Валентина Елисеева - Школа Лысой горы. Мой прекрасный директор

На карте было пять тысяч рублей.

– Не успели снять деньги? – недоуменно нахмурилась Василиса.

В ней взыграл экспериментатор. В магазине одежды она купила новые джинсы за три тысячи рублей. Проверила остаток – пять тысяч. В обувном отделе выбрала осенние ботинки и опять расплатилась картой. Остаток остался прежним, несмотря на то, что покупка прошла и чек Василисе выдали. Через несколько часов Василиса обзавелась новым гардеробом, постельным бельем, полотенцами, кухонной утварью и фикусом в горшке и выяснила следующее: одноразовые покупки можно было совершать только при общей сумме в чеке не более пяти тысяч рублей; время возврата денег на карту было никак не больше минуты (быстрее совершить следующую покупку у Василисы просто не получилось по причине медлительности продавцов).

Выгравированное на карточке название «Неразменный пятак» обрело конкретный смысл! То, что на голограмме отсвечивало пять копеек советского образца, а на счете было пять тысяч современных рублей, вопросов не вызвало: инфляция – она и в волшебном мире инфляция. Василиса задумалась о возможности покупки чего-либо дорогостоящего в кредит, с расчетом, что деньги на его гашение будут так же списываться с карты, но спохватилась, что время уже позднее. В гости к бабке Агафье она уже не успевала – единственные обитатели села Верный Путь спать ложились с заходом солнца. Второй пункт плана пришлось перенести на воскресенье – Василиса понадеялась, что чуток подтопить баньку с утра Игнат не откажется.

На пустынную дорогу, ведущую к распахнутым воротам деревни, она въехала под темно-синим небом позднего осеннего вечера, на котором понемногу проявлялись и вспыхивали звездочки. В свете фар мелькнула чья-то тень. Василиса вдавила педаль в пол, тормоза взвизгнули, автомобиль замер на месте. В пятне света перед машиной сидел и щурился кот Баюн.

«Что-то случилось?! – запаниковала Василиса. – Чего ради он меня встречать вышел?»

Распахнув дверцу, она выскочила на дорогу.

– Поздновато домой являешься, – проворчал кот. – Сосиски купить не забыла?

Он прошмыгнул сквозь открытую дверь к задним сиденьям с пакетами.

– М-ряу! Что за гадость ты опять в избу волочешь?! – раздался кошачий вопль, когда с сиденья на лобастую остроухую голову свалился фикус. – Подбираешь всякую шваль! Вначале Глюк твой полоумный, теперь цветок какой-то бессмысленный! Нет, чтобы валерьяны купить, ну или белены хотя бы – чтоб польза от растения была! А с этого уродства какой толк, а?!

Раздраженная Василиса открыла заднюю дверцу и подхватила слегка помятый фикус. Держа его в руках, она наблюдала, как безошибочный кошачий нюх привел Баюна к верному пакету и как котище бесцеремонно закопался в нем, выуживая когтистой лапой длинную связку толстых сарделек. Он только ради этого так ее напугал? В самом деле – наглющий котик.

– Дома подождать никак не мог? Ты же вареные сардельки любишь больше, чем сырые, – сказала она, сдувая комочки земли с листьев пострадавшего фикуса.

– Я еще, знаешь ли, тишину люблю, – не очень внятно по причине набитого рта ответил кот, – а у тебя избе гвалт и свистопляска.

– То есть?!

– А то, что слушать надо мудрые советы, а не селить в дом кого попало. Вишь, дым коромыслом у твоей избы?

Забыв обо всем, Василиса метнулась за ворота. Точно – над ее домом вспыхивали зарницы, доносился звон, грохот и улюлюканье детворы.

– Что это? – ахнула Василиса. Ой, это же не Галюсеньку забрать собираются?

– Приживальца твоего выпроводить пытаются, нежить бесполезную, – хмыкнул кот, обнаружившийся сидящим рядом с ней с сардельками в обеих передних лапах. – Говорил же – домового заведи!

Так это на Глюка охотятся?! На Василису накатило негодование: по какому такому праву, спрашивается?! Кот, почуявший неладное по изменившемуся выражению ее лица, попятился, пряча за спину сардельки, и забормотал:

– Да чё ты, чё ты?! Коли в самом деле ты его к дому привязала, его только директор с насиженного места выселить сможет, но к директору с таким пустяком в нерабочее время не побегут.

«Побегут, не побегут – мне без разницы! Не позволю моих товарищей на улицу из моего же служебного жилья выгонять!» – злилась Василиса, несясь по центральной улице со злополучным фикусом в руках, про который просто-напросто позабыла.

Люди в национальных костюмах с суровыми лицами оттаскивали младших детишек прочь от Василисиного дома, ребята повзрослее толпились поодаль, обсуждая происшествие. Голоса их были приглушенными – опять действовал магический полог – но Василиса как всегда услышала:

– Прикольно, ребята! Вот это нежить к новой математичке заселилась! Это ж какой спец постарался, а? Эй, старшеклассники, хоть нам скажите, мы – могила! Клык даю!

– Жалко Василису Алексеевну, она действительно хорошая. Почему сразу не пожаловалась?

– Так она, вроде, чужачка, – могла не понимать, что происходит.

– Ничего, учителя сейчас спеленают этого гада!

– Не похоже на то… Как-то крепко он в дом заселился…

– Представляю, какую он ей «веселую» жизнь устроил! Мой папа как-то раз поймал такого, а он сбежать из ловушки умудрился и к соседям залетел. Ой, что было! Замерзшая вода во всех кранах – летом-то! Кактусы под обивкой дивана, фонтаны в туалете, летающие тарелки…

Как раз тарелка и вылетела сейчас из открытого окна Василисиной кухни, а само окно тут же с грохотом захлопнулось под верещание Глюка, пронзительным тонким голосом фальшивившего все ноты известного мотива:

– По долинам и по взгорьям, шла дивизия вперед… Меня вы с бою не возьмете, моя хата – мой оплот!

Перед домом стояли Яга Лешевна, Ворон Владович, Мара и Афанасий Кощеич, почему-то державший в руках средних размеров зеркало. Яга Лешевна трясла окутанными мерцающим туманом руками, посылая в сторону дома небольшие серые тучки, которые никак не могли долететь до стены и рассеивались мелким дождиком, словно натыкаясь на невидимую преграду вокруг дома. Ворон Владович быстро листал большущую инкунабулу, шелестя пергаментными страницами, что-то выискивая в тексте. Мара потрясала кулаком и ругалась, произнося нечто вроде: «Ух, я тебе! Покажу, как моей подруге пакостить!» – вспыхивающие над крышей алые зарницы прилетали именно с ее кулачка. У крыльца и под окнами быстро носилась какая-то длинная большая тень, уворачиваясь от то и дело вылетающих из дома тяжелых и бьющихся предметов. Но самым странным в этой картине эпического побоища были алые розы, сиротливо валяющиеся на крыльце, поливаемые дождиками Яги и вытаптываемые мечущейся неясной тенью.

Убедившись в бессильности своих тучек, Яга Лешевна развернулась в сторону старшеклассников и крикнула так, что стекла в окнах ближайших домов задрожали: