Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Основам же военного дела молодёжь обучал Атли Старый, который помнил и вторжение кобольдов, и штурм Лунной Башни, и битву с драконом Градвитниром, и ещё много чего. Безжалостно гонял парней по горам, заставлял таскать тяжести, швырять камни, драться на кулаках и на дубинках, ездить верхом — на козле, разумеется, причём Хёгни достался самый брыкливый, — обращаться с ножом, добывать огонь и прочим премудростям походной жизни. Всех ребят жалели мамки да бабки, а Хрейна не жалела Хёгни, как не жалела прежде и сыновей. Обливалось кровью сердце, вспоминая жалкий кусочек мяса, принесённый Альваром с утёса, но уста хранили молчание.

Когда же Финда раскудахталась, увидев багровый синяк на плече пасынка, Хёгни бросил небрежно:

— Не делай в о лны, ты мне не мать, и это не твоя печаль, а сюсюкать будешь своё отродье.

Финда обиделась и нажаловалась Альвару. Тот лишь пожал плечами:

— Не дело грубить женщине, Хёгни, но и ты, Финда, виновата. Впредь будешь думать головой.

Хёгни хотел сказать, что где уж этой прислужнице носить в голове мозги, у неё голова — холм жухлой травы, но пожалел кённинга на мачеху. Да и волосы у Финды были хорошие, густые и пушистые, подобные налитой ячменной ниве, а вовсе не сухой траве. Впрочем, где уж было Хёгни ценить женскую красоту. Этому его не учили.

Так или иначе, а к четырнадцати годам сын Альвара знал едва не наизусть «Круг Земной» Рёммара Странника, «Историю Алмара» Аэльреда Великого, «Песни Земли» Сэмунда Мудрого и «Песни Моря» Снорри с Эрлингсея, «Книгу о занятии Хвитафьёльда» Финна Фроди, много разных саг и прядей, неплохо запомнил кое-что из книг южан, мог растолковать их «Послание», хотя и называл его «тягомотной тягомотиной». Считал Хёгни не так хорошо, но пару раз обыграл деда в тэфли, к превеликому удовольствию обоих. Атли также хвалил его: пусть умскиптинг и не так силён, как должно, но весьма проворен, быстро бегает, ловко ходит на лыжах, даже умеет плавать, как предки его матери, а вынослив, как и прочие. Это ему перешло от горных предков отца.

Когда Хёгни сравнялось двенадцать, Альвар отвёз его в Гламмвикен. Это была бухта и заодно столица королевства Гламмфольд, жители которого слыли лучшими корабелами и мореходами среди двергов. Залив частично уходил под гору Глоинборг. Там, в крепких высоких гротах, умельцы-гламмы строили надёжные суда, большие и малые. Оттуда, из-под мрачных и величественных сводов, выходили на лебединую дорогу ладьи, подобные птицам, и отправлялись в дальние края, на юг, на север и на запад. Оттуда — о, сколь давно это было! — молодой сын конунга ушёл в торговую поездку, а сегодня привёз туда самую ценную добычу того похода.

На пристани справился у стража:

— Фарин Фритьофсон ещё водит корабль?

— А то. Видишь вон тот когг с высокой кормой? Это его «Скегла». Как раз грузят.

Моряки катили по сходням бочки, заносили мешки и ящики. По палубе расхаживал стернман в треугольной шляпе, курил трубку и крыл моряков отборной бранью. Хёгни захихикал. Альвар вздохнул: верно, сын привезёт из похода много новых слов.

— Хэй, кормчий! Нужен юнгман?

Над бортом возникло бородатое лицо, овеянное клубами дыма:

— Да на корень еловый мне твой юнгман. Со своими раздолбаями губастыми сладу нет.

