Роберт Джордан - Око Мира [litres]

Руки и ноги, казалось, мотались, как длинные узкие былинки, и ему почти не подчинялись. Пошатнувшись, он привалился к дереву, сильно ударившись о ствол, и закряхтел. Дождь листьев полился ему на голову, а он прижимался лицом к грубой коре, цепляясь за ее шероховатости, стараясь не упасть. «Эгвейн». Он оттолкнулся от дерева и заспешил дальше. Почти сразу же его опять повело в сторону, но, падая, он заставил себя быстрее переставлять ноги и бежал теперь широкими шагами под уклон, все время рискуя упасть. От движения руки и ноги начали слушаться Ранда лучше. Мало-помалу он побежал выпрямившись, руки качали в легкие воздух, длинные ноги несли его прыжками по склону. Он выскочил на поляну, половину которой занимал теперь огромный дуб, отмечающий могилу Зеленого человека. Рядом – белая каменная арка, с древним символом Айз Седай, а чуть в стороне – почерневшая, зияющая яма, где огонь и ветер старались удержать в своих оковах Агинора и где они потерпели поражение.

– Эгвейн! Эгвейн, где ты? – Стоящая на коленях под широко раскинувшимися ветвями хорошенькая девушка, с цветами в осыпанных бурыми дубовыми листьями волосах, посмотрела на него изумленно раскрытыми глазами. Девушка была стройной и юной и испуганной. «Да, это она и есть. Конечно». – Эгвейн, благодарение Свету, ты цела!

С нею были еще две женщины; у одной, с затравленными глазами, – длинная коса, все еще украшенная несколькими утренними звездами. Другая лежала распростершись, под головой – сложенные плащи, ее собственный небесно-голубой плащ не прикрывал превратившееся в лохмотья платье. На дорогой ткани виднелись обугленные по краям дыры и разрезы, лицо женщины было бледным, но глаза – открыты. «Морейн. Да, Айз Седай. И Мудрая. Найнив». Женщины смотрели на него – пристально, не мигая.

– Вы невредимы? Эгвейн? Он тебе ничего не сделал?

Теперь – увидев ее, он едва не затанцевал, сразу позабыв про синяки и все прочее, – он мог идти не спотыкаясь, но так хорошо оказалось сесть, скрестив ноги, рядом с женщинами.

– Я не видела тебя после того, как ты меня толкнул… – Взгляд ее неуверенно ощупал его лицо. – А как ты, Ранд?

– Со мной все хорошо. – Он рассмеялся. Погладил девушку по щеке и подумал, не почудилась ли ему ее попытка отстраниться от его руки. – Немного отдохнуть, и я как новенький. Найнив? Морейн Седай?

Имена, когда он произносил их, как-то по-новому чувствовались на языке.

Глаза Мудрой были старыми, древними на ее молодом лице, но она отрицательно покачала головой.

– Немного ушиблась, – сказала она, по-прежнему глядя на него. – Морейн одна… Ей одной больше всех досталось.

– Больше пострадала моя гордость, чем нечто иное, – раздраженно заметила Айз Седай, теребя плащ-одеяло. Она выглядела так, как будто очень долго проболела или же была крайне истощенной, но, вопреки темным кругам под глазами, взгляд ее был острым и полным силы. – Агинор был поражен и разъярен тем, что я так долго удерживала его, но, к счастью, у него не было времени, чтобы уделить для меня даже его толику. Я сама удивилась, что сдерживала его так долго. В Эпоху легенд по силе Агинор стоял сразу после Убийцы Родичей и Ишамаэля.

– «Темный и все Отрекшиеся, – заученно процитировала Эгвейн слабым, нетвердым голосом, – заключены в Шайол Гул, заключены Создателем»… – Она со всхлипом вдохнула.

– Агинор и Балтамел, должно быть, были пойманы в ловушку у самой поверхности. – Морейн говорила так, будто уже объясняла это, в голосе ее сквозило раздражение оттого, что приходится опять повторять сказанное. – Заплата на узилище Темного ослабела настолько, что они освободились. Будем же благодарны тому, что на волю не вырвалось больше Отрекшихся. Если б они освободились, мы бы их увидели тут.

