Роберт Джордан - Око Мира [litres]

Лучи солнца наискось расчерчивали деревья позади них, и лес стоял неподвижной стеной пятнистых теней. Слабый запах горящего дерева плыл вокруг путников, в нем чувствовался едва уловимый аромат жарящегося мяса. «Может, это и кролик», – мелькнула у Перрина мысль, и в желудке у него заурчало. «А может оказаться и кое-что другое», – напомнил себе юноша. Он глянул на Эгвейн; она наблюдала за ним. Быть предводителем – значит нести ответственность.

– Жди здесь, – тихо сказал Перрин. Девушка нахмурилась, но, когда она попыталась открыть рот, он оборвал ее: – И тихо тут! Мы же не знаем, кто это.

Она кивнула. Неохотно, но кивнула. Перрину вдруг стало интересно, почему такой тон не срабатывал, когда он пытался заставить ее ехать верхом вместо него. Глубоко вздохнув, юноша двинулся к источнику дыма.

Перрин не проводил так много времени в лесах вокруг Эмондова Луга, как Ранд или Мэт, но на кроликов охотиться ему доводилось, и не так уж редко. Он крался от дерева к дереву, под ногами у него не хрустнула ни единая веточка. Прошло совсем немного времени, и юноша уже выглядывал из-за ствола высокого дуба, чьи раскидистые ветви по-змеиному изгибались к земле, а потом устремлялись вверх. Рядом с собой Перрин увидел лагерную стоянку: небольшой костерок, а неподалеку от него, прислонившись спиной к толстой ветке дуба, сидел худощавый, дочерна загорелый мужчина.

На троллока, по крайней мере, он не походил, но был самым необычным человеком, которого Перрин когда-либо видел. Все дело заключалось в том, что вся одежда незнакомца была сшита из звериных шкур, даже обувь и чудная круглая плоская сверху шапочка у него на макушке. Плащ представлял собой лоскутное одеяло из кроличьих и беличьих шкурок, а штаны, похоже, были пошиты из шкуры длинношерстного козла буро-белого окраса. Его седеющие каштановые волосы, прихваченные сзади у шеи шнурком, свисали до пояса. Густая борода веером закрывала половину груди. Длинный нож, больше напоминающий меч, висел на поясе, а под рукой у него, опираясь на ветку, стояли колчан и лук.

Человек, прикрыв глаза, сидел, прислонившись спиной к дубовой ветви, и как будто спал, но Перрин тем не менее не шевелился в своем укрытии. Над костром у незнакомца были наклонно воткнуты шесть палок, и на каждую насажено по кролику, уже зажаренному до коричневой корочки; с тушек то и дело срывались капли сока и с шипением исчезали в пламени. От запаха жареного мяса, такого близкого, рот у Перрин наполнился слюной.

– Что, слюнки текут? – Человек открыл один глаз и взглянул туда, где прятался Перрин. – Ты и твоя приятельница можете тоже присесть здесь и перекусить. Я не заметил, чтобы за последние пару дней вы хоть раз как следует поели.

Перрин в нерешительности помедлил, потом неторопливо встал, по-прежнему крепко сжимая топор.

– Вы два дня за мной следили?

Мужчина издал приглушенный смешок:

– Да, я следил за тобой. И за той хорошенькой девушкой. Все помыкает тобой, словно петухом-недомерком. Слышал вас, так точнее. Из всех вас одна только лошадь не топает так, чтоб слышно было за пять миль. Ну так как, ты позовешь ее или намерен слопать всех кроликов сам?

Перрин насупился; он же знал, что не поднимал столько шума. В Мокром лесу к кролику не подберешься близко с пращой в руке, если будешь шуметь. Но аромат поджаренного кролика напомнил юноше: Эгвейн тоже голодна, да и не худо бы ей сказать, что учуяли они отнюдь не троллочий костер.

Перрин сунул рукоять топора в ременную петлю и громко позвал:

– Эгвейн! Все в порядке! Это и вправду кролик! – Протянув руку, он прибавил нормальным тоном: – Меня зовут Перрин. Перрин Айбара.

Мужчина посмотрел на его руку и лишь потом неловко, будто непривычный к такому обычаю, пожал ее:

– Я – Илайас. Илайас Мачира.

Челюсть Перрина отвисла, и он выпустил, почти бросил ладонь Илайаса. Глаза мужчины были желтыми – желтыми, как блестящее полированное золото. Какое-то воспоминание шевельнулось в глубине памяти Перрина, потом оно исчезло. Но одно Перрин сумел сейчас сообразить: глаза всех виденных им троллоков были почти черными.

Из-за деревьев, осторожно ведя в поводу Белу, появилась Эгвейн. Она обмотала уздечку вокруг одного из сучьев пониже и, когда Перрин представил ее Илайасу, что-то вежливо пробормотала, но ее глаза не отрывались от кроликов. Похоже, она не заметила, какого необычного цвета глаза мужчины. Когда Илайас жестом пригласил путников угощаться жареным мясом, она тут же набросилась на еду. Перрин отстал от нее лишь на какое-то мгновение и тоже принялся за кролика.

Илайас молча ждал, пока они утолят свой голод. Перрин так проголодался и отрывал куски мяса такие горячие, что ему приходилось чуть ли не жонглировать ими, перекидывая с ладони на ладонь, прежде чем поднести ко рту. Даже Эгвейн выказала мало своей обычной аккуратности – жирный сок стекал у нее по подбородку. Пока они ели, день мало-помалу сменился сумерками, вокруг костра сгущалась безлунная тьма. И тогда заговорил Илайас:

– Что вы тут делаете? В любую сторону на пятьдесят миль нет никакого жилья.

– Мы идем в Кэймлин, – сказала Эгвейн. – Может, вы…

Брови ее холодно приподнялись, когда Илайас захохотал во все горло, запрокинув голову. Перрин уставился на него, не донеся кроличью ножку до рта.

– Кэймлин? – прохрипел, когда наконец-то смог заговорить, Илайас. – Тем путем, что вы идете, тем путем, в том направлении, в каком топаете последние два дня, вы пройдете мимо Кэймлина, к северу от него миль на сто, если не больше.

– Мы собирались спросить у кого-нибудь дорогу, – ершисто заявила Эгвейн. – Только пока еще не встретили ни одной деревни, ни одной фермы.

– И не встретите, – смеясь, произнес Илайас. – Если вы так пойдете, можете дошагать до самого Хребта Мира, не повстречав ни единого человека. Конечно, если вам удастся перевалить через Хребет – кое-где это удается сделать, – то в Айильской пустыне можно встретить людей, однако там вам вряд ли понравится. Днем в Пустыне вы жарились бы на солнце, мерзли ночью и все время умирали бы от жажды. Чтобы найти воду в Пустыне, нужно быть Айил, а они не очень-то любят чужаков. Я бы даже сказал, очень не любят. – Он опять разразился хохотом, еще более громким и неистовым, на этот раз чуть ли не катаясь по земле. – Вообще-то, совсем не любят! – только и смог вымолвить он.

Перрин встревоженно заерзал. «Неужели нас угощает сумасшедший?»

Эгвейн нахмурилась, но подождала, пока стихнет чужое веселье, затем спросила:

– А вы могли бы указать нам дорогу? Судя по всему, вам о здешних местах известно намного больше, чем нам.

Илайас перестал смеяться. Подняв голову, он водрузил на нее свою круглую меховую шапку, упавшую от смеха, и посмотрел на девушку исподлобья.