Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

— Может, и поцелую.

— Приходи после пира на конюшню, — ответил тот.

И случилось так, что, пока в королевских палатах пили и гуляли, Альдо оседлал коня, посадил Хельгу вперёд себя и направился к берегу. Во тьме, сквозь метель. Она что-то спрашивала, он не отвечал. Только улыбался и касался губами её уха. В какой-то миг Хельга попыталась вырваться, но ничего у неё не получилось: дева угодила в железный капкан, руки, обнимавшие её тонкий стан, удерживали скакуна волн за удила-канаты, когда тот летел сквозь око бури. Хотела дочь конунга закричать, но вдруг прижалась к похитителю, нежно и доверчиво, не узнавая себя, не понимая, что это за незнакомое тепло в груди, что за сладкое, тягучее чувство внизу живота. Руки искали рук, уста искали уста. Ночь укрывала их густой шубой из мрака и снега, пока они ехали по льду фьорда в горы.

Там, в неприметной пещере, Альдо развёл жаркий огонь, расстелил на полу шкуры, завесил вход толстым шерстяным пологом и внёс Хельгу на руках:

— Здесь я живу, мой дом под землёй, мой двор под горой, и в нём я хозяин. Будешь хозяйкой?

— Ты безумец, Альдо ван Брекке, — ослепительно улыбнулась красавица.

— То не диво, — отвечал юноша, — коли ты свела меня с ума.

Потом они пили вино — то самое, старое красное форнское вино, но страсть их была ещё пьянее и слаще. Альдо читал ей любовные висы — скверные, но искренние, — и гладил её густые медовые волосы, а Хельга мурлыкала, как кошка. Они беседовали, смеялись и обнимались до глубокой ночи, и жарко пылало пламя сплетённых тел, испепеляя сердца и сплавляя их воедино, чтобы оставить любовников на рассвете без сил — остывать, как зола прогоревшего костра.

Наутро Альдо спросил:

— Ну что, Хельга Арнкельсдоттир, хорош ли божок?

Хельга — продрогшая, всклокоченная, напуганная приливом неведомых доселе чувств — лишь фыркнула. Тогда Альдо достал из походной сумки ожерелье-хальсбанд из тончайшей золотой проволоки, искусно переплетённой с голубыми самоцветами вкруг округлой червонозлатой пластины с крупным бларстайном [26] Бларстайн — досл. «синий камень», должно быть, лазурит, сапфир или аквамарин. внутри. Поднёс к лицу Хельги, удовлетворённо кивнул и надел ей на лебединую шею.

— Вот тебе утренний дар. Под цвет твоих глаз. Обычно его платят после свадьбы, но мы слегка поторопились. Теперь собирайся и возвращайся к отцу, пока не хватились.

— А ты?! — вырвался крик.

— А мне нынче надобно исчезнуть, — грустно улыбнулся Альдо, — но приходи сюда каждые три недели, скажем, в Турдаг [27] Турдаг, день бога Тура/Тэора, — видимо, четверг. , и будем до времени держать наши встречи в тайне. А по осени я зашлю сватов. Как положено.

— Смогу ли дождаться? — вздохнула Хельга, ощупывая подарок…

…Когда девушка на коне скрылась из виду, Альвар Свалльвиндсон снял-таки опостылевшую, ненавистную маску, и хотел было вовсе выбросить её, но сдержался. Спрятал личину в сумку, зажёг факел и надавил на камень в углу пещеры.

В гостях славно, да дома не хуже.

Раздался хруст. Глыба отъехала в сторону, обнажив чёрный зев подземного перехода. Слишком узкий, чтобы перемещать отряды воинов и торговые поезда, он годился, чтобы доставить колдовским способом несколько человек за много лиг пути. Подобными проходами был изъеден весь Нижний мир, куда заказан путь краткоживущим Верольд: лишь двергам, да и то далеко не всем, была ведома тайна волшебных троп. Альвар окинул пещеру прощальным взглядом и шагнул во мрак. Домой.

