Валентин Гольский - Возвращение в Белоземицу

Она махает рукой в сторону, и я, напрягшись, смутно припоминаю малявку, которая иногда приходила поиграть в нашей песочнице.

- Светка-колокольчик!

- Точно!

Она с облегчением смеётся, громко, от души, показывая белые крепкие зубы, и я, чувствуя такое же облегчение, вдруг понимаю насколько детское прозвище здорово ей подходит. Точно колокольчики рассыпают свой звон по улице, звонкие, праздничные, и мои губы сами собой тянутся в стороны, улыбаясь ей и её смеху, такому заразительному и искреннему.

А ещё я вижу какая она красивая. Лицо чуть-чуть округлое, но без излишней полноты, просто лицо девушки, живущей в деревне и питающейся здоровой пищей. Голубые глаза, точно светятся, такие они яркие. Маленькая родинка над губой, очаровательные розовые ушки. Да и фигурка, несмотря на мешковатое одеяние, видится просто отличной. Нескольких верхних пуговиц у халата недостаёт, а потому, когда Света наклоняет голову, чтобы вытереть глаза, я на миг вижу ложбинку меж её грудей...

Неожиданно чувствую сильную потребность начать думать о чём-нибудь другом, потому что, если она заметит шевеление в моих штанах, станет, наверное, даже более неловко чем пять минут назад.

- Ты к нам надолго? - отсмеявшись, она заглядывает в моё лицо.

- Пока не решил, поживу здесь какое-то время, станет видно.

Света улыбается, кивает и вдруг, спохватывается, смотрит на маленькие часики на руке. Лицо её меняется, она разве что не подпрыгивает от волнения.

- Дим, ты же сейчас домой идёшь, можешь вот это передать соседке?

Она протягивает мне корзину, в которую я машинально опускаю подобранные с земли грибы. Забавно, оказывается всё это время я так и стоял, сжимая их в кулаке, чем переломал окончательно. Кстати, корзина доверху чем-то набита, опят там совсем немного, и лежат наверху. Оттого и вылетели. Заметив грибы, Света кажется опять смущается, переступает на ноги на ногу, но тут же опять поднимает руку с часиками к моему лицу.

- Мне бежать надо, блин, я уже опаздываю!

- Передам, мне не сложно, - отвечаю, но меня кажется не слушают.

Мне пихают в руки корзину, и я невольно принимаю её, а Светка продолжает тараторить:

- Там всё по списку, сдача в конверте, да плюс грибы по дороге со станции набрала, пусть пожарит.

Она уже уходила, и я едва не позволил ей это сделать, опомнившись в последний момент.

- Стой! Ну куда ты помчалась? Свет, куда нести корзину то?

- Соседний дом, там тропинка есть, сам увидишь, - донёсся её ответ.

Я постоял ещё немного глядя вслед убежавшей девушке. Чудно же иногда бывает в жизни. Взвесил в руке корзинку, разглядывая лежащие в ней пакеты и свёртки. Ржаной хлеб, пакет молока, ещё какие-то продукты. Отдала покупки человеку, с которым не виделась с детства, по сути, незнакомцу. Не знаю, правильно ли это, но мне кажется, что пока такие люди и такие случаи будут, пока будет деревня, всё у нас будет нормально. Иногда надо доверять людям, и не могу объяснить почему, просто это правильно.

'Колокольчик', - говорю я сам себе зачем-то.

Обернувшись, иду к дому, а перед глазами стоит белая полоска ткани, там, в распахнувшемся на всего один краткий миг халатике. И рука словно опять чувствует тепло, словно опять её сжали меж собой два девичьих бедра.

Дом стоял потемневший от времени, с побитым в нескольких местах шифером, с щелями меж досками обшивки, с закрытыми ставнями и криво торчащей антенной. Двор дома зарос травой выше моего пояса, а в саду, та же трава скрывала кусты смородины. Да и есть ли они там ещё, эти кусты? Дом стоял молча, он смотрел на меня, вернувшегося после многолетнего отсутствия блудного ребёнка. Дом стоял холодный и закрытый, брошенный всеми, и я вдруг ощутил, насколько же давно здесь не был, но главное, в душе шевельнулось ощущение чего-то родного и близкого. Странное томление, наверное, это чувство и имеют в виду, когда говорят: 'вернулся на Родину'.

- Здравствуй.

Конечно же мне никто не ответил. Не хлопнули, распахиваясь, ставни, не скрипнула калитка. Зато мой голос, смущённый и дрогнувший, нарушил волшебство этого мгновения, и я наконец шагнул вперёд, осторожно приминая ногами высокую траву. Под ногу попался камень, поморщившись, я подобрал его и отбросил назад, к дороге, на видное место.

Уже почти дойдя до калитки, опомнился, взвесив корзину в руке, оглянулся назад. В соседнем доме действительно кто-то жил, туда вела настоящая дорожка, и траву косили совсем недавно.

Там жила бабушка Нюра, добрейшая старушка, которая угощала меня блинами с клубничным варением. С её внучкой, мы играли в детстве в городки, прятки, жмурки и сотни других игр, какие знали и какие могли придумать сами. Смешно: помню ту девчушку, помню, как мы с ней купались на реке, бегали в мастерскую, на которой работал мой дед, а вот имя не помню.

Подождёт бабушка Нюра.

Решительно отвернувшись от соседей, я потянул калитку на себя, и на всякий случай напрягся: а ну как упадёт? За столько лет всякое могло случиться, дерево могло сгнить. К счастью, не произошло ничего страшного или неожиданного, а дверь даже не шелохнулась.

- Кажется, где-то тут была щеколда, - я опять заговорил вслух.

Щеколда нашлась и сдвинулась относительно легко. Дверь едва заметно шелохнулась, и на этот раз, когда я потянул её на себя, сразу распахнулась, заскрипев давно не смазанными петлями. Отсюда двор выглядел ещё более неухоженным и заросшим, к тому же здесь росла в основном крапива, и до крыльца я шёл ещё осторожнее. Поднялся по ступенькам, при этом одна из них треснула подо мной.

Входная дверь была вовсе не заперта, лишь в проушине, предназначенной для навесного замка, висел толстый, загнутый гвоздь - что бы дверь ветром или снегом не открыло. Да и кому может понадобиться хранящийся здесь хлам? На цветмет разве что сдать, но подобное в Белоземице не приветствовалось, а двух 'собирателей', местные жители воспитали по своему, отбив желание заглядывать в эти края. Давно, впрочем, это было, знаю лишь по рассказам. Очередной скрип несмазанных петель, пригнувшись, я вошёл в сени, затем в прохладу дома. С облегчением скинул с плеч рюкзак и поставил чемодан, поверх которого водрузил корзину.

Оказалось, что ставни закрыты лишь со стороны дороги, здесь же они распахнуты и потому, в помещении светло. Прихожая, она же обеденная. Справа большая печь, на которой так сладко и тепло спалось зимой. Топку отсюда не видно, она с противоположной стороны печи. Пахло нежилым, давно покинутым людьми домом, этот запах не спутаешь. Я вздохнул и вышел в центр комнаты. Слева дверь в зал, справа проём, ведущий на небольшую кухню. Кстати, на кухне видна относительно свежая газовая плита и самодельная столешница, которой раньше не было. Это конечно не городские навороченные кухонные гарнитуры, но увидеть тут подобное - уже хорошо. Отвернувшись, зашёл в зал и вновь увидел незнакомые детали интерьера: большая двуспальная кровать, взамен двух полуторок, письменный стол с парой стульев, книжный шкаф.