Дэвид Эдисон - Машина пробуждения

Сесстри уступила своим желаниям и налила немного абсента.

– Если она ожидала появления именно Купера… – продолжил Эшер размышления Сесстри; как же было приятно решать вопросы вместе с ней, а не в обход нее.

– …А не какого-нибудь там колдуна или шамана…

– …Просто Купера – обычного потерявшегося человека…

– Так мы нашли ответ на наш вопрос? – покосилась Сесстри на Эшера.

Серый человек глубоко вздохнул и ответил, тщательно подбирая слова:

– Ну, во всяком случае, теперь мы знаем, что самостоятельно он этот путь проделать не мог.

Сесстри улыбнулась, оскалив зубы:

– А еще можно сказать, что только могущественный или хотя бы очень продвинутый колдун был способен перенести его сюда целым и невредимым, не оставив никаких следов.

Зеленая жидкость одновременно и остудила, и обожгла ее гортань.

«Так-то лучше. Но больше ни капли».

Когда Сесстри опустила стакан, тот ударил по столу, словно молоток судьи, и тогда она услышала свой приговор. Рот ее округлился, и Эшеру непроизвольно захотелось повторить ту же эмоцию и на своем лице.

– Завязанные узлом сиськи Матери-Кобылы, я же все испортила, да? Скрыла от тебя пупок Купера и… и… Да как я вообще могла ничего не замечать?! Я же вела себя совершенно глупо!

Эшер сложил пальцы домиком и прикрыл ими глаза.

– Может, дело в том, что ты совершенна даже в своей глупости?

– Я врала тебе о Купере, врала самой себе об этих лентах. Я упустила Купера еще на Апостабище, отдав его какому-то там жиголо из Мертвых Парней! Неудивительно, что Мертвые Парни продолжают преследовать меня, ведь им я кажусь совершенно легкой добычей. Даже гребаный «Отток» куда лучше понял, кто такой Купер! – Ее пальцы сжали подлокотник дивана. – Эшер, я же стала той, кем клялась никогда не становиться.

– Мертвый Парень? – Эшер внезапно распрямился, поморщившись от боли в ранах, на которые старался не обращать внимания с того момента, как покинул Ля Джокондетт. – О чем это ты? На тебя напал Мертвый Парень?

Но Сесстри его не слышала. Она слишком глубоко погрузилась в воспоминания о своей мачехе – мерзкой самодовольной бабенке, изрядно напоминавшей Алуэтт. Вечно копалась на грядках, вечно пыталась подлечить то или иное умирающее растение или же добиться от него лучшего цветения. В детстве Сесстри постоянно гадала, как выглядела и как вела себя ее настоящая мать, – разумеется, она отличалась от мачехи, как стакан ледяной воды отличается от кружки теплого молока, как сталь от меха.

Настоящая мать должна была быть суровой повелительницей кнута и кинжалов – вот как ее представляла себе Сесстри. В ее фантазиях мать представала совершенно невероятной женщиной, бывшей ровней отцу. Этот образ подпитывался исключительно редкими воспоминаниями папы о пропавшей жене, покорившей его сердце теми качествами, что, по его же собственным убеждениям, не должны быть присущи женщине: силой, хитростью, гениальностью в вопросах тактики. Именно последнее увлекло Сесстри, вдохновив ее превзойти боевые успехи собственного отца на учебной арене. Да еще как! Она стала первой женщиной более чем за три сотни лет, которой удалось получить степень Оптима, и самым юным из выпускников, заработавших это звание за последние пять лет.

В любых спорах она разбивала соперников в пух и прах так же, как ее отец громил врагов на поле битвы. Казалось, ее невозможно остановить, она, словно скальпель, вспарывала материю своего мира, подгоняя его под себя.

А затем ее изнасиловали и бросили умирать на одной из горных троп.

– Сесстри, ты вообще меня слушаешь? Это важно. – Эшер налил в ее бокал добрую порцию зеленого напитка и сам же его осушил. Затем он осторожно подергал ее за рукав. – Расскажи мне, что там у тебя с «Оттоком».

На той горной тропе она чувствовала себя столь близкой к небу… Скальные пики походили на зубы, вгрызающиеся в плоть облаков. И там, на самой вершине мира, она истекала кровью, точно зарезанная свинья, не в силах даже выдернуть копье, вонзившееся в ее живот, и сбросить с себя труп того, кому не хватило ума убить ее быстро и со спины. В тот день он и сам нашел свою смерть среди пустынных гор, напоровшись на кинжал. Прямо своим мужским достоинством. Сесстри смогла лишь вогнать клинок в его тело, прижатая и пришпиленная к земле, – у нее была свободна только одна рука, а сил хватало исключительно на то, чтобы снова, снова и снова резать своего убийцу кинжалом, пока и ее собственные глаза не устремили к жаркому солнцу неподвижный, опустевший взор.

В те времена смерть была простой штукой и обещала конец всему, а потому и планы Сесстри на жизнь были довольно просты: успеть добиться как можно большего, пока не погаснет свет и не опустится занавес.

Теперь у нее за плечами было уже две смерти, а она боялась прихода следующей куда больше, чем в первый раз, поскольку знала, что смерть – это еще не финал, хотя и положит конец очень многому: ее участию в жизни Неоглашенграда, возникшей проблеме, судьбе этого непереносимого серого ублюдка. Отныне смерть означала, что ты вновь уходишь с пустыми карманами, унося с собой из всех пожитков одну только память о незавершенных делах. Сесстри оставила бы позади все свои наработки, блокноты и книги – драгоценный, важнейший ресурс, который она с таким трудом добывала. Она лишится и всего этого, и Эшера.

Такая перспектива пугала ее до чертиков.

Как, должно быть, сейчас смеялась бы мачеха над столь ироничным поворотом. Сесстри боялась смерти, боялась расстаться с мужчиной. Кажется, до падчерицы наконец-то стал доходить смысл уроков, что такое быть человеком. Ее вновь терзали противоречия, и не все из них она могла избежать. Как она могла так согнуться и при этом остаться собой? Как было удобно найти себя в уединенном покое, где ничто не бросало ей вызова и не тревожило. «Как бы то ни было, но я просто слаба».

Эшер застонал, и Сесстри внезапно вынырнула из мира своих мыслей, чтобы увидеть, как серый человек стаскивает с себя рубашку. Все его тело было испещрено кровоподтеками, темными стальными облаками расплывшимися под кожей; он стиснул зубы и старался не издавать лишних звуков, пока избавлялся от одежды, но на лице его явственно читалась боль. На него было жалко смотреть.

Эшер криво улыбнулся и достал несколько рулончиков льняных бинтов. Кажется, он что-то говорил?

– Если не хочешь рассказывать, что ты там натворила, можешь хотя бы перевязать меня?

Тут Сесстри заметила следы старых ран, покрывавшие его грудь, и непроизвольно ахнула.

– Лучше скажи, как это случилось с тобой. – Она отвела руку с бинтами в сторону и принялась изучать покрытое шрамами тело своего друга.