Так и повелось: Альвар надевал личину, перемещался на север через Громовой Утёс, тайно, как он думал, встречался с Хельгой, и горя не знал. Свалльвинд конунг стягивал войска в Сольфхейм. Исвальд искал союзников на Западном и Южном склонах. Хрейна, жена Свалльвинда, хлопотала, чтобы выдать Гпину дочь Фьялара за Ауртни Ивальдсона, племянника конунга. Этот Ауртни был дурачок, но Альвар своей выходкой не оставил родичам выбора. Над Круглой Горой сгущались тучи, а над Громовым Утёсом гремел прибой.

Хельга хвасталась перед подружками своим поклонником. Причём не столько самим поклонником — красивым, обходительным, неглупым, отважным и решительным, — сколько богатыми подарками, которые он часто ей делал. То новый перстенёк, то браслет, то серьги, а то и височные кольца. Когда же её спрашивали — откуда, мол, он появляется, Хельга только шутила:

— В горах он живёт, его дом под землёй, а двор под скалой, и в нём он хозяин.

— Да он, наверное, горный тролль, — усмехалась Гудрун дочь Фроди Скальда, вторая красавица Сторборга, — сделает тебе ребёнка с тремя головами и тремя жопами!

— Замучаешься ты, Хельга Красавица, пелёнки стирать! — вторила ей Катла Сигвальдсдоттир.

— Да что вы, — махала руками Тордис Кудряшка, — куда уж ей пачкаться!

— Вы мне, босоногие, стирать будете, — с прохладной улыбкой отвечала Хельга.

— Ох и будем, — кивала Тордис, — куда мы от тебя денемся…

А надобно сказать, что эта Тордис была из семьи поклонников Белого бога, которых заметно прибыло в Боргасфьорде за последние годы. Для них даже построили храм, церковь Святого Нильса, которую скоро должен был освятить знаменитый проповедник Карл Финнгуссон, в крещении — преподобный отец Кристофер. Его ждали к Бараньему дню. Ждала и Тордис.

Ей было что поведать преподобному Кристоферу.

Альдо ван Брекке открыто прибыл в Сторборг [28] Сторборг — дословно «Большой город» (норв.) весной, накануне праздника Соммаркема. Никакой свиты с ним не было, зато было много подарков для Арнкеля конунга и его людей. Он много рассказывал о том, как живётся на юге, много пел, но мало пил, а на все расспросы, чего ради он прибыл, отвечал уклончиво. К недоумению и обиде Хельги, фюрст мало с ней беседовал, но девушка своих чувств ничем не выдала.

Лишь после праздника встретились они в своём потайном месте. Хельга сказала:

— Хорошая сегодня ночка. Жив ли твой божок?

— Ты сама можешь в этом убедиться, — засмеялся Альдо.

— Надобно усердно ему помолиться, — заявила Хельга, — потому что я хочу от тебя подарок на будущий Йолль.

— Разве мало я тебе дарил? — изобразил возмущение Альдо.

— Подари мне ребёнка к Новому году, — потребовала Хельга, — большего не прошу.

— Думается, то дело нетрудное, — отвечал Альдо, расстёгивая на девушке пояс, — хотя и придётся постараться, коли до сих пор зерно не проклюнулось.

— Так ведь была зима, — обольстительно улыбнулась Хельга, стаскивая с юноши рубаху, — а теперь Соммаркема. Лето пришло!

— Воистину пришло, — выдохнул Альвар…

…Позже оба они вспоминали ту прекрасную, звёздную ночь, небо, усыпанное огнями, шёпот прибоя и горное эхо. Вспоминали, и плакали, и ненавидели тёплое, ласковое лето. Когда чувства пробиваются сквозь камни, как трава, и как о них можно изрезать душу, точно о травинки. В одиночестве. Даже через много зим.