Андрей Вольмарко - После дождя (СИ)

— Это да, — надо срочно нанять ныряльщиков… Срочно…

— В таком случае, мои дела на сегодня закончены, — Херельде неповоротливо поднялся. — Нам нужны деньги, Мурмин. Гроссе, восстановительные работы, плата Вильё, в конце- то концов!

— Я знаю. Деньги будут. И скоро.

Когда дверь хлопнула и за главой охраны Мурмина, Торговый Судья медленно встал и потянулся.

Проклятье. Как же быстро всё вокруг меняется. Прошло лишь две недели — а ему кажется, что всё всегда так и было. Он всегда носил золотую цепь. К нему всегда почтительно обращались. У него всегда были деньги. Он всегда презирал алкоголь.

Как же всё странно…

Позапрошлой ночью он возвращался с позднего приёма у Гроссе. Возвращался в сопровождении двух стражников. И на всём пути он не видел ни одного нищего, ни одного попрошайку, ни одного вора. А те, кого он встретил, вежливо раскланивались или интересовались о здоровье.

Вероятно, кого- то должно было волновать, что в войске Лепорты сейчас находится почти три полка худших отбросов городской жизни Веспрема.

Кого- то и волновало. Но не Мурмина. Его город оживал.

И он ожил. Чувствовал, что делает правильные дела. Полезные и хорошие. Он внимательно читал донесения юстициаров, внимательно прислушивался к разговорам. Его одобряли. И это вдохновляло его.

Как и его новая жена. Вельтаре Малькорн. Красавица и умница. Тяжело пережившая утрату отца, похищение орлами и всё то, что произошло с городом, она не растеряла чуткости и доброты. Всё равно находила силы поддерживать его. Находила силы улыбаться.

И благодаря этому он находил силы на всё. На город. На людей. На то, чтобы вечером являться домой, целовать её и болтать без умолку до самой ночи. На то, чтобы смириться с мыслью о том, что у него появились дом и семья.

На то, чтобы раз в неделю навещать Эвета в юстициарском приюте. Парень отлично там прижился. И это радовало Мурмина. И как и всё вокруг.

Когда он вышел на балкон, его обдало холодным воздухом. Нидринг вздохнул полной грудью и, опираясь на парапет, бросил взгляд вниз.

Крыши Веспрема заливало солнце. Холодное, тусклое, редко выглядывающее из- за облаков — но хоть какое. Тут и там среди лабиринтов- коридоров улиц попадались тёмные пятна.

Ничего. Скоро эти раны будут залечены. Скоро на месте сожжённого и разрушенного мы построим новое.

А люди внизу продолжали гудеть и идти по улицам. Крики, стук, грохот, звон, лязг, смех, скрип — звуки городской жизни окутывали его. А следом ушей касался грохот волн, доносящийся снизу.

Жужжащие пчёлы в грохочущем улье, приносящие звонкий мёд. Он не будет мешать им работать, не будет новым пауком в центре паутины. Нет.

Он знал своё место.

Мурмин поднял взгляд слезящихся на предзимнем холоде глаз к небу.

Надо же. Сколько раз веспремцы недоверчиво говорили, что жить станет лучше после дождя. И вот — дождь закончился.

Вздохнув, нидринг перевёл взгляд на серо- зелёную полосу моря.

— Жаль, что ты лишился права увидеть всё это… — прошептал он, глядя на заходящие в гавань корабли. — И ещё более жаль, что лишил этого права её.

Золотая цепь на мгновение стала невыносима тяжёлой, а мир вокруг — невыносимо серым.

В следующий же миг всё пошло как обычно.

Он жил дальше.

А его лучший друг и его любимая — нет.

Руки дрожали, когда он запаливал прутик плакта.

От холода ли? Баэльт не знал. Конечно, в море в такое время года было действительно холодно. Ледяные брызги, промозглый ветер, всё такое.

Но он не чувствовал холода. Вперёдсмотрящий моряк рядом дрожал под утеплённым плащом — а ему, Баэльту, холодно не было.

По крайней мере, он этого не чувствовал.

Море было подозрительно спокойным, и в чёрной воде отражались лампадки звёзд. Полная луна то и дело выныривала из- за облаков, но сразу же пряталась. Волны плескались о дерево обшивки и шуршали в темноте.

Благодать и спокойствие, наверное…

Баэльт затянулся и выпустил струю дыма в ночное небо. Посмотрел на тусклый силуэт луны, проглядывающийся из- за облаков. И нахмурился.

Расслабленность, приходящая после пары затяжек, почему- то не приносила облегчения. Лишь туман в голове — и всё.

В стук воды о борт корабля вклинились мягкие шаги за спиной у Баэльта.

Может, кто- то из беженцев, узнавший его? Хочет вернуть старый долг в виде удара под рёбра?

Ну и пусть. Так будет лучше всего. Главное, чтобы не промахнулся.

— Тоже не спишь, да? — чья- то фигура оперлась о бортик рядом с ним и уставилась в ночную даль.

— Ты.

— Я, — ответил Тавер, мрачно кивая. — Ожидал увидеть знакомые лица. Но не настолько. Неужто и ты решил покинуть Веспрем?

— А на что это похоже? — безразлично вопросил Баэльт.

— Действительно, на что… Почему ты уплыл?

— Потому что, — ему не хотелось говорить об этом. Или о чём- то другом.

— Личное? Понимаю… Можно мне закурить?

Баэльт молча протянул ему прутик.

— По какую сторону баррикад ты стоял? — отстранённо спросил он, протягивая прутик плакта келморцу. Тот пожал плечами.

— А какая разница?

— Да никакой, — согласился Баэльт.

Некоторое время они в тишине смотрели на море и курили.

— Знаешь, — проговорил вдруг Тавер, — тебя называли чудовищем.

— Знаю.

— Почему?

Вопрос заставил Баэльта задуматься на пару ударов сердца.

— Не помню. Не знаю.

— Вот и я не знаю. Ты ведь просто… — Тавер замолчал, подыскивая слова. А Баэльт, затаив дыхание, слушал. — Солдат. Тебе отдавали приказ — и ты исполнял его.

— Прикрываться приказами вечно нельзя.

— Ну, если только ты не на войне. А Веспрем был твоей войной. Которую ты, кстати, выиграл.

— Не чувствую себя выигравшим.

— А каким чувствуешь?

— Никаким, — Баэльт бессознательно уставился в небо. — Ничего не чувствую.

— Опустошение после боя, — кивнул келморец. — Такое всегда проходит, когда ты выложился на всю, покрылся слоем пота и грязи. И всё ради того, чтобы сделать кучу трупов за своей спиной чуть выше.

— Я… — Мрачноглаз осёкся. — Ты терял когда- нибудь дорогого тебе человека, Тавер? Очень дорогого?

Некоторое время оба слушали плеск волн да похрапывание моряка.

— Да, — тяжело выговорил Тавер. — Брина. Помнишь её?

— Да, — Баэльт не помнил.

— Ну вот… Я любил её. Очень, — взгляд Тавера стал пустым. — Её убили мародёры. Наверняка сама начала драку. Она… — он тяжело и прерывисто выдохнул. — Она красивая очень была. И умная. Я думал, что, когда всё наладиться, мы сможем отойти от дел. Открыть лавочку. Завести детишек. Она всегда хохотала, когда я говорил про детей. Говорила, — наёмник то ли усмехнулся, то ли всхлипнул, — что рожать не будет. Мол, если ты детей хочешь — то ты и рожай, а я уж нет, спасибо. А потом как- то сказала… Что не против. Если завяжем с убийствами. А в итоге убийства завязали с ней.