Мария Семенова - Братья

Злат вспомнил, как на него пялились в мыльне. Гнули шеи, прятали взгляды. И всё равно пялились. Выискивали царские знаки. Не находили: великое клеймо миновало даже батюшку, рождённого всего лишь восьмым наследником трона. Сегодня настал черёд Злату пялиться на парней, истязавших себя воинским правилом. Рослый, пригожий на улицах Выскирега, здесь Злат был мешок. Ни гибких мышц, ни скоморошьего проворства в ногах. До дрожи хотелось сверстаться, явить себя среди них. Как они!

«Сулился же меня батюшка в котёл сбагрить, нежеланного. Как я боялся! Вовсе ничего, глупый, не знал…»

По самой долгой стене череда изгрызенных ударами стойко́в отделяла неширокую улицу. Там стреляли в мишень. Злат с немалым удивлением заметил среди стрельцов Лыкаша. «И этого тюфяка от вертелов отогнали?..» Злат сделал шаг.

Над головой хрустнуло. Неосязаемое дуновение отмело Коршаковича прочь, ледяная стена метнулась в лицо, он выставил руку, но всё равно мазнул носом по сероватому холоду. Рассмотрел каждую прожилку смёрзшихся зёрен…

Лишь тогда от левого плеча доползло ощущение стремительного толчка.

— Не обессудь, кровнорождённый, — сказал Ворон. — Мы научены сперва защищать, потом уже спрашивать.

Он держал сосульку. В три пальца толщиной и длинную, как боевой нож. Взятую из падения в воздухе, как иные резак берут с верстака. Пробила бы меховую ушанку, свалившись прямо на голову? Уж всяко бы остолбушила. Кругом никто не смеялся, не тыкал перстами. Ну убрал один другого из-под удара. Самое каждодневное дело.

— Спасибо тебе, — сказал Злат.

Ворон чуть поклонился:

— Ты хотел стрельцов поглядеть.

Сосулька прыгала, крутилась, обега́ла ловкую пясть. Возвращалась в ладонь, как верёвочкой притянутая. Дикомыт на неё и не смотрел.

«Почему я так не умею? Возьму научусь…»

Ребята с луками и самострелами теснились в узком торце под присмотром одноглазого Белозуба.

— Лыкаш у нас зарный стрелец, — громко сказал Ворон.

Злат удивился:

— Лыкаш?..

Нехорошо прозвучало. Без уважения. Ворон улыбнулся:

— Это к лучшему, когда тайного воина за воина не принять… Готов, что ли, Воробыш?

Злат не увидел замаха. Ледяной клинок взвился отвесно и высоко, чуть не в тучи, кутавшие плечи холмов. Как бы неторопливо выплыл вверх самострел. Сузился глаз, палец надавил спуск…

Брызнули осколки. Вовсе не исчерпав силы, болт слегка вильнул в сторону. Канул за окраину городка. Самый маленький из мальчишек побежал доставать.

— Державец в крепости остаётся третьим по старшинству, — пояснил Ворон. — Если что, отпор должен возглавить. — Засмеялся. — Пасись, враг, Воробыша-воеводы! Он коз разделал без счёта, постиг лучше всех, как в сердце разить!

Лыкаш покраснел.

— Ворон! — долетел через городок голос Ветра. — Ты не своей ли кровью ему стрелы намазывал?

Все знают, какую меткость дарует оружию воронова кровь. Дикомыт усмехнулся:

— Почти. Думал, простых средств недостанет.

Парни смеялись, хлопали Лыкаша по плечам.

В гонке, далеко на заливе, Ворон был лёгкой тенью, почтительно смирявшей полёт. Вблизи… неохота даже гадать, каких дел натворит, если вдруг что. «И я, как он, мог бы стать… Эх!»

Злат поискал взглядом Ветра. Учитель трудился по другую сторону зубчатой стенки. Показывал простое движение: встречный шаг. Нападающие с дубинками почему-то шарахались как от огня, даже падали. «Не смеют к учителю прикоснуться?»

