Мария Семенова - Братья

Эрелис очень долго молчал. Ознобиша начал украдкой поглядывать на дверь, где опять раздавались шаги ночной стражи. Царевич негромко проговорил:

— Мартхе, друже… Невлин многое утаивает, почитая неведение благом для нас. Ему гибель телохранителя показалась безделицей, недостойной отвлекать меня от наук! Я хочу послушать твою правду, райца. Да не о других, о тебе самом. Потом назову службу, которая у меня на уме.

Царевна спохватилась, выскочила в передний чертог, послала девок за снедью. Те, напуганные, кинулись, будто она каждую ножиком пощекотала.

— Род наш прозывается от Божьих погод, — начал Ознобиша. — Только отик с мамой дождевыми именами нарицались, осенними. Деждик, Дузья. Мы-то с братом уже зимние были, Зяблики. Он — Ивень, иней по-вашему. Его в котёл приняли, а я дома остался…

Робкие девки подали полночную трапезу. Варёную камбалу с озёрной капустой, хрустящие лепёшки, сладкое пиво. Накрыли низенький столик и под взглядом царевны сразу исчезли.

— Так я дальше жить стал, а на руке плетежок унёс…

Вновь прошагали подземельем порядчики. Ночная стража передавала копья дневной. Сибир уступил дверь верному побратиму. Лебедь за руку втянула великана в покойчик:

— Заварихи отведай. На воле вкусней стряпали, но тоже съедомая.

— …А лазутить за тобой, государь, мне ни господин Ветер, ни мирские учителя не велели, ты уж не обессудь.

Сибир низко поклонился царятам, поблагодарил, ушёл спать.

Эрелис отломил рыбье пёрышко.

— Значит, ещё велят, — предрёк он настолько спокойно, что у Ознобиши по плечам разбежался морозец. — Что ныне гадать. Это завтрашняя забота.

Юный райца торопливо проглотил половину лепёшки.

— Ты поминал… служба мне, государь.

Царята переглянулись. Лебедь подсела, взяла брата за руку. Они подались друг к дружке, прижались, став неразличимыми близнецами, одним существом. Вот с этими лицами они слушали о казни Ивеня, о погребении Космохвоста. Глядя им в глаза, Ознобиша испытал озарение: царята обо всём уже сговорились, значит внешнему миру оставалось только склониться. И ещё. Страсти пережитого дня не только его, слугу, бросили им навстречу. Царята собирались так же очертя голову довериться молодому советнику.

— Мы хотим узнать об отце, — наконец выговорил Эрелис.

— Почему здесь, в Выскиреге, батюшку вором честя́т, а на севере добром поминают?

— И храбрецом зовут. Он походов не затевал, новой дани не наискивал. В чём отвага его?

«Отпрыск смелого Эдарга…» — тотчас вспомнилось Ознобише.

— Нам вот Шегардай престол обещает ради славы отцовской.

— Мы Невлина спрашивали.

— Уж как подольщались…

— А у него весь ответ: державные намерения да тёмные тайны.

— Такие, что престол поколеблется.

— Дядя Космохвост нам тоже не сказывал, отчего отец с мамой в Фойрег поехали, а нас с ним оставили на подворье. Он-то право судил: малы были всё знать.

— Зато теперь немые стоим, когда память родительскую хулят.

Ознобиша осторожно спросил:

— Но кому-то же вся правда известна? Высшим сыновьям… царедворцам, кто выжил?

— Я спрашивал, — сказал Эрелис. — Все врут, каждый в свою сторону.

— Неужели нет достойных полной веры?..

— Доверяй, а пальцев в рот не клади, — проворчала Эльбиз. — Чтобы меньше плакать потом.

«Стало быть, и мне испытание. Можно ли спиной оборачиваться…»

— У нас есть очень верные люди… — начал Эрелис.

— Один тогда в темнице сидел, а другой его выручал.

— Тебе, добрый Мартхе, свобода не в пример нашей отмерена. Поможешь честь отцовскую взять? Придумаешь как?

Ознобиша молча вникал. Ракладывал по умственным полочкам. Хмурил лоб.

— Это будет трудно, наверно, — сказала царевна.

— Дома говорили: хочу — половина могу, — встрепенулся юный советник. — А на воинском пути поучали: если глаз видит — стрела должна досягать. Ты положил мне цель, государь.

…Во имя достижения этой цели Ознобиша теперь и крался каменным ходом. Пластался по стене мимо тёмной двери. Морёное дерево, железные полосы… На пороге — давний покров нетронутой пыли.

За дверью обитал самый страшный человек во всём Выскиреге. А может, и в Андархайне.

Первый царевич.

Никто и никогда не видел его. Никто не знал даже, как выглядит. Одни рассказывали о высоченном старце, иссохшем над зельями и книгами заклинаний. Другие описывали толстого, заросшего диким волосом горбуна, хотя какие горбуны среди праведных? Йелеген, старший брат мученика Аодха, юношей отказался от венца ради сокровенной учёности. У его двери не бдела охрана, первый сын Андархайны в ней не нуждался. Единственного безрассудного вора на пороге испепелило заклятие. Быть может, это его прах лежал кучкой возле стены?..

Ознобиша проелозил спиной по жёсткому камню, едва не сорвался на бег. Плети порядчиков, удавки тайных подсылов были очень страшны, но по крайней мере понятны. Даже нож дворцового лекаря худо-бедно постигался рассудком. Колдовство было за пределами постижения. Оттого и пугало много сильней.

— Значит, ты новый райца Эрелиса, нашего старшего брата?

Змеда, единственная законная дочь восьмого царевича Коршака, вела жизнь, на которую Невлин тщетно пытался направить Эльбиз. Окружённая комнатными девицами, чинно восседала за прялкой.

Ознобиша ловко утвердил ладонь на полу, поклонился. Эльбиз полдня учила его правильно исполнять большой и малый обычаи. Способы, усвоенные в Невдахе, в царских подземельях Выскирега были больше не гожи.

— С позволения доброй государыни, это так.

Девочкой Змеда наверняка была хороша. Как всякая юница, не отученная улыбаться. Пока отец кознодействовал, ища возвыситься замужеством дочки, вишенка расплылась в перезрелую грушу. Волосы оплела белая паутина, хищный наследный нос подушками стиснули щёки. Только в глазах, почти обделённых огненным мёдом, светился хитрый батюшкин ум.

— Нам передали, брат шлёт тебя с каким-то опы́том. Спрашивай, райца.

Пряла она, как полагалось царевне. Глаз радовался! Высучивала тончайшую нить, закручивала веретено, прихватывала петелькой. Прялка была старинная, в золочёной резьбе. Кужёнка — из пуха белого оботура.

— Не во гнев доброй государыне будь сказано, — учтиво начал Зяблик. — Праведный сын, сегодня признаваемый третьим, увидел Беду, едва выучившись ходить. Ныне, когда мой государь живёт в семье, ему хочется больше узнать о последнем дне Андархайны. Ради этого знания он отправил слугу опы́тывать достойнейших и знатнейших.

Между прочим, подол чёрного сарафана был расшит незабудками. Лиловыми, из почтения к погибшей царице.

— Особо же, — смиренно продолжал Ознобиша, — занимают моего господина неустройства, волновавшие двор. Ибо государю Эрелису, вероятно, придётся брать нить для кружев с того же клубка.