— А корабельная обезьянка? [41] Упоминание обезьян может показаться анахронизмом (вроде бы не автохтонный для Севера дикого зверёк), однако см. пассаж из «Песни о Хюмире» (строфа 20: «Родича обезьяны / хозяин козлов / просил древа дичь / подальше направить»). Слово для обозначения обезьяны известно в германских языках в форме, например, исл . api (ср. англ . ape ). Также этим словом в исландском языке обозначается дурак , однако трудно сказать, какое из значений первично. — не сдавался Альвар.

— Погоди, дай гляну на твою обезьянку! Дорогу, крабья сиська!

Стернман сошёл на берег, стуча по сходне деревянной ногой. Правую руку заложил за ворот куртки. Длинные всклокоченные волосы и борода странного серого цвета вкупе с дымящейся трубкой в зубах превращали его в ходячий гейзер. Маленькие глаза смотрели с холодным прищуром, а длинный нос напоминал сосульку.

— Ты, почтеннейший, кто таков будешь? — осведомился бородач.

— Альвар сын Свалльвинда, — нехотя сказал этелинг.

Корабельщик подозрительно окинул взглядом его и Хёгни:

— Тот самый, не так ли? А это, надобно понимать, твой… сын? Умскиптинг?

У Хёгни дёрнулось лицо, но он смолчал. А кормчий продолжал:

— Да какой из него, ведьме в задницу, юнгман? Он же выше меня! Что мне с ним делать?

— Обучи меня морскому делу, — не выдержал Хёгни, — я быстро учусь и выполняю приказы!

Кормчий смерил его взглядом:

— Обезьянка умеет говорить, эка невидаль. А ну, видишь «воронье гнездо»? Лезь.

— Однако же!.. — начал было Альвар, но Хёгни только кивнул и побежал на корабль…

…и, видимо, немало удивил старого моряка, белкой взлетев по канату на место вперёдсмотрящего. Во всякому случае, тот так присвистнул, что на и мачте было слышно.

— Считай, ты принят, юнга, — кормчий протянул руку. Хёгни на миг оцепенел от испуга, ибо пожать пришлось не тёплую человечью ладонь, а здоровенную крабовую клешню, заменявшую стернману десницу. Юноша нахмурился, но почтительно произнёс:

— Меня зовут Хёгни Лемминг, сын Альвара. Рад поступить к вам на борт.

— А меня зовут Хеннинг Вихман, — представился моряк, — я из рода клабатеров, и потому весьма требователен к своим людям. И за неповиновение вот этой самой клешнёй отхвачу любому из этой своры яйца вместе с концом.

— Верно, поэтому у вас на борту нет женщин, — не растерялся Хёгни.

Вихман ободрительно хохотнул.

Скипера Фарина они нашли в корчме «Весёлый мертвец». Он делал вид, что набирает ватагу, а на самом деле приставал к хозяйке, сочной вдовушке Брюнхильд, и не то чтобы вовсе безуспешно. То был нестарый ещё рыжий дядька, весёлый и щеголеватый. Вихман доложил, что судно почти загрузили, трюм сухой, вёсла на месте, паруса и реи в порядке, так что, мол, хоть сейчас можно сниматься с якоря. Фарин кивнул, ущипнул Брюнхильд пониже спины и сказал:

— Будь так добра, принеси ещё бочонок светлого да две… нет, три чарки, да какой-нибудь снеди: сегодня славный денёк, ибо тут ныне у нас тут будут пить этелинги!

Брюнхильд проворчала:

— Ты платить-то собираешься, Фарин хёвдинг?

— А то как же! Вот вернусь по осени и заплачу, чтоб мне уголь грызть!

— А не вернёшься, тогда как?

— Ну тогда придётся тебе плакать, — лукаво улыбнулся Фарин. — Будешь плакать?

— И не подумаю. Разве что по своим деньгам.

— Вот так с ними, с крутогрудыми ладьями очага, — вздохнул скипер, провожая взглядом хозяйку, — берегись женщин, юноша! На круге гончарном деланы женщин сердца, и подлость у каждой в душе.