Мария Семенова - Братья

Другие ребята вволю насмеялись простодушию северянина. Ознобиша в ссору не лез, молчал, улыбался… Насмешки чудесным образом прекратились, когда одному захотелось узнать, откуда его, такую скромницу, привезли.

«Из Чёрной Пятери», — сказал Ознобиша.

«Да ладно!»

Он пожал плечами. Заметил, однако, что желание поделить между собой его скудные пожитки быстро увяло.

«Лишнего-то не ври… а то всякое болтаешь и спотычка, вишь, не берёт!»

«Источником у нас был господин Ветер, — не тая левобережной помолвки, сказал Ознобиша. — А мирским державцем — господин Инберн Гелха. И ещё у меня там братейко остался, дикомыт…»

Он даже пожалел об этих словах, ведь они ничего не доказывали и не объясняли, но старожилам учельни как-то дружно стало не до него. Поскучнели, заторопились в разные стороны… Один лишь парнишка из младших доверчиво задержался и ожидаючи глядел на него. Ознобиша неволей улыбнулся в ответ:

«Чего ждёшь?»

«Чтобы ты спотыкнулся!»

«С чего это?..»

«А дикомыт сущий был или врать опять станешь?»

«В жилой чертог проводи, всё как есть расскажу», — пообещал Ознобиша.

Мальчишка схватил его за рукав, прыгая от любопытства.

«Учитель Дыр говорит, будто на севере…»

«Учитель Дыр?»

«Дирумгартимдех. Он сам из южской губы, имя — язык вывернешь, а поди чуть запнись…»

«Дирумгартимдех», — идя за пареньком, кивнул Ознобиша. Раньше он чувствовал себя сильным и опытным разве только перед Шагалой. Здесь его, кажется, на мах забоялись. Странное было чувство. Ознобиша вдруг ощутил себя принадлежным большой грозной силе, с которой предпочитали не связываться. Сказали бы ему год назад, что родство с Чёрной Пятерью защитит его… гордится заставит… Сквару бы им сюда…

Потом время побежало быстро и незаметно.

Теперь Ознобиша стоял с другими учениками на стене замка, смотрел вниз. Здесь были такие же, как дома, ступенчатые зубцы, удобные для андархского лука, сами стены — раза в два ниже, зато выстроили их на венце склона, крутого, длинного и неприступного. Смешно было равнять с ним береговой откос Царского Волока. Родовой замок Нарагонов, оседлавший холмы ещё в пору усобиц, никогда не захватывали враги. Вечные тучи нередко ползли прямо через Невдаху, наполняя туманом дворы, проникая в нетопленные хоромы, однако сегодня долину было видать до самого дна. Снизу вверх петляла единственная дорога. Сейчас по ней двигался отряд конной стражи и возок, запряжённый терпеливыми оботурами. В мирскую учельню ехали великие гости.

На затяжном подъёме кони шли шагом. Подкованные копыта то уверенно ступали по голой земле, то с хрустом размалывали ледяной череп. Чем выше, тем больше делалось льда.

— Редко бываю здесь последние годы, — покачиваясь в седле, рассуждал пышноусый вельможа. — Кто поверит, что всего двадцать лет назад Ворошок изобиловал оленями для охоты?

Старик Невлин, ехавший рядом, неторопливо кивнул:

— А кто тогда поверил бы, Болт, что в доме твоих предков котёл будет принимать наследника Андархайны?

Юный царевич ехал чуть позади, сопровождаемый двумя стражниками на могучих широкотелых конях. Эрелис не так давно выучился ездить верхом. Он наверняка считал, что справится с любой неожиданностью, но испытывать удачу ему позволено не было. Третий стражник шагал пешком, вёл под уздцы буланую лошадку царевича. Наружность плечистый верзила имел самую зверскую. Низкий лоб, свирепая челюсть, рыжая колючая борода. Он держал повод мягко, бережно. Поглаживал тёплую золотистую мордочку. Не потому, что конька нужно было успокаивать, просто очень уж ладно ложился в руку нежный шевелящийся нос, ищущий ласки.

Невлин повернулся в седле:

— Взгляни, государь. Вот то, о чём я тебе говорил!

Царевич посмотрел туда, куда указывала вытянутая рука: вверх и направо. Древние строители, конечно, поставили замок на самом высоком месте гряды. Беда, ломавшая твердь, с лёгкостью могла бы оправдать название крепости, обратить Невдаху мёртвой каменной грудой, но этого, как в насмешку, не произошло. Замок отделался глазурью ожогов на южных стенах да снесёнными макушками башен. Раскололся сам Ворошок. Позади крепости вспучилось новое шеломя. Оно сразу сделало Невдаху бесполезной как воинское укрепление, потому что людей во дворах можно было перестрелять оттуда, как кур. Другое дело, на холм полезли бы только при последней нужде. Из глубокой расщелины чуть ниже новой вершины валил густой пар. Там ярился и клокотал могучий кипун. Вода гудела в бездонной глубине, два-три раза на дню выплёскиваясь столбом пара и брызг.

Вот беззвучно рванулось, ударило в тучи узкое белое лезвие… Люди невольно втянули головы в плечи. Спустя несколько мгновений полоснул грохочущий свист, похоронивший прочие звуки.

Прянул вскачь лишь жеребец Болта Нарагона, отобранный за красоту и быструю меть. Неказистые лошади стражников охлёстывали себя хвостами, садились на задние ноги, прижимали уши, но удил не закусывали. Упряжные оботуры остановились и заревели, только рёва не было слышно. Из кожаного болочка, оттолкнув чьи-то руки, высунулась девушка. Царевич Эрелис обернулся, указал сестрице на вершину холма. Его буланый не рвался удирать, лишь плотнее жался щекой к человеческому плечу. Царевна Эльбиз кивнула, поправила съехавший платок, стала смотреть. Сенные девушки вновь попытались утянуть её внутрь болочка. Она на них замахнулась.

Белое лезвие оторвалось от земли, унеслось в облака. Грохот смолк, оставив по себе медленно стихающий звон в ушах у людей. Потом вдалеке снова загремело, но понятней и тише. Это говорил водопад. Вновь пронизывая тучи, рушилась на склоны вода, извергнутая кипуном.

— Спасибо, благородный Невлин, — подал голос царевич. — Стоило приехать сюда хотя бы затем, чтобы это увидеть.

Рыжебородый оглянулся на господина. Эрелис перехватил его взгляд, глаза чуть заметно улыбнулись: «И тебе спасибо, друг мой…» Стражник расправил плечи, повёл буланого дальше, готовый заслонять юного наследника хоть от новой Беды.

Ещё два витка змеящейся дороги — оботуры втащили возок на площадку перед распахнутыми воротами.

— Добро пожаловать под кров моих предков, праведный государь, — сказал Болт.

Жизнь в Чёрной Пятери успела научить Ознобишу: чем важней гости, тем больше переполоха, беготни и забот. А награда, если даже перепадёт, того гляди выйдет сродни наказанию. Он помнил, каков вернулся Сквара, призванный захожниц песнями веселить. Настолько замордованным и несчастным Опёнок даже из холодницы не выходил. Ознобишу так и не признали за своего гудебные снасти, а песни он помнил по преимуществу Скварины… то есть вовсе не ждал, чтобы его вытребовали для развлечения гостей. Только всё равно был бы рад укрыться подальше. К примеру, в любимой книжнице отсидеться… благо книжницей мирская учельня превосходила Пятерь настолько же, насколько уступала ей стенами. Ознобиша знал: прятаться нельзя. Этому Чёрная Пятерь тоже крепко выучила его.