Галина Гончарова - День и ночь

Из окружения истерички мигом исчезли четверо человек, почти материализуясь рядом, оперативник выхватил булочку и буквально вгрызся в нее.

— Шпашибо.

— Кофе. Салфетка. И вот — горчица, — протянула Ирина самое жизненно необходимое.

Мужчины жевали.

Истерика постепенно стихала, лишившись зрителей. Наконец тетка отряхнулась и встала. И была тут же препровождена в дом, разбираться, что пропало и что осталось.

Истерика пошла заново.

Как оказалось — пропало ВСЕ.

Три магнитофона, три куртки кожаных, три, портсигаров золотых… нет, тех — шесть, иконы старинные особо ценные, ваза хрустальная, картина…

Когда вы у матери были последний раз?

Ээээ… около года назад. Или полтора.

Могла она это продать, подарить…

Нет ответа.

Обычно на всю процедуру, с допросами, протоколами и прочим, уходит три часа. Иногда даже меньше.

Сегодня ушло шесть.

Потом квартиру опечатали, и все посторонние, в том числе и Ирина, наконец смогла тронуться со двора. Чтобы натолкнуться на дядю Колю.

— Уходите уже?

— Уже?

— Так Клавка могла и полдня блажить. Дурная баба, что тут скажешь? Парашка все сокрушалась, род прервался…

— Она с рождения такая?

— Ты знаешь, нет. Жена говорила, сначала Клавка нормальная была, а в какой-то момент как пошло, и пошло… Парашку жалко. Хоть и стервь она была, а все ж баба правильная.

Дядя Коля как-то даже ссутулился. А потом вдруг просветлел лицом.

— Слушай, а погоди пару минут?

Ирина пожала плечами, переглянулась с Люсей и осталась на месте.

Дядя Коля влетел во двор и через пять минут вылетел оттуда с большим керамическим горшком, в котором покачивало листьями какое-то непонятное растение.

— Что это?

— Вот, возьми. Парашку помянешь. Это вербена, она ее на подоконнике выращивала, к чаю… у меня-то такого добра вагон на даче, а тебе, глядишь, и пригодится.

Кустики покачиваются под ветром, приятно пахнут.

— А давно вам соседка ее отдала? — сделала стойку Ирина.

Дядя Коля махнул рукой.

— Да не так, чтобы уж. Слегла когда, вот и отдала. Ей ухаживать не под силу было, а я все никак его до дома не дотащу. И поливать забываю… жалко, погибнет…

Ирина переглянулась с Люсей.

С одной стороны, они не могут ничего брать на месте преступления.

С другой — это и не так. И не на месте, и не было там этого горшка, и потерпевшая сама его отдала, и им сейчас все отдают добровольно…

— Вы уверены? — на всякий случай спросила Ирина.

Дядя Коля вдруг ухмыльнулся.

— Во-во. И я Парашку спрашиваю, мол, ты уверена? Может, хоть оборвешь да засушишь? А она посмеялась так, и говорит — я до зимы все не доживу, лучше сейчас все добром отдать. Как чуяла… Вот и я добром отдаю. Берешь?

— Беру, — согласилась Ирина. И потащила тяжелый горшок.

Люся шагала рядом.

— Так… день пропал. Квартирка мне не обломится. Ну, хоть горшок с цветком, и то хлеб.

— Вот и помогай нести, если хлеб, — огрызнулась Ирина.

— Вот еще. Тебе подарили, ты и тащи.

— Ну и потащу. Смотри, какой красивый.

Горшок и правда был шикарный.

Явно старый, тяжелый, из обливной керамики. В несколько цветов, переливчатый такой, синий цвет плавно переходил в багровый, тот в зеленый, и безвкусным это не казалось. Павлиний хвост ведь не вульгарен?

Такой же была и подставка под горшок.

Вербена в нем выглядела не слишком интересно. Сюда бы розу, или орхидею… одним словом, что-то экзотическое.

— Ладно. Смотреться он будет, — признала Люся. И вытащила из сумки пакет. — Ставь сюда, вместе понесем.

На окне в общаге горшок особенно не смотрелся. Чужеродный элемент, иначе и не скажешь. А дядя Коля и правда не поливал это растение, земля аж растрескалась, как еще трава держится?

Люся махнула рукой, не мешая подруге заниматься и ушла в душ.

Ирина набрала воды в бутылку и принялась лить тонкой струйкой.

Земля впитывала воду.

Порыхлить чуток?

Черт!

Рука дрогнула, и вода пролилась чуть мимо горшка. Ирина схватила тряпку и принялась промокать ее. Потом вытерла бок горшка, сняла его с подставки… а почему он так неустойчиво стоит?

Вот на подставке — ровно, а сейчас кренится на один бок?

Скол какой-то?

Ирина подняла одной рукой горшок, а другой провела под ним, ощупывая дно чуткими пальцами.

Что-то отломилось и упало ей в ладонь.

Ирина от неожиданности вытащила руку и отпустила горшок. Тот встал, как ни в чем не бывало, и теперь уже не кренился. А в руке у нее осталось…

Больше всего это походило на монету.

Старую, из темного металла, к которой зачем-то приварили ушко. Вот, оно и мешало.

Размер?

Дореволюционный пятачок.

Рисунок?

С одной стороны коловрат с концами, загнутыми против солнца.

С другой — змея, свернувшаяся клубком. Кажется, так…

Кругляшок и темный, и чистить его надо, так ничего не разберешь.

Может, это то, что искали?

Ирина подумала, и чуть сама себе пальцем у виска не покрутила. Вот еще чушь какая. Искать — такое? Да такого хлама в любой антикварной лавке вагон, грести лопатой замучаешься.

Не золото, для золота легковат. Ирина поставила бы или на медь, или на бронзу.

Снаружи зашумела Люся.

Ирина оглянулась… куда сунуть? В карман халата?

Дальше, она действовала по наитию. Или по придури?

Цепочка с крестиком была расстегнута, на нее надет кружочек, и цепочка застегнулась вновь. Отвечать на Люсины вопросы почему-то не хотелось.

Показывать монетку и рассказывать о ней?

Вдвойне не хотелось.

Это была Иринина тайна и ее дело. Все.

Обычно сны Ирине не снились. Никакие. Или кошмары виделись, после которых она просыпалась и долго лежала в темноте, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.

А вот в этот раз…

Ей приснился лес.

Большой, величественный, с громадными соснами. И она медленно шла по тропинке.

Та прихотливо вилась между деревьев, показывая самые красивые и заповедные места, давая полюбоваться то роскошным белым грибом — в локоть вырос, шляпка — хоть на голову надевай, то алыми волчьими ягодами, то веселым дятлом на сосне, то прихотливой сеткой паутины…

Тропинка выводила на большую поляну, на которой стояла избушка.

Ничего вроде частокола с черепами у нее не было. И курьих лап не было. И…

А вот выглянувшая из дома бабка больше всего походила как раз на бабу-ягу. Уставилась на Ирину, улыбнулась, рукой поманила.

— А-а… преемница? Ну, заходи, учить тебя стану.

Стоит ли упоминать, что утром настроение у Ирины было замечательным?

Его не испортило ни Люсино ворчание, ни работа.

Рапорт?

Ну и пусть его, напишу!

Архив?

Значит, шагом марш в архив.

Подумаешь, какие мелочи! Переживем!

Ирине было хорошо, спокойно и уютно. Впервые за полтора года. И это настолько отражалось на ее облике, что девушка просто светилась.