Мария Семенова - Братья

— И как?

— Гедах Пузочрев не осрамил имени праведных. Он попробовал рыбу и с первого же кусочка отозвал свой запрет, а повара вознаградил дозволением стряпать, как ему сердце велит.

— В чём же дело было?

— В подправах. Повар взял орехи, грибы, заморские ягоды, полные душистых семян… Добрый царь восславил ту трапезу в поучении сыну: мол, не ведал, что ем, помню лишь, как душа возносилась.

Нынче был особенный день, всё казалось возможным.

— И что, ты нам тоже… с царскими пряностями?

— Нет, — отрёкся Лыкаш. — Гедах, чей образ глядит со стены любой знатной поварни, правил четыре века назад. Теперь тех и пряностей не найдёшь, что ему нёбо радовали. Даже грибы тогда в лесу собирали, а мы в подвалах растим. Зато при нём не распробовали ни наших водорослей, ни мха, ни дикомытского горлодёра…

Кто-то добавил:

— Образок Гедахов прежний державец с собой, поди, увезёт. Новый уже вырезал саморучно, чтоб святой угол не пустовал?

"Прежний державец!.. А потом Ветер с Лихарем опять учеников куда-нибудь поведут. И я в крепости главнее главных останусь, как Инберн сейчас…"

— Эй! — долетело со стороны леса.

Голос принадлежал Беримёду, ходившему заменить дозорных. Он в самом деле вёл с собой парней, отбывших черёд… но не только. Ещё двое изнурённо плелись на лямках, взятые в та́ску более сильными. Другие катили их саночки. Обои гружёные.

Красноватый вечерний свет медленно остывал сизым сумраком. Лыкаш узнал Бухарку, потом Вьяльца. Дозорные вели в притон выскирегских орудников.

Как же не походило их возвращение на соколиный лёт победителей!.. И почему только двое? Где Белозуб?..

Лыкаш додумывал эту мысль, уже выбегая с остальными через утоптанный двор. Бухарка и Вьялец выглядели такими же осунувшимися, тёмными от застарелой усталости, как Ворон с товарищами. Добро хоть шли на своих ногах. Подскочившие парни сразу бросились к саночкам, что вёз сам Беримёд. Мягкая полстка обрамляла бледное лицо, узнаваемое лишь по шрамам у незрячего глаза. Оно казалось вылепленным из непрочного снега: вот-вот истает, обрушится, унесёт ещё видимые черты. Временами раненый приподнимал ресницы, но во взгляде не было смысла. Лыкаш, как все, видел смерть. Только до сих пор убивали котляры, а не котляров. Здесь и сейчас творилось противное естеству. Он услышал собственный голос, севший, сиплый:

— Кто его так?..

Спрашивал Бухарку, но вперёд измотанного походника ответил Беримёд. Зло стукнул ратовищем копья по другим чункам:

— А вот о́н! Владычицы ненавистник, от братьев отступник!

— Кто?..

— Ознобишка, — прохрипел Вьялец.

Не может быть!.. Лыкаша облило кипятком, вышвырнуло на мороз. Ознобиша! Как так?.. Зачем?.. Неужели?.. На вторых санках лежал сплошной войлочный ком. Лыкаш откинул толстую покрышку. Пленник был связан по рукам и ногам, голова вдета в мешок.

— А ведь наш брат был, — дрогнул голосом Беримёд. — За одним столом ел!

— На своего пошёл! — гневались кругом.

— Против Матери восстал…

— Стойная кара отступникам заповедана. На что персты ему, если он Белозуба ножом?

Рогожу и шитый кафтан Ознобиши марали засохшие кровяные разводы. В надорванном вороте мерцала плетёная цепь, увенчанная прорезным папоротниковым листом. Все смотрели на Лыкаша, а Лыкаш разглядывал серебряный лист, остро понимая, насколько был счастлив, умирая с Вороном на лыжне.

Шагала деловито спросил:

— Тут казнить будем? Или в крепость свезём?

Третий по старшинству ответил, не оборачиваясь:

— Беги учителю скажи.

Новость заставила Ветра и Лихаря выскочить наружу в одних безрукавках, с кожухами в руках. Меркнущее небо давало ещё достаточно света: с высокого крылечка виднелись и рдеющая груда жара с чёрным шаром котла, и возбуждённо гудящий народец возле саней. Несколько мгновений источник и стень применялись к увиденному, каждый по-своему. Наконец Ветер принял решение. Не сходя вниз, тихо, отрывисто приказал Лихарю:

— Пленника в поруб, с ним завтра. Орудников ко мне. — И Лыкашу: — Живо неси лекарский припас. Может, спасём.

Лихарь перепрыгнул ступеньки, с видимым облегчением кинулся исполнять.

— Да не тащите вы! Поднимите! — рявкнул он на парней, было впрягшихся в Белозубовы чунки. — Мало в дороге кар принял, ещё здесь добивать!

Десяток рук ухватился за кузов саней, за копылья, потом, когда подняли над снегом, и за полозья. Раненого осторожно понесли к малому дому. Понурые Бухарка и Вьялец плелись следом. Ничего хорошего для себя они не ждали.

Лыкаш уже спешил в братский дом за лекарским коробком.

— Я принесу? — высунулся Шагала.

— Нет. — Державец сам не знал, почему ответил отказом, просто самому взять припас было правильно и хорошо.

Гнездарёнок сразу отстал. Позади жаловалась дверь надпогребницы, там уже спорили о казни отступника, о том, кому позволят участвовать, кому нет.

— Чур, один перст мой! — встрял голос Шагалы.

Лыкаш осторожно, чтобы не скрипнула, потянул дверь. "Не будить, — сказал Ветер. — Не потерплю…"

Внутри дома было почти темно — только мерцали багровым светом жаровни. Воробыш нагнулся за берестяным коробом. Склянки с мазями от ушибов, ран, покусов мороза. Чистые полосы на повязки. Длинные винтовые захваты для вытаскивания стрельных головок… В доме было тихо, лишь посапывали крепко спящие победители. Сердце вдруг заколотилось во рту, словно Лыкаш пытался кого-то пересидеть в горячей парилке. В ушах последний раз отдалось грозное: "Не потерплю…"

Держа короб под мышкой, молодой державец устремился к двери. На бегу схватил из растопки длинную хворостину. И… с размаху вытянул Ворона. По чём попадя, во всю силушку!

Из-под мехового одеяла навстречу взметнулась рука. Сгребла и вырвала палку. Как когда-то вырывала у межеумков, озоровавших ночами в общей опочивальне… Хлестнула в ответ! Промазала. Воробыша рядом уже не было.

Сердце продолжало бешено стучать. Державец вылетел во двор с ощущением святотатства… но и великой правильности содеянного.

…Ни горячих щей, ни даже дозволения сесть. Выскирегские орудники маялись возле двери, ничтожные, несчастные, близко подошедшие к настоящей смертной тоске.

— Как дело было? — спросил Ветер.

Что ответить ему, Бухарка не знал. Оказавшись за старшего, он только стремился быстрее добежать в Чёрную Пятерь. Там всё всегда решалось как бы само, небось выправится и теперь!.. Вот только Белозубу становилось всё хуже. Поняв, что до крепости раненый может не дотянуть, Бухарка свернул к лесному притону. Оттуда выслать Вьяльца вперёд, самому помощи ждать! То-то он обрадовался, услышав оклик дозорных…

…Ну нет бы обдумать в пути, как перед учителем ответ принимать. Надеялся, ватажок чудесно воспрянет, внятно речь поведёт?..