Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

И все понимали, что ад неизбежен.

Когда три года назад граф баварского Ландсхута внезапно вздумал сочетаться браком с семнадцатилетней дочерью Альбрехта, в Конгрегации случился небольшой переполох. В версию, представленную Австрийцем — попытка наладить отношения с Империей через брак с вассалом наследника трона — не верил, само собою, никто, включая потенциального жениха.

Закинуть родовую удочку в австрийские пределы было, конечно, делом заманчивым, но пригреть змею на груди не хотелось никому, и ландсхутский граф, разрываемый противоречивыми чувствами, попросту оставил решение своей матримониальной судьбы на усмотрение сюзерена. Прикинув все «pro» и «contra», Висконти и Фридрих решили, что можно рискнуть, а после свадьбы тихонько, не привлекая внимания, устроить новобрачной проверку с привлечением конгрегатских expertus’ов.

Однако до этого дело не дошло: едва оставшись без надзора со стороны сопровождающих ее людей отца, Маргарита просто и открыто созналась в том, что является троянским конем, чья роль — слушать, смотреть и по возможности провоцировать супруга на заговор и бунт под девизом освобождения Баварии от власти узурпатора-Люксембурга в пользу младших Виттельсбахов. Перед Висконти, спешно призванным в замок ошарашенного графа, она спокойно и четко повторила все сказанное, тут же согласившись повторить и в третий раз, уж в присутствии expertus’а, каковой и подтвердил ее искренность.

Информацией Маргарита Австрийская делилась щедро, охотно и с явным мстительным удовольствием, однако, к сожалению, ничего особенно ценного сообщить не могла: отец растил ее тщательно, вдумчиво, как ценной породы дерево (а толк в дереве Альбрехт знал), загружая речами о семейной чести, обязательствах, высокой миссии, но не позволяя видеть и слышать лишнего.

Кое-что лишнее увидеть и услышать, впрочем, ей довелось. Перед отъездом в Баварию Маргарита изъявила желание посетить склеп матушки, Иоганны Софии, гордо носившей прозвание Баварской, каковая перед скоропостижной смертью, последовавшей от выкидыша (служанки и придворные дамы еще долго перешептывались, сокрушенно вздыхая о поздней беременности герцогини, что не могла не закончиться столь печально) весьма противилась желанию Альбрехта выдать дочь за «выскочку, что позорит род Виттельсбахов и сделался графом не заслуженно, но лишь потому, что его трусливому отцу недостало храбрости сражаться за свое исконное право быть герцогом Ландсхута, и он предпочёл целовать сапоги люксембургскому отродью, умоляя оставить себе и сыну жизнь и хоть какой-нибудь лен», за что была однажды названа Альбрехтом просто и грубо — недальновидной дурой, несмотря на присутствие тогда еще четырнадцатилетней Маргариты.

После долгой молитвы над гробом Маргарита решила хорошенько рассмотреть статую Пресвятой Девы, что стояла в глубине склепа у стены и которой она раньше там не видела, хотя имела обыкновение регулярно наведываться в склеп и оставаться там в одиночестве, испрашивая для матери Царства Небесного и безответно повествуя покойной о своих радостях и печалях.

Фигура в полный рост была вырезана из дерева и установлена основательно, с небольшим подобием алтаря перед ней и двумя напольными подсвечниками. Сходство с покойной матушкой было поразительным, чувствовалась рука отца, не зря гордившегося своими «скромными поделками подмастерья, ищущего в простом труде отдохновения от дел правителя»; однако, не успев утереть слёзы, девица испытала ужас — завитки волос на голове младенца, мирно смежившего очи, явственно образовывали подобие рожек, а в полуоткрытом ротике виднелись маленькие клыки.

Вернувшись в замок и придя в себя, Маргарита немедля бросилась к Альбрехту и потребовала объяснить смысл столь невообразимой прихоти отца, однако от него последовала гневная отповедь, перешедшая затем