Мария Семенова - Братья

— Ну как, он же спросить может, — удивился северянин. — В лествичниках, которые ещё не исправили, ветвь кончается на Эдарге. Потому что всего год назад…

— Да я не о том. Царевич небось одного выбирать станет, чтобы пожаловать… а ты мне вроде помогаешь. Неужто самому не охота, вдруг на будущее заметит?

Ознобиша фыркнул:

— У нас за такое в холоднице на ошейник сажали.

— За какое?.. — не понял Ардван.

— А за такое, когда братья братьев отпихивать начинали, вместо того чтобы одним плечом о деле радеть. — Прозвучало гордо не по чину, Ознобиша покраснел, добавил: — Нам учитель Ветер так объяснял.

Ардван посопел, помолчал.

— Что, правда сажали?

— Правда. Когда моего братейку с другими послали печенье украсть, а те его на ножи, чтоб вперёд не унёс, учитель их сперва к столбу даже хотел и…

— Ну тебя! — замотал головой Ардван. Ему нынче своих страхов было довольно, чтобы ещё в чужие вникать. — Вот смотри…

Он собрался вычертить на ладони полузабытую древнюю букву, сущую ловушку для краснописцев, но тут снова заскрипела дверь. Мальчишки безотчётно разлетелись по концам каменной лавки, вскочили, согнулись… Деревянный крючок Годуна зацепил Ардвана. Ознобише достался неприязненный взгляд наставника: ох, всыпать бы, жаль, недосуг!.. Зяблик остался один, вновь почувствовал себя чужаком, смертельно захотел домой… в Чёрную Пятерь. Там всё было понятно. Там он знал, кого бояться, кого держаться. Там знакомый Лихарь был лучше незнакомых Дыра с Пушицей. Там Сквара на кугиклах играл…

По ту сторону стены повела напев дудка. Ознобиша вдруг смекнул, зачем его, новенького, нелюбимого, оставили напоследок. Сейчас надо будет петь или гудить… и он осрамится. Он обязательно осрамится. И с ним будет поруган перед царевичем весь воинский путь…

Теперь коленка запрыгала уже у него.

По мнению Невлина, Эрелису пора уже было усвоить: воссаживаясь на знатное место, являй пристойную чинность. Какие деревяшки, теслички?.. Это только у раба вечно дела невпроворот, поесть не присядешь. Это у ремесленника день-деньской засучены рукава. Правителю нет нужды биться за каждодневный достаток. Царь думает великие думы, являя внешнюю праздность…

Вдумчивый мальчик опустил скобель. Огорошил старого царедворца вопросом:

— А как же Йелеген Второй, победитель хасинов? Нешто врут, будто он углублялся умом в дела Андархайны, налегая на соху?

Дитя Беды, взрослевшее в нищете, среди простонародья, сперва под рукой у свирепого телохранителя, а потом, страшно молвить, у бродячего воеводы!.. Невлин уяснил уже: с выучеником таких пестунов толку можно добиться лишь убеждением.

— Славный Йелеген делал то, чего ждало его время, — ответствовал он, воздев для вескости палец. — Если царь отпускает ратников по домам и уходит пахать своё поле, народ понимает, что долгая война действительно кончилась. Сейчас людям нужно поверить в возрождение Андархайны. Они хотят видеть государя на престоле, венценосного ручателя порядка и Правды… а не резчика со шрамами на руках, трудящего себя, точно подлый обыватель, ибо некому его прокормить!

Эрелис вновь надолго задумался. Подгрёб стружки ногой в вязаной чуне… кивнул наконец:

— Хорошо. Тогда я буду гладить кошку, подобно Хадугу Третьему, оставившему нам царскую дымку. Но я тоже кое о чём тебя попрошу, сын Сиге.

Невлин насторожился:

— О чём, государь?

— О моей сестре, — ответил Эрелис.

Невлин понял, что беспокоился не напрасно.

— Царевнам Андархайны свойственна кротость, — строго напомнил он подопечному. — Они не входят в заботы правления. Их стезя — укреплять трон могучими союзниками, становиться матерями для подданных!

Царевич потянулся за веником.

— Сестра выросла в дружине, а ты на другой день от неё кротости ждёшь. Хочешь запереть, как утку в хлевок, а ведь её зовут Лебедь… Мне было позволено взять дядьку Серьгу, а ей сторонние девки служат вместо бабушки Орепеи. Пусть Эльбиз сидит подле моего стольца и ткёт пояс будущему жениху. Уверяю тебя, она даже глаз не поднимет.

Невлин улыбнулся. Взыскательность ожесточает, если не давать послаблений.

— Не унижай себя просьбами, государь, — тихо проговорил он. Отечески тронул Эрелиса за плечо. — Вы с колыбели держались друг дружки. Не я буду тем, кто возьмётся вас разлучать… Девушкам прикажут одеть её как подобает.

Эрелис поднял глаза:

— А я ей прикажу, чтобы с кротостью потерпела.

И еле заметно улыбнулся в ответ.

Красный боярин Болт Нарагон вновь стоял в большом зале крепости, больше не звавшейся Невдавенью. Трапезная хоромина казалась пустой. Длинный стол, простоявший на своём месте не один век, отодвинули к самой дальней стене. Всю середину чертога занимала какая-то срамота, сколоченная из досок. Этакий прясельник в рост человека, с углами, поворотами и узкой полочкой наверху. Начало и конец скрывали занавеси возле красной двери. Внутри забора виднелся лёгкий шатёр. В шатре тихонько звякали струны, шушукались девичьи голоса.

Болт зевнул. На возвышении скучали четверо охранников. Между ними мерцал серебром хозяйский престол. Глейв, бедняга, на него так и не сел. А уж как он следил, чтобы младшие братья не забывались. Особенно Болт, которому даже не хватило наследного имени, означавшего «меч»…

Открылась боковая дверь. Раньше этим проходом туда и обратно сновали холопки-блюдницы. Боярин увидел рыжую бороду: нагнувшись под притолокой, в зал шагнул стражник. Болт не знал его имени, больно чести много. Следом появился царевич. Он, по обыкновению, нёс на руках кошку. Болт поспешно преклонил колено, опустил взгляд… На самом деле Эрелису только и ходить было дверьми, предназначенными для слуг. Он чем дальше, тем крепче напоминал Болту отцовского пригульного, которого они с Сабалом здорово поколотили разок возле этой самой двери. Хотя о каком сходстве речь, царевич был пухлый, ублюдок — кожа да кости. И всё-таки… взгляд, что ли, иногда…

— Трое учеников будут испытаны на способность к сосредоточению, — неторопливо шагая к хозяйскому стольцу, рассказывал Эрелису Невлин. — Двое — избранные птенцы здешнего гнезда, третий помладше, не удивляйся, его велел сопричислить я.

Невысокий Эрелис поднял голову, вопросительно посмотрел на вельможу.

— Он недавно прибыл сюда из Чёрной Пятери, — пояснил Невлин. — Я подумал, ты захочешь проверить, путём ли учит воинский путь котла.

Кажется, старик имел в виду развеселить царевича, но неулыба шутки не понял. Болт в своё время тоже наслушался острот. «Ты — Стрела, — говорил Глейв. — Тебе из дому улетать!» И однажды на охоте сам полетел из седла, сломал шею. Пойманному коню отец подрубил ноги. Бросил умирать у тропы. Глейва он, похоже, вправду любил.