Иван Алексин - Маг поневоле [СИ]

- Не тяни, Неклюй, - Подбодрил юношу староста. - Твоя судьба уже определена Троими. Она у тебя в руке. Положив баллот в чашу, ты лишь узнаешь, что тебе уже предопределили боги.

- Да, дядька Панас, - шмыгнул носом Неклюй. Его начало заметно трясти. Чувствовалось, что юноша с трудом держит себя в руках. - Я щас.

Неклюй протянул пластину к чаше, почему-то держа нетяжёлый, на вид, баллот, двумя руками. Напряжение достигло предела. Несколько томительных мгновений, юноша боролся с собой, заставляя разжаться окаменевшие пальцы и, наконец, выпустил баллот из рук. Пластина опавшим осенним листком закружилась в голубом сиянии и медленно опустилась на камень. Оттуда, с шипением, повалил густой пар. Будто на горячую сковородку водой плеснули. Пластина исчезла из вида. Люди замерли, до рези в глазах, всматриваясь в голубоватое марево. И дружно выдохнули, переводя дух.

- Чёрный баллот то! Вон оно как! - Охнул один из мужиков.

Толпа оживилась. Кто-то радостно хохотнул, староста одобрительно крякнул, махнув уцелевшей рукой.

- Неклюй, сын Тихона чист перед Троими, - скользнул равнодушным взглядом по, начавшему расплываться в широчайшей улыбке, юноше, Мефодий. - Да будет с ним их благословение!

Неклюй поклонился послушнику, затем десятнику и старосте, и быстро, почти бегом, соскочил с помоста в толпу. Раздались весёлые возгласы, поздравления, хлопки по плечу.

Видя удачу односельчанина, наконец, решился один из братьев. Довольно решительно подойдя к чаше, юноша пошевелил губами, очевидно, прочитав про себя коротенькую молитву и вытянув над чашей левую руку, разжал пальцы. Ещё один зелёный лепесток закружился в воздухе, плавно опускаясь на камень. С уже знакомым шипением, баллот скрылся у его поверхности. Все вновь замерли, затаив дыхание. Несколько мгновений тишины и дружный выдох, больше похожий на стон. На поверхности камня отчетливо выделялось белое пятнышко. Послушник саркастически скривился, досадливо крякнул староста, где-то в толпе горько заплакала женщина.

- Как твоё имя? - Строго спросил Мефодий у побелевшего, как баллот на камне, юноши.

Но тот, не сводя остекленевшего взгляда с чаши, похоже, даже не услышал вопроса. Над погостьем повисла напряжённая тишина.

- Назови своё имя, изгой! - Рявкнул, начавший терять терпение, Невронд. - Забыл, перед кем стоишь, выкормыш стёртых?

- Степан он, господине десятник! - Возбужденно откликнулся другой близнец, прижимая баллот к груди. - Как есть Степан!

- Ты узнал волю Троих, Степан, - раздражённо прошипел, прямо в лицо неудачнику, Мефодий. - Завтра поутру будь здесь, для совершения обряда.

Юноша, не сводя затравленного взгляда с чаши, механически передвигая ногами, двинулся к краю помоста.

- А как же! - Всполошился, ещё не прошедший испытание, близнец. - Ну, это.... Сейчас бы ему стигму одеть надо, всеблагой отец! Он же потом ни в жись не сознается, что именно ему баллот выпал! На меня кивать будет!

- Видал, как глаза вылупил? - Злорадно фыркнул Лузга, переминаясь с ноги на ногу. - У тебя Вельд такой же вид был, когда баллот белым стал. - Он хотел ткнуть локтём в мой бок, но встретившись со мной взглядом, почему то передумал и повернулся уже к Марку. - А вдруг и вправду не сознается? Вот потеха будет!

- Чего уж тут весёлого? - Тяжело вздохнул я. – Вон плачет кто-то. Мамка, наверное.

- Ничё. У неё второй остаётся, - и не подумал расстраиваться, по этому поводу, Лузга. - Причём такой же. На одного посмотрела, как будто обоих увидела!

