Кейти Роуз Пул - Грядет Тьма [litres]

Он все еще молчал, она спросила:

– Заказать еще чаю?

Девушка потянулась к чайнику. Его рука дернулась через стол и схватила ее за запястье. Она снова его замотала, но оба знали, что скрывается под слоем ткани. Беру внимательно смотрела на него, чувствуя себя странно спокойной, даже пока ожидала его следующего действия.

Рука юноши была теплой и грубой на ее запястье. Он даже не держал ее крепко – всем, сидящим в поезде, могло показаться, что он нежен. Если бы они не присматривались. Беру сглотнула, когда подушечка его большого пальца прошлась по тонким костям ее запястья и остановилась на ее пульсе.

– Я все еще плоть и кровь, – сказала она. – Как и раньше. Как и ты.

Глаза Гектора сверкнули, и он отдернул руку от ее запястья, словно обжегся.

– Мы не одинаковые.

Беру опустила взгляд, удивленная тем, какую боль причинили его слова.

– Как ты меня нашел?

Он сжал челюсти. Выдохнул, и мгновение Беру была уверена, что в ответ получит упорное молчание.

– Билет на поезд, который ты оставила, – наконец сказал он. – Я забрал его у твоего друга. Почему Тель Амот?

За окном промелькнуло побережье. Беру не знала, как ответить на его вопрос. Она могла бы вернуться в Тарсеполис, в Валлетту, в любой из других городов. Но выбрала Тель Амот. Эту выжженную солнцем, потрескавшуюся землю, откуда начала свой путь. И где он закончился.

– Почему? По той же причине, по которой ты хочешь меня убить, – сказала она. – Я думала, что, если вернусь… может, найду способ все исправить. Но нет. Я это знаю. И ты знаешь. Моя смерть не вернет твою семью.

– Зато не даст умереть другим. – Сказал Гектор тихо. – Это помешает другим хоронить тела, отмеченные Бледной Рукой.

Беру закрыла глаза. Она так много раз вспоминала, что случилось в тот день, когда они с Эфирой сбежали. Гектор вернулся домой и нашел холодное тело отца. Ее каждый раз тошнило от этой мысли.

– Я не хотела навредить никому из них, – тихо сказала она. – Твоим отцу и матери. Мариносу.

Плечи Гектора напряглись.

– Не произноси его имя.

Брату Гектора было семнадцать, когда он умер. Он был терпеливым и с любовью поддразнивал младшего брата, заводил его парой отборных слов и так же легко успокаивал. В своем юном возрасте, в одиннадцать, Беру была безнадежно влюблена в обоих.

Она все еще помнила, как они с Гектором умоляли Мариноса разрешить им забраться на скалистые морские утесы возле их дома или проникнуть в сады Сал Тристе, чтобы попробовать на вкус сладкий виноград. Иногда Маринос соглашался на их проказы, и они чувствовали себя непобедимыми триумфаторами. Маринос был для Гектора героем.

А потом Беру с Эфирой лишили его брата.

– Ты не имеешь права говорить о нем, – сказал Гектор.

– Я вижу его лицо каждый раз, когда закрываю глаза, – ответила Беру. – Ты его еще помнишь? У него была немного кривая улыбка – левый уголок губ поднимался выше правого. Над правой бровью был небольшой шрам. Я так и не узнала, откуда он.

– Не надо. – Гектор дрожал.

– Не могу представить, – сказала она тихим голосом, – каково тебе. Видеть меня такой, живой и здоровой, когда твоя семья…

Он ударил кулаком по столу, прервав ее и напугав людей вокруг них. Гектор не поднимал взгляд, пока остальные пассажиры не потеряли к ним интерес и не вернулись к своему чаю и болтовне.

– Думаешь, мне нужна твоя жалость?

Беру вздрогнула от режущего презрения в его голосе.

– Дело не в жалости, Гектор. Я любила твою семью.

– Хватит, – сказал он. – Просто хватит… хватит притворяться, что ты не…

– Не что? – спросила Беру, фитиль ее гнева зажегся. – Монстр?

Гектор сжал руками край стола с такой силой, что мог сломать его.

– Ты восстала из мертвых. С тех самых пор вы с сестрой идете по пути, ведущему во тьму. Ты унесешь с собой туда целый мир.

– О чем ты говоришь?

Слова Гектора наполнили ее страхом. Она не могла понять их, но они казались правдивыми, и Беру не могла объяснить почему. Словно когда-то они ей приснились, а теперь она их вспоминала.

– Пришло время этому всему закончиться, – сказал Гектор. В его темных, как уголь, глазах, Беру увидела боль и горе, подпитывавшие пламя его ярости. – Я единственный человек, который знает, что ты такое. Это означает, что я единственный, кто может тебя остановить. Больше никто не пострадает из-за тебя. Я хочу, чтобы ты узнала цену каждого вдоха, которого ты лишила эту землю.

– Для этого ты мне не нужен, – сказала Беру. – Я вижу их каждую ночь. Лица всех, кто умер, чтобы я могла жить.

– Тогда почему? – спросил он, в его голосе появилось отчаяние. – Почему ты позволяешь ей это делать?

Беру заставила себя встретиться с ним взглядом. Он хотел увидеть неупокоенную, призрака своего горя. Но единственное, что она могла предложить Гектору, было правдой.

– Я хотела жить.

Гектор казался таким же потерянным, как и она.

– А теперь?

Час назад она бы дала тот же ответ. Но когда она увидела Гектора, стоящего в крипте, что-то изменилось. Словно правда о том, что они с Эфирой сделали, стала тяжелее. Она больше не могла нести ее бремя.

Она прибыла в Паллас Атос, чтобы найти Чашу Элиазара и наконец освободиться от проклятия ее второй жизни. Но теперь, сидя напротив Гектора Наварро в поезде, мчащемся по извилистому бесконечному побережью, Беру поняла, что никогда не освободится.

– Теперь, – сказала она, – я хочу вернуться домой.

КТО-ТО ТРЯС ДЖУДА. И что-то говорил. Джуд не понимал слов, но, кажется, обращались к нему.

Застонав, он открыл глаза. Яркие белые звезды затанцевали перед ними, а потом медленно облеклись в черты лица.

– О, хорошо. Ты не мертв.

Теплые, темные, как торф, глаза, моргая, смотрели на него из-под взъерошенных волос цвета песка. Светлые веснушки на узком носу и бледных щеках. Джуд задумался, можно ли их сосчитать. Но прежде чем он смог заняться этим делом, тело захлестнула боль, и он вспомнил, как оказался здесь, в темном сыром санктуме.

Он дернулся вперед, принимая сидячее положение. В левой руке взвизгнула боль.

– Гектор, он… Куда он?..

– Он ушел, – бесстрастно сказал незнакомец.

– Ушел? Но… – Джуд глянул на незнакомца. Только юноша не был незнакомцем. Паладин понял это, встретившись с ним взглядом. Как в некоем воспоминании, он увидел, как эти глаза смотрят на него, большие от страха, с пола разрушенного мавзолея. Тогда они цеплялись за Джуда, задерживались на нем так, что покалывало кожу.

– Ты другой узник, – сказал Джуд. – Ты… этот…

– Антон, – помог юноша.

Голова Джуда, мутная от боли и потери ориентации, плохо соображала.

– Что?

– Мое имя, – сказал юноша, наклоняясь вперед, – Антон.