Марик Лернер - Подарить жизнь

С появлением империи Длинное море превратилось во внутреннее. Какой-то минимальный военный флот требовался для поддержания порядка, но следили за ним все меньше и меньше. Когда в Султанате начались проблемы, и океанские воды стали практически свободны от вражеских эскадр, остатки ВМФ и вовсе превратились в дорогую и ненужную обузу.

Император официально разрешил торговцам вооружать корабли для защиты от пиратов и выбросил их проблемы из головы. Вряд ли кто-то мог правильно просчитать результат столь оригинальных реформ, но предсказать усиление Торгового союза портовых городов было не особо сложно. Не нуждаясь в помощи правительства для защиты, они одновременно получили и свободные руки.

Купеческие корабли всегда заинтересованы в меньшем количестве обслуживающего персонала. В отличие от военных их хозяева старались получить преимущество в большей скорости, грузоподъемности, дальности плаванья и, естественно, защищенности. Мало того, замечательно подходящие для каботажного плаванья галеры не соответствовали требованиям дальних океанских рейсов.

Эволюция в строительстве судов шла не слишком быстро, однако со временем новшества позволили повысить скорость парусников до пятнадцати-восемнадцати километров в час и дали им возможность двигаться даже под острым углом к ветру. С этого времени парусники обрели настоящую свободу маневра в открытом море. Галсами (зигзагом) судно могло идти и против ветра.

Важнейшее преимущество давало количество пушек на борту. Парусник мог нести втрое больше орудий, чем галеры, сравнимые по грузоподъемности. Сыграла роль и цена. Чугунные пушки оказались в три раза дешевле бронзовых. При этом они были заметно тяжелее, но при установке на палубе судна это роли не играло. Малая подвижность, мешающая использовать орудия в полевых сражениях, не слишком сказывалась при ведении войны на море, и это стало причиной широкого и очень успешного применения пушек на торговом флоте.

Так что особых сомнений в возможности нанести поражение военным на море не имелось ни у кого. Несколько десятков галер не станут помехой, скорее, попытаются забиться под прикрытие крепостей на берегу. А таковых в округе реально две: Другват и Карунас. Это ясно без подсказок. А вот в дальнейшем?

На кораблях около пяти тысяч пехоты Годрасов, с десяток тысяч стражников из городов Торгового союза плюс еще тысяча-две матросов, их них далеко не все покинут борт. С этими силами мы собираемся брать столицу империи? Стоит гарнизону закрыть ворота, и повстанцам останется с бессмысленной грустью смотреть на стены. Одного ополчения имперцы соберут раза в два-три больше. Понятно, люди там не слишком умелые, да для того, чтобы стоять на башнях, и не требуется особого опыта. Взять штурмом город не удастся.

– А это смотря что называть чудесами, – наставительно заявил фем Сечен. – Обычно принято считать, чудо – если Бог исполнит чью-то просьбу. У нас же считают чудом, если кто-то исполнит указания Бога.

– Хорошо сказано – одобряю.

Если он и знает подробности будущей операции, все одно не поделится. Очередное предательство на манер перехода Ипаоса на сторону восставших в этой ситуации просто напрашивается. Любопытно – кто. Аголинов из столицы и ближайшей округи вывели, да ведь и Годрасы не сектанты. Как бы заговор не оказался намного глубже и разветвленее, чем виделось с первого взгляда. Да ладно, скоро пойму и без особых откровений.

– К сожалению, сказано это не мной. Слышал как-то от Взыскующего Истины высокого уровня.

– Звучит для духовного лица несколько… э…

– Совершенные практически всегда достаточно откровенны, несмотря на то, что у слушателей далеко не всегда остается положительное впечатление.

– Это делает им честь. Вы знаете притчу об Истине?

– Нет.

«Естественно, – подумал устало. – Редко рассказываю. Я же не Взыскующий, с проповедями не брожу».

– Один человек множество лет искал окончательную, точную, совершенную правду-истину. Говорил с мудрецами, расспрашивал людей, побывал во всех концах цивилизованного мира. И вот однажды он услышал о маленьком храме в глубине лесов, где молились…. хм…

– Древней Богине, – без особого удивления подсказал фем Сечен. – Это притча, как я понимаю, а не изложение очередного еретического учения.

– Совершено верно. Так вот, долго он шел и очень удивлялся, почему нет нормальной дороги. Сплошь бурелом и овраги. Люди сюда много веков не забредали. Неужели никому нет дела до Правды? И когда нашел Храм, на ступенях которого лежали груды мусора, уже не удивился. Он прошел к алтарю и увидел женскую статую с прекрасным телом и закрытым полусгнившей тканью лицом. Протянул руку и сдернул вуаль, мечтая увидеть незабываемое лицо…

– И? – с интересом спросил слушатель. Все-таки не дурак и что-то почувствовал.

– Лицо было настолько уродливо и отвратительно, что жуть брала. Омерзительно, – сказал я с чувством, вспоминая давнишнее присшествие. Скульптор был гений. Ничего худшего мне никогда не доводилось видеть, и при этом некая извращенная красота притягивала взор.

– Узнать, чья это идея, не удалось, люди считали те давно покинутые места проклятыми.

На самом деле никакого леса там не было, и сам Храм вырубили прямо в скале, а посвящен он Истине или кому-то еще, доподлинно выяснить не удалось. Так говорили старики, слышавшие в молодости от других стариков странную байку.

– Правда всегда страшна, – заверил я тихо. – Большинству она не требуется. Они предпочитают прекрасную ложь. Чем слаще, тем скорее поверят.

– Надо обещать людям много, и они за тобой обязательно пойдут? А вдруг не выйдет? – кивнул капитан.

– А честно сообщить про муки, кровь и ведра пота с сомнительным результатом в конце, так ни одного желающего не найдется. В любом случае Правда побеждает, потому что она именно тогда ей и становится.

– Тебе не нужна власть, – утвердительно сказал фем Сечен.

Я молча пожал плечами:

– Делая людям добро, я чувствую себя хорошо. Совершаю нечто нехорошее, ощущаю себя виноватым. А власть не может дарить подарки всем. Работа у нее такая – у одних взять, другим отдать. Всех не спасти, всех не обеспечить и всем не помочь. Обязательно будет преимущество одних перед другими. И не важно, по личному знакомству, сословиям или своевременно поданной просьбе. Всеобщая справедливость неосуществима. Рано или поздно ты перестаешь считать людей равными себе и предпочитаешь думать о них как о фигурах на игровой доске. Лучше уж быть простым человеком.

– Ты просто не хочешь брать на себя ответственность!

– Я регулярно именно это и делаю, приступая к лечению и ставя диагноз.

– Ну, допустим, – согласился он. – Не понимаю, как жить без честолюбия.