Кейти Роуз Пул - Грядет Тьма [litres]

Ему не нужно было покидать пророка.

Нет – ему не нужно было вообще приезжать в Паллас Атос. Ему не нужно было принимать титул Хранителя, когда он знал, что только опозорит себя, Орден и отца. Все сомнения в его сердце были правдивыми. Он бросил пророка. Он потерял Остроконечный Клинок. Он нес на своей спине сотню лет наследия и надежды и позволил всему этому с треском обрушиться.

– Я его подвел, – тихо сказал он, когда до него дошло осознание произошедшего.

– Наварро сделал свой выбор, – ответил Антон. – Не твое дело останавливать его, что бы ты ни думал.

– Не Гектора, – произнеся эти слова, Джуд почувствовал волну облегчения, словно теперь наконец он освободился от лжи, которую говорил себе так долго. Лжи, говорившей, что он достоин долга, для которого его воспитывали, говорившей, что однажды он сможет отмести все сомнения и ошибки и посвятить себя только одному – только одному, что должно было иметь значение. Девятнадцать лет он нес эту ложь и теперь дал ей уйти.

– Пророка.

Резкий вздох был единственным ответом Антона. Между ними тишина стала еще гуще.

А потом:

– Джуд…

Напряжение, почти похожее на боль, сквозило в голосе Антона. Отрывистое дыхание пронзило воздух. А потом снова наступила тишина.

Джуд отвернулся от стены, разделявшей их. Антон не мог сказать ничего, что бы изменило правду. Джуд потерпел неудачу. Теперь было не важно, что с ним случится.

ХАССАН ПОВЕЛ ПРОЦЕССИЮот ступеней храма Палласа до места на агоре, где они выкопали могилу. Беженцы и другие служители целовали свои ладони и протягивали руки, пока они проходили вдоль извилистой тропы.

Ранее Хассан стоял в храме, пока они омывали тело Эмира в омуте провидцев. В омуте провидцев омывали как и всех кричащих детей, так и все неподвижные молчаливые тела. Первое и последнее омовения.

Когда омовение закончилось, служитель с Даром крови нарисовал узоры освобождения на теле Эмира, сладковато пахнущем елеем. Другие одели его в традиционные лиловые одеяния служителей и завязали особый узел, символизирующий вытекание эши из тела назад в мир. Они срезали локон его серых волос и закупорили в бутылке с елеем.

– Он бы хотел, чтобы она была у тебя, – сказал служитель и положил голубую, украшенную драгоценными камнями бутылочку на ладонь Хассана.

Хассан не заслужил реликварий как последний символ жизни Эмира.

Но он все равно взял его и положил в нагрудный карман рядом с компасом отца и своим сердцем.

Горячее солнце стояло высоко в небе, когда они приблизились к могиле и положили Эмира в землю. Семь факелов были зажжены и установлены на земле рядом с могилой.

Хассан вытер пот, бегущий по его лбу, когда один из служителей встал лицом к оплакивающим и начал говорить:

– Мы благословляем его эшу , священную энергию, которой был Эмир, и молимся об ее освобождении и безопасном возвращении в землю. Пусть его ведет Дар пророка без имени, который блуждал по земле, защитника всех позабытых, безымянного, потерянного.

Благословение произносилось в подобном виде во время похоронного обряда по всему миру столетиями, но сегодня Хассан почувствовал, что оно предназначалось и ему. Каким он был, если не потерянным? Он думал, что идет по тропе, выбранной для него пророками столетие назад, и обнаружил, что его сбили с пути.

Он думал, что увидел свою судьбу перед собой, ясную и яркую, но она растворилась, как дым. Эмиру полагалось стоять рядом с Хассаном, когда они вернули бы Назиру. Вместо этого он лежал в могиле. Он ошибся в Хассане. И это стоило ему жизни.

День уже перетек в сумерки, когда они стали заполнять могилу Эмира землей. Те, что шли за процессией до могилы, стали медленно возвращаться назад на агору. Хассан остался. Стража стояла на расстоянии, возможно, выказывая уважение к горю Хассана. Но возле могилы его удерживало чувство вины, а не горе. Вина и стыд.

Запах земли и цитруса наполнил воздух, когда кто-то подошел и встал рядом с ним. Кхепри. Они мгновение стояли молча, глядя на исчезающее солнце.

– Я знаю, что тебе тяжело, – начала неуверенно Кхепри. – Мне он тоже был дорог. Но, принц Хассан, пожалуйста – сейчас не время забывать о том, что мы делаем.

Хассан не смотрел на нее. Он знал, что грядет. Он избегал ее и всех остальных, как только мог, последнюю пару дней. Он не знал, что им сказать. Как рассказать о механизмах, которые он привел в действие своими надеждой, тщеславием и ложью.

– Ты пропускал собрания по стратегии, – сказала Кхепри. – Ты едва общался с солдатами, хотя сейчас им больше всего нужно слышать тебя. Орден уже отплыл, и корабли твоей тети готовы. Как бы ужасно и жестоко это ни было, у нас нет времени на твое горе, Хассан.

– Я знаю. – Его голос прозвучал хрипло, без чувств.

– Эмир верил в тебя и в наше дело. Он хотел, чтобы мы сражались. Он бы все еще этого хотел теперь, когда мы так близки к будущему, которое ты видел. Ты не можешь…

– Он был там, – сказал Хассан. – В моем видении. Эмир стоял там. Рядом со мной, на маяке. Он был там.

Шок и удивление мелькнули в ее глазах.

– Я видел его там, со мной, он смотрел, как мы побеждаем свидетелей, – продолжил он. – Но теперь его нет. Как может видение быть правдивым, если я видел возле себя человека, чье тело мы только что похоронили?

– Это… это ничего не значит. Это не значит, что ничто из того…

– Значит! – прорычал Хассан. Все, что он скрывал с самого нападения свидетелей, кипя, всплыло на поверхность. Каждая мысль, мелькавшая в его голове. Все сомнения, которые он раньше себе не позволял. Они вылились из него, пропитанные днями вины, стыда и ярости. – Я считал, что видел будущее, свою судьбу, способ остановить век тьмы. Но это была смехотворная, наивная мечта. Летия была права. Я так хотел поверить в ту мечту, но больше не могу. – Он закрыл глаза. Он знал, что ему нужно сделать, но это означало от всего отказаться.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Кхепри, а ее голос дрожал от отчаяния.

– Я не последний пророк, Кхепри, – сказал Хассан. – У меня нет ответов – ни для тебя, ни для стражи, ни для людей, стоящих за мной. Если бы я был пророком, я бы это знал. Если бы у меня был Дар, я бы его почувствовал. Но это не так. Во мне нет никакой силы. Пришло время перестать притворяться.

– Ты хочешь отказаться от битвы со свидетелями? – Шок от предательства пронизывал ее слова. – Хассан, ты не можешь. Орден – ключ к возвращению Назиры. Если ты это им скажешь, то все кончено. Они не станут за нас сражаться, если не будут верить, что это исполнит пророчество.

– Я знаю. Я знаю, от чего отказываюсь. – Без стражи за спиной, без Кхепри рядом, без их армии перед ними у него ничего не было. – Но я не могу врать им и одновременно отправлять их в битву.