– Это неважно, – сказал Ранд. – Агинор и Балтамел мертвы, как и Шайи’…

– Темный, – оборвала юношу Айз Седай. Больная или нет, но голос у нее был твердым, темные глаза смотрели властно. – Лучше по-прежнему называть его Темным. Или же, на худой конец, Ба’алзамоном.

Ранд пожал плечами:

– Как вам угодно. Но он – мертв. Темный – мертв. Я убил его. Я сжег его с… – Тотчас же нахлынули оставшиеся воспоминания, и он застыл с открытым ртом. «Единая Сила. Я владел Единой Силой. Ни один мужчина не может…» Он облизнул вмиг высохшие губы. Ветер закружил опавшие и еще падающие листья, но его порыв оказался теплее, чем холод, сжавший сердце Ранда. Они втроем смотрели на него. Наблюдая. Совсем не мигая. Он потянулся к Эгвейн, но теперь не оставалось сомнений – на этот раз она и в самом деле отшатнулась от него.

– Эгвейн? – Девушка отвернулась, и рука Ранда беспомощно упала.

Вдруг Эгвейн порывисто обняла его, зарывшись лицом ему в грудь:

– Извини меня, Ранд. Извини! Мне все равно. Честно, все равно.

Плечи девушки вздрагивали. Ранд решил, что она плачет. Неловко гладя ее по волосам, он посмотрел поверх головы Эгвейн на двух других женщин.

– Колесо плетет так, как желает Колесо, – медленно произнесла Найнив, – но ты по-прежнему Ранд ал’Тор из Эмондова Луга. Но, да поможет мне Свет, да поможет Свет всем нам, ты слишком опасен, Ранд.

Он вздрогнул, взглянув в глаза Мудрой, печальные, полные сожаления и уже примирившиеся с потерей.

– Что произошло? – сказала Морейн. – Расскажи мне все !

Под неумолимым, подчиняющим взглядом Айз Седай юноша стал рассказывать. Он хотел отвернуться, чтобы сократить рассказ, опустить кое-что, но глаза Айз Седай вытянули из него все. Слезы заструились по его лицу, когда речь зашла о Кари ал’Тор. Его матери. Он подчеркнул эти слова.

– У него была моя мать. Моя мать! – На лице Найнив отражались сострадание и боль, но глаза Айз Седай подталкивали и тянули Ранда дальше, к мечу Света, к рассеченному черному шнуру, к пожирающему Ба’алзамона пламени. Объятия Эгвейн стали крепче, словно она могла удержать его, вытащить из той волны событий, что обрушилась на него.

– Но это был не я, – закончил Ранд. – Сам Свет… направлял меня. Это не был на самом деле я. Разве это ничего не меняет?

– У меня с самого начала были подозрения, – сказала Морейн. – Однако подозрения – это не доказательство. После того как я вручила вам троим памятный дар, монету, и таким образом связала нас, ты должен был с готовностью соглашаться со всем, что бы я ни захотела, но ты устоял, ты сопротивлялся, задавал вопросы. Это навело меня на кое-какие размышления, но этого было недостаточно. Кровь Манетерен всегда отличало упрямство, и еще большее после того, как погиб Аэмон и было разбито сердце Элдрин. Потом была Бела.

– Бела? – удивился Ранд. «Все равно это мало что меняет».

Айз Седай кивнула:

– У Сторожевого Холма ей не требовалась моя помощь; кто-то уже успел избавить ее от усталости. Той ночью ей под силу было обогнать Мандарба. Мне следовало бы поразмыслить над тем, кого несла Бела. С троллоками на хвосте, с драгкаром над головой, с Получеловеком один Свет знал где, как же ты, наверное, боялся, что Эгвейн отстанет. Тебе нужно было не допустить такого, ты стремился к этому сильнее, чем хотел чего-нибудь другого за всю свою жизнь, и ты потянулся к одному, что могло тебе помочь. К саидин.