Роберт Джордан - Око Мира [litres]

– Я бы и сам был рад оказаться подальше от Айз Седай, – сказал Перрин.

Эгвейн бросила на него колючий взгляд. Перрин лишь надеялся, она не брякнет вдруг, что сама хочет стать Айз Седай. Но девушка ничего не сказала, хотя губы ее сжались в ниточку, и Перрин продолжил:

– Все складывается так, будто у нас нет выбора. За нами гнались троллоки, и Исчезающие, и драгкар. Все, кроме друзей Темного. Спрятаться мы не можем и отбиваться в одиночку – тоже. Так кто же нам поможет? Кто еще столь же силен, как Айз Седай?

Илайас погрузился в молчание, поглядывая на волков, причем чаще на Пеструю и Паленого. Перрин поерзал, нервничая, и постарался отвести глаза. Когда он смотрел на Илайаса и волков, у него появлялось чувство, что он почти наяву слышит, о чем они говорят друг другу. Даже если здесь нет ничего общего с Силой, все равно впутываться в это ему не хотелось. «Он наверняка сыграл с нами какую-то дикую шутку. Я не могу разговаривать с волками». Один из волков – Прыгун, решил Перрин, – обернулся к нему и, как ему показалось, довольно ощерился. Перрин вдруг задумался: а каким образом он определил, что этого волка зовут именно так?

– Вы можете остаться со мной, – вынес наконец решение Илайас. – С нами.

Брови Эгвейн взлетели вверх, а у Перрина упала челюсть.

– Ну что может быть безопаснее? – спросил Илайас. – Троллоки не упустят случая, если появится возможность убить попавшегося им одинокого волка, но, чтобы избежать встречи со стаей, они свернут со своего пути на мили в сторону. Да и об Айз Седай можете не тревожиться. В эти леса они забредают нечасто.

– Даже не знаю. – Перрин старался не глядеть на волков, лежащих по обе стороны от него. Одним из них была Пестрая, и он чувствовал на себе ее взгляд. – Вообще-то говоря, дело не в одних троллоках.

Илайас холодно усмехнулся:

– Я видел, как стая набросилась на одного Безглазого. Было потеряно полстаи, но, раз учуяв его запах, они не отступят. Троллоки, мурддраалы – волкам все едино. На самом деле им нужен ты, мальчик. Они слышали о других людях, которые могут разговаривать с волками, но ты – первый, кого они встретили, если не считать меня. Тем не менее они примут и твою подружку тоже, и здесь вы оба будете в большей безопасности, чем в любом городе. В городах есть друзья Темного.

– Послушайте, – с настойчивостью в голосе произнес Перрин, – мне бы хотелось, чтоб вы перестали говорить об этом. Я не могу… делать то… то, что вы делаете, то, о чем вы говорите.

– Будь по-твоему, мальчик. Валяй дурака, если так решил. Тебе не хочется оказаться в безопасности?

– Я себя не обманываю. Мне не в чем себя обманывать. Все, что мы хотим…

– Мы идем в Кэймлин, – громко и твердо заявила Эгвейн. – А потом – в Тар Валон.

Закрыв рот, Перрин сердито посмотрел на девушку и наткнулся на ее гневный взгляд. Он понимал, что она подчинялась его главенству, только когда ей того хотелось, только лишь тогда, но все-таки она могла бы позволить ему ответить за себя.

– А как ты, Перрин? – произнес он и ответил сам себе: – Я? Ну, дай-ка подумаю. Да. Да, я решил идти. – Юноша повернулся к девушке с кроткой улыбкой. – Это касается нас обоих. Поэтому-то я иду с тобой. Только вот хорошо бы обсудить все, прежде чем принять решение.

Эгвейн вспыхнула, но ее плотно сжатые губы не смягчились.

Илайас хрюкнул:

– Пестрая сказала: именно так ты решил. Она сказала: девушка прочно вросла корнями в человеческий мир, в то время как ты, – он кивнул на Перрина, – стоишь на перепутье. В сложившихся обстоятельствах, я полагаю, нам лучше пойти на юг с вами. А то, глядишь, вы еще с голоду умрете, или потеряетесь где-нибудь, или…

Вдруг Паленый встал, и Илайас повернул голову к большому волку. Мгновением позже поднялась и Пестрая. Она придвинулась теснее к Илайасу и тоже встретила пристальный взгляд Паленого. На несколько долгих минут эта живая картина застыла, потом Паленый круто развернулся и исчез в ночи. Пестрая встряхнулась, затем вновь легла, плюхнувшись на землю, будто ничего не произошло.

Илайас поймал вопросительный взгляд Перрина.

– Пестрая – вожак стаи, – объяснил он. – Кое-кто из самцов может, вызвав ее на бой, взять в схватке верх, но она умнее любого из них, и всем волкам об этом известно. Она не раз выручала стаю. Но Паленый считает, что стая зря теряет время с вами троими. Для него самое важное – ненависть к троллокам, и, раз здесь, так далеко к югу, есть троллоки, он хочет отправиться убивать их.

– Нам его чувства вполне понятны, – сказала Эгвейн, в голосе ее звучало облегчение. – Мы и сами можем отправиться своей дорогой… имея какие-то указания, конечно, если вы их нам дадите.

Илайас махнул рукой:

– Разве я не сказал, что Пестрая ведет эту стаю? На рассвете я отправлюсь на юг с вами, и то же самое сделают они.

Лицо у Эгвейн было таким, будто девушка услышала совсем не самую радостную для нее весть.

Перрин же сидел, отгородившись от всех молчанием. Он чувствовал , как удаляется Паленый. И не одного его, матерого самца со шрамом, – дюжину других: все – молодые самцы, они вприпрыжку бежали за Паленым. Перрину страшно хотелось верить, что все это – игра воображения, навеянная словами Илайаса, но убедить себя ему не удавалось. Прежде чем уходящие волки исчезли из разума Перрина, юноша почувствовал мысль, которая, как он понял, пришла от Паленого, такую же отчетливую и ясную, словно она была его собственной. Ненависть. Ненависть и вкус крови.

Где-то вдалеке капала вода, приглушенные всплески многократно отдавались эхом, существуя как бы сами по себе, оторвавшись от своего источника. Везде, куда бы ни падал взгляд, висели каменные мосты и ничем не огражденные переходы, словно выросшие из широких уплощенных верхушек шпилей, гладкие, элегантные, в красно-золотую полоску. Во мраке, уровень за уровнем, уходя вверх и вниз, раскинулся лабиринт, в котором не видно было ни начала, ни конца. Каждый мост вел к шпилю, каждый переход – к другому шпилю, другим мостам. Куда бы ни посмотрел Ранд, везде, насколько хватало глаз, насколько можно было различить в тусклом свете, – везде было то же самое, и внизу, и наверху. Скудный свет не позволял ясно видеть окружающее, чему Ранд был почти рад. Некоторые переходы оканчивались площадками, которые наверняка нависали над другими. Он не видел, на что они опирались. Он торопился, стремясь вырваться на свободу, зная, что это – иллюзия. Все вокруг было иллюзией.