- Может и вправду придержать до поры этого Степана, всеблагой отец? - Озадачился, между тем, Невронд. - Как бы путаницы не было.

Неждан, продолжавший что-то лепетать, вслед уже смешавшемуся с толпой брату, с надеждой покосился в сторону послушника.

- Неча, - зевнул в ответ тот. - Трое дадут - разберёмся. - И прикрикнул на оставшегося близнеца. - Чего встал, орясина? Мне что тут до утра стоять?

- А вдруг и второму белый выпадет? - Поинтересовался я, с опаской.

- Неа, - энергично потряс мой друг головой. - Белый так часто не выпадает. Я вообще думал, что тут без изгоев обойдётся. Но выдать нагрешили перед Троими.

Брат неудачника, очевидно, думал так же. Во всяком случае, к чаше он подходил довольно спокойно. Быстрый взмах руки и пластина сброшена в чашу. То ли попав в какие-то воздушные потоки, то ли ещё что-то повлияло, но зелёный лепесток долго кружился над камнем, упорно не желая опускаться. Люди с затаённым дыханием следили за этим полётом, ожидая его конца. Наконец баллот коснулся поверхности камня. Близнец, казалось, прожигал взглядом поднявшиеся клубы пара. И первым увидел результат.

- Этого не может быть! - Звериный крик заставил меня вздрогнуть. Сердце забилось сильнее. Толпа заволновавшись, подалась вперёд, загораживая обзор. Впрочем, мне и так уже было всё понятно. Трое не захотели разлучать близнецов и, им предстоит собираться в дорогу вместе.

- Вот это да! Двоим из троих белый баллот выпал! - Восхищённо покрутил головой Марк. - Видать много всякого за этой деревней водится! Недаром бывший тать, у них в старостах!

- Ну что брате?! Не шибко долго ты веселился! - Радостно скалясь, высунулся из толпы Степан. - Думал, я в ушлёпки подамся, а всё хозяйство тебе отойдёт?! А вот выкуси!

Неждан, с перекошенным от ярости лицом, кинулся в толпу. Началась толчея. Посыпался отборный мат.

- Твоя, правда, всеблагой отец, - Невронд, поглаживая усы, с одобрением наблюдал как мужики, отвешивая тумаки, разводят в стороны братьев. - Трое и впрямь мудры!

- Замыслы Троих не доступны простым смертным. Мы можем лишь со смирением принимать то, что они уготовили нам, - с пафосом продекларировал Мефодий, явно не свои слова и развернулся в сторону дома.

Уход отца-послушника словно послужил сигналом, и толпа стала стремительно редеть. Лишь пара мужиков да староста задержались возле пожилой, горько рыдавшей женщины, пытаясь хоть как-то её утешить. Рядом, неловко переминаясь, с ноги на ногу, стояли близнецы, недобро поглядывая друг на друга.

- Захиреет деревенька, - причитая, прошёл мимо нас невзрачный мужичок. - Одни старики не сдюжат.

- Это да, - согласился, бросив пристальный взгляд ему вслед, Гонда. - Вымрет, похоже, деревня. - И повернувшись ко мне, добавил, насупившись. - Нам с оглядкой почивать тут нужно будет. Местные в отчаянии. Как бы за счёт нас свои дела поправить не решили. С них станется! - Он задумчиво потёр подбородок, глядя на рыдающую женщину и, толкнул меня в бок. - Пойдём отсюда подобру-поздорову. Нечего зазря глаза мозолить.

Я, молча, последовал вслед за другом. На душе было мерзко и пакостно. Картина рыдающей матери близнецов стояла перед глазами. В душе шевелилась жалость. Хоть умом я и понимал, что нахожусь в жестоком мире и они-то меня, если что, хрен пожалеют, но менее паскудно от этого, почему то не становилось. Видно не свыкся я ещё с местными реалиями до конца. Не научился сочувствовать только себе, любимому.