Марик Лернер - Подарить жизнь

– И какое впечатление? – поинтересовался, не называя имени. Целитель и так в курсе. Сам же просил его внимательно присмотреться.

Сейчас Акбара очень даже волновало мнение Савами. Тот в людях разбирался, да и общался с Бенилой немалый срок. Не хотелось бы ошибиться в столь важном деле.

– Держи девочку обеими руками. Можешь ей даже заплатить в два раза больше стандартной таксы. Не прогадаешь.

– Настолько хороша? – недоверчиво переспросил Акбар.

– Тридцать человек, четырнадцать ампутаций. Больше любого из нас работала. Должно было быть семнадцать ампутаций, однако она уверяет, что при правильно наложенном гипсе, зафиксировавшем ранение, есть шансы спасти конечности. Сама наложила и проверила. Ну и остальное – шила разорванные сосуды, засовывала обратно в живот выпущенные наружу кишки. Я смотрел и удивлялся. Движения четкие и быстрые. Здесь так – чем скорее закончится операция, тем выше шансы не получить осложнения, да и кровотечение меньше. Опыта еще не хватает, зато кое-что умеет, не известное в нашей среде. Года через три интенсивной практики легко меня обставит именно в полевой хирургии. Про болезни она и так много больше моего знает. Учитель у нее был не просто хороший. Замечательный. Я бы у него поучился с удовольствием.

– Даже так?

– Мне очень многое неизвестно по части искусства лекарей, – с грустью сообщил Савами. – Я всю жизнь имею дело с ранами и частенько теряюсь, когда солдат валится с ног не от обычного поноса (сожрал нечто немытое и зеленое) и не от стандартного тифа. Меня этому не учили.

– Но ты же читал эти книги… Как там… «Канон целителя»!

– А вот про применение кокаина для местной анестезии в первый раз сегодня услышал. Нет, я знаю и растение, и результат жевания листьев, но что существует работа на сто сорок страниц с кучей таблиц и описанием опытов, с отслеживанием зависимости глубины анестезии и возможных осложнений – в первый раз слышу! Я бы этих храмовских жрецов-лекарей на деревьях перевешал, – сказал с откровенной злобой. – Зачем от специалистов такие важные вещи прячут?

– Но это же на Абалаке, у нас листьев коки не достать.

– Ты не понимаешь. Не обязательно больному и раненому терпеть, пока ты ковыряешься в ране. И не нужно бить по башке или накачивать спиртным, чтобы не мешал. Если повреждение не слишком велико, можно обколоть вокруг – и боли не будет!

– А! – осознал Акбар. – Так бы и сказал. А то – «местная анестезия!» Что такое анестезия, пойми – онемение языка, что ли.

– Ты пробовал, – утвердительно сказал целитель.

– Достану я тебе кокаин, подумаешь, великое дело! Надо просто не проявлять к этому заметного интереса. И так дорого, а если выяснится, насколько это важно, еще и цена вырастет. Одно дело побаловаться, другое – массовое применение.

– Листьев мало. Как я экстракт добуду без того трактата?

– Вот у нее и спросишь.

– Бенила могла читать, а изготовить намного сложнее. Без практики иные знания ничто. Да и с опытом не все ясно, – добавил он после паузы. – Сколько ни трудись, а рано или поздно появится нечто неизвестное, и с этим лучше смириться. Не всех можно вытащить. Такого и Врач не мог. И все же чем больше знаешь, тем выше шансы спасти чужую жизнь. Это – главное. А она многое усвоила от своего учителя. Очень многое. Мне завидно. Что ты, собственно, цепляешься к лекарю?

Акбар смущенно хмыкнул:.

– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что я в людях разбираюсь?

– Еще скажи, что ты к людям с клизмой в руке непредвзято относишься!

– Не стану врать, не люблю вас. Не тебя, – поправился генерал, – вообще все это племя с хирургическими ножами и подозрительными травами, определяющее, жить больному или умереть.

– Ага, тебе людей сотнями на тот свет отправлять можно, а другому – не спас больного, так зазорно. Подлец и негодяй. Как посмел!

– Сам знаю, что не вполне нормально к вам отношусь, но ничего с собой поделать не могу.

– Ты, – показал пальцем Савами, – давно в душе носишь этот гной. Надо освободиться от неправильных мыслей. Недолго достукаться и до душевной болезни, обвиняя в грехах другого. Без исповеди будет хуже.

– Перед смертью обязательно. Я ведь не Взыскующий истины, чтобы исповедоваться регулярно. Нам, ортодоксам, два раза в жизни предписано это делать. При вхождении в возраст мужчины и перед смертью. По мне, более чем достаточно.

– Облегчение наступает после честного рассказа о проблемах. Да и выговориться частенько не лишнее. Сам знаешь, «сказанное на исповеди умрет во мне».

– А может мне не слишком приятно знать, что человек будет носить в себе мою боль? Да и нет у меня гарантии в вашей честности. Не в твоей, – предупредительно заявил полководец, – вообще жреческой. Знать, куда надавить и где больное место у неприятного тебе человека, всегда важно. Чем выше сидит исповедующийся, тем интереснее иметь на него нечто неприятное, знать, куда уколоть. Уж в Храмах этого точно не стесняются.

– Я не служу в Храме, – загремел в ответ целитель.

Его вера утверждала, что молиться можно где угодно, хоть в подсобных помещениях, или прямо в поле. Между человеком и Богом нет и не может быть посредников, которым надо за это платить. Есть люди более продвинувшиеся на пути Совершенства и готовые разрешить сомнения и возникшие вопросы. А служба должна быть проста и не отягощена условностями. Жрецы представляют собой преграду для постижения Божественного.

Хайдуты перестали болтать и уставились на них с недоумением. Гневающийся Взыскующий истины был явлением достаточно странным. Это что же требуется услышать для подобной яростной реакции?

– Зато ты мой старый друг, – положив руку на плечо Савами, торопливо сказал Акбар, – и тебе я свое тело доверяю без опаски. А этот… у меня от него каждый раз мурашки по коже. Потом проходит, но я чую. Даже с магами это не так явно. Сталкивался – знаю. Что-то в нем есть, – он, не находя слов, покрутил в воздухе ладонью, – не скажу, что неприятное, но не вполне нормальное. Вроде человек открытый и веселый, а иногда поймаешь взгляд – и в дрожь бросает.

– Тебя?

– Вот именно, – зло сказал Акбар, – меня. Я никого никогда не боялся. В бою об этом не размышляешь, в обычной жизни такого не ощущал. Опасался иных, – он подумал, – не умеющих себя держать в руках или наоборот, ласково улыбающихся и готовых ужалить в любую секунду. Остерегался подозрительных – это да. А вот ощущать себя ребенком рядом со взрослым, способным погладить по головке или мимоходом свернуть ее, просто чтобы не мешал – это нечто новое и крайне неприятное. Знаешь, как выводит из себя? А ничего с собой поделать не могу. Нехорошие у него глаза. Жуткие. Будто смотришь в оценивающую тебя Смерть. Он только кажется нормальным, – заверил генерал с глубокой убежденностью, – а сам холодный и страшный. У него лед и мороз в зрачках.