили до отроческих годов: старшего звали в честь отца, а младшего — в честь деда по матери. Младший пошёл в отца, был черноглазым и кудрявым, а старший — в деда, жёсткого и жилистого Миккеля. Когда Лейф Чёрный и Халли сын Тольфа отсудили добро Эйкина, тем сыновьям было четырнадцать и десять зим соответственно. Через год Лейфа Чёрного убили. Кто это сделал — осталось загадкой, но люди говорили, что не обошлось без родичей Торстейна Рыбий Глаз.

После того нашлось много охочих прибрать к рукам Добрый Двор. Соседи стали наводить наветы на Сьёрун, обвиняя её в сейде — чёрном колдовстве. Им больше не было дела, что Сьёрун никогда не отказывалась лечить хворых, штопать раны да принимать роды. Мол, и другая умелица сыщется! Сьёрун обратилась за помощью к своему брату Витраду Жёлудю, жившему в Карлстаде, но мало нашла от него помощи. Тогда обратилась в Гринд к Халли и Велле. Те согласились помочь, если Добрый Двор отойдёт в приданое для юной Эйрун.

— Где же мы станем жить? — спросила Сьёрун. — Примете ли вы нас?

— Это не по мне, — решительно заявил Халли. — Но я дам вам серебра, чтобы вы могли обжиться на новом месте.

«Как можно дальше», — говорили глаза сына Тольфа.

На том и порешили. Но приязни между потомками Миккеля Кузнеца больше не было.

Сьёрун и её сыновья переехали в округ Дисенхоф и купили там небольшое имение. Там росло много конопли, потому хутор прозвали Конопляным Двором. Сьёрун, как и прежде, лечила людей, а браться Лейфсоны занимались хозяйством. И никто не сказал бы, что им жилось легко. Впрочем, всё как у всех: в огороде — бобы да картофель, да всякая капуста, в саду — пара вишен и старая яблоня, в соседнем лесу — грибы. Конопляное семя продавали на масло, стебли — на канаты, а листья — на корм скоту: курить их всё равно было без толку. Гусей завели, но ни коровы, ни козы позволить себе не могли.

Так прошло несколько зим. Братья часто говорили о том, чтобы отыскать убийц отца и отомстить, но дальше разговоров дело не двигалось. Оба, как и всякие линсейцы, были не дураки подраться, Лейфу сразу же по прибытии в округ сломали нос, отчего его прозвали Кривым Носом. Решимости братьям было не занимать, но сноровки — маловато. Тогда Лейф стал подрабатывать в местной кузне: наивно надеялся рано или поздно выковать годный меч себе и брату, а Кьяртан начал столярничать, отчего его прозвали Бобром. Летом же сыновья Лейфа Чёрного ездили в Раудхольм. Там, в рыбацком посёлке, стояла эйка Миккеля Снорри [64] Эйка (эйха) — узкое долблёное судно, чаще всего — из пихты или дуба, откуда и название. . Дедову лодку в приданое никто не требовал, и братья выходили на рыбный промысел — треска в тех водах ловилась хорошо, так что никто не жаловался на лишние рты.