Валентин Гольский - Возвращение в Белоземицу [СИ]

Моя рука на её спине, чувствую какая она худенькая, полоски рёбер и дорожка позвонков под пальцами — бегу по ним выше. Возбуждение охватывает меня, хочу её прямо сейчас, хочу до зубовного скрежета! Девичья ладошка зарывается в мои волосы и…

— Ай! Яна!

Мало того, что она меня сильно дёргает за волосы, так ещё и кусает за нижнюю губу!

Довольная собой, девушка отворачивается от меня и бормочет:

— Не наглей и шаловливые ладошки держи при себе. Я всё-таки приличная дама, почти из высшего общества, а ты тут со своими гусарскими замашками. Хотя, обнять меня всё-таки можешь, это разрешается.

Кладу руку поверх тонкого одеяла куда-то в район её талии и разочаровано вздыхаю.

Но целуется она всё же классно. Вспоминаю тепло её дыхания, вкус губ и улыбаюсь. Оно того стоило, за такое я готов вытерпеть и большее…

Утро встречает меня ощущением солнечных лучей на щеках, ароматами травы, а ещё невероятно аппетитным запахом блинчиков. Открыв глаза, обнаруживаю, что ставни на окнах распахнуты, как и сами окна, а на кухне скворчит сковородка и что-то негромко напевает Яна.

Лежу и счастливо улыбаюсь, глядя на потолок. Как всё-таки человеку мало надо для счастья! Потягиваюсь, изгибаюсь на кровати и неожиданно обнаруживаю, что спина назад сгибается странно легко. Без малейших усилий, встаю на мостик, затем качнув тело вперёд, прямо из мостика оказываюсь на ногах. Ну ничего себе! Сажусь на кровати шокированный сделанным. Это что, тоже последствия ритуала?

Из-под соседней подушки выглядывает тёмно-синяя полоска, заинтересовавшись, тяну за неё и на свет показывается бюстгальтер, тот самый, который вчера был одет на Яне, когда она снимала платье. Фыркаю и торопливо заталкиваю этот предмет одежды на место.

'Живёшь с девушкой — будь готов и к таким находкам' — внушаю я себе, но смущение не проходит.

Лишь сейчас, вдруг осознаю, что по-настоящему живу с девушкой. Пусть даже это только на несколько дней, или недель, но всё равно, ведь это взаправду. Мы с ней спим даже не в одной комнате, а в одной кровати! Это шокирует. Как подобное могло сложиться? И зачем ей я? Не верю, что Яна способна жить вот так с любым парнем, что-то она во мне нашла, но что? И, не связано ли это с тем путём, по которому я иду? Не верю в совпадения и не хочется верить в двойное дно поступков моей подруги. Или кто она мне теперь? Сожительница? Моя девушка? Всё не подходит… Тогда кто?

Наконец, натягиваю шорты и выхожу из комнаты.

Яна не была бы Яной, если бы у неё всё было в порядке. По обеденному столу рассыпана мука и разлито молоко. Кроме того, у стены стоит сумка, в которой девушка привезла продукты. Что сумку открывала именно она — можно сразу определить по россыпи баночек и пакетов рядом с сумкой. Ну почему нельзя аккуратно всё разобрать и разложить по своим местам?

Вздыхаю и заглядываю на кухню. Создательница беспорядка стоит перед плитой, задумчиво глядя на блин лежащий на полу. Оглянувшись на меня, Яна жалуется:

— Представляешь, упал. Что за кривые блины у меня пекутся?

— Думаю, что блины кривыми не бывают, — мой недавний шок ещё явно не до конца прошёл, потому что ляпаю правду.

— Да!? Может хочешь сказать это у меня с руками что-то не то?

— Янка, ну что ты такое говоришь… — жалею, что я не черепашонок, и не могу спрятать дурную голову в панцирь. — Ты же его наверно на тарелку хотела переложить, а он выскользнул. Сама видишь, какая тут кухня — никаких условий. Ни приборов нормальных, ни посуды.

— Точно, — вздыхает девушка, успокаиваясь. — Жалко, это уже второй.

Она отправляет виновника своих переживаний в мусорный пакет и перекрыв газ, предлагает позавтракать.

Блины со сгущёнкой и ароматным травяным чаем — восхитительны. Уминаю их что называется 'за обе щёки'. На столе лежит целлофановый пакет с травяным сбором. Разглядываю его, но какие-либо опознавательные знаки не нахожу — неужели сами собирали? Яна подтверждает моё предположение. Сама она ограничивается на завтрак лишь кружкой чая да карамельками.

— Я по утрам мало ем, — поясняет она. — А вот готовить — привыкла. Живу вместе с братом и его семьёй. У него жена Наталка, раньше обеда вообще не любит вставать, только когда Виталя ругаться начинает. А я часов в семь обычно просыпаюсь, вот и сложилось так, что завтрак племяшке и брату готовлю.

Думаю, что вообще то Яна чудесная, хотя немного и чудная. А ещё она потрясающе выглядит по утрам, словно и не проснулась совсем недавно. У меня то самого волосы торчат на затылке и укладываться никак не желают, а она — точно из салона красоты только что. Причём я даже не вижу косметики на её лице! И домашняя одежда, уже знакомая мне зелёная футболка и шортики, лишь подчёркивают её прелесть.

А ещё, задумываюсь: уж не влюбился ли я? В последнее время эта девушка занимает слишком много места в моей голове.

— А сейчас, пока ты добрый и умиротворённый вкусным завтраком, займёмся обязательными утренними пытками, — радостно сообщает Янка и я кашляю, так эта фраза диссонирует с моим счастливым состоянием.

— Чего? — показушно отодвигаю от неё нож и смотрю в зелёные глаза.

— Пытать тебя буду, — подтверждает Яна. — Давай, колись, что у тебя с рукой?

— Ах, это…

— Не это, а давай рассказывай! Ты вчера весь вечер юлил и отмазывался, я пока не спрашиваю про твои татушки, но что с рукой?

- 'Сеня, Сеня, что с рукой?' — цитирую старый и очень добрый фильм, чтобы оттянуть мгновение признания.

— Ди-и-им!

Эти нахмуренные брови и этот тон я уже знаю, потому вздыхаю и молча разматываю ладонь. Как объяснить девушке два глубоких, проходящих рядом пореза — не представляю, но объяснять ничего не приходится. На ладони нет даже шрамов или рубцов, таращу глаза так, что они наверно даже немножко вылезают из орбит.

— Мда-а-а… — тянет Яна. — Судя по твоему виду, здесь должно было быть нечто кровавое и жуткое. Или, 'золото, бриллианты'?

Я и не думал, что она тоже видела 'Бриллиантовую руку', тем более способна её процитировать, но сейчас как-то не до этого.

— Царапина была, — стараюсь что бы голос выглядел боле-менее естественно. — Неужели я тогда так много выпил?

— Вот и главная разгадка всех загадок!

Яна смеётся, забирает со стола опустевшую широкую тарелку и отправляется на кухню печь блины дальше, а я потираю ладонь и размышляю о том, что это такое сейчас было. Во-первых, конечно рана. Две глубокие борозды, оставленные моим ножом и сейчас стоят перед глазами, я не мог ошибиться. Да и боль от порезов ещё свежа в памяти. А во-вторых, появившаяся во мне уверенность в том, что смех Яны был неискренним. Сам не могу объяснить откуда взялось это чувство, но принимаю его не колеблясь, и пытаюсь понять: зачем девушке это лицемерие, что она знает или видела?