Опять пришла на ум мыльня. Ветер среди молодых тел выделялся лишь сединой в бороде. Злат оглянулся на стрельцов:

— И Белозуб верно в цель бьёт?

— Ещё как…

— С одним глазом?

— Он давний ученик, — сказал Ворон. — Чуть младше Лихаря. Когда столько сноровки, миряне и калечного всемером не возьмут.

Злат завистливо произнёс:

— А нам говорят, сюда бездельных сыновей отдают. Безнадзорных воришек…

— Владычица принимает самых последних, чтобы указать им путь к возвышению, — сказал Ворон. — У Матери ненадобных нет.

Злат вдруг спросил:

— Это ты вчера цевницами тешился?

— Я. Не вели казнить, если опочив порушил.

Злат мучительно подбирал слова:

— Не играл бы ты больше ту колыбельную…

Ворон глянул надменно:

— Ещё чего не велишь играть, господин?

— Я просто сказал.

— И я тебя, кровнорождённый, просто спросил.

«Ехать с ним!.. Может, кто-то насовсем решил меня извести?..»

Ветер оставил учеников возиться между собой. Злат разговаривал с Вороном на другом конце поля. Русые волосы из-под шапки волной… Царской стати Коршаковичу досталось немного. Таков ли вырос Эрелис, прежде стоявший всего на ступеньку выше в лествице? И другой, чьё имя не называла Айге?.. Отменно силён, а ещё?..

— Может быть, ты не слышал: я еду к невесте, — ровным голосом говорил Злат.

— Я слышал, кровнорождённый.

— Честный жених блюдёт себя в чистоте. Ты, верно, об этом забыл, раз не пожелал доверить мне любимицу для короткой беседы.

— Бережёную Владычица сберегает, кровнорождённый.

Злат с отчаянием выговорил:

— А мне Мартхе сказывал, здесь один дикомыт жил. Скварой звали.

Ворон некоторое время молчал.

— Жил, — ответил он наконец. — Пойдём, учитель зовёт.

Когда подошли, Ветер шагнул навстречу. Злат сразу понял, отчего спотыкались оружные ученики.

— Весело тебе, знатный гость? Досад никто не чинит?

— Благодарю, — поклонился Злат. — Твой добрый сын восхитил меня искусством братьев и уберёг мою шапку от дыры, когда со стены упал лёд.

Серые глаза котляра засветились хитроватыми огоньками.

— Озяб, Коршакович? Согреться не пора?

Злат понял, что угодил на гибель и позор.

— Почту за честь, добрый хозяин.

Ветер оглянулся:

— Шагала!

Подскочил недоросль, тощий, бесцветный, Злату по плечо и… босой. Пока Злат пытался сообразить, за что наказание — голыми пятками по морозному снегу, рядом прозвучало строгое:

— Не обидь!

«Да как можно…» Злат протянул руку. Ладонь, тронувшая худенькое плечо, угодила в цепкие клещи. От кончиков ногтей до лопатки сделался один жгут огня, Злат ахнул, пал на колени. Тело больше не подчинялось рассудку, пыталось уйти от боли, само себе мешало спастись…

Так же внезапно хватка исчезла. Взмокший Злат снова начал дышать. Вот, значит, к кому был обращён приказ «не обидь». Ворон держал Шагалу, тот сердито порывался на волю, отнятый от любимой забавы. Ворон что-то шепнул ему, дал подзатыльник, отпустил.

— Шагала сирота деревенский, всего мира би́тыш, — сказал Ворон. — Господин стень его из-под смерти забрал. Дай поправлю.

Железным пальцам рукав не помеха. Пробежали, больно сдавили. В локте перекатились, щёлкнули жилы, что-то встало на место.

— Зря ты, кровнорождённый, смолчал, что плева сухожильная с прошлой раны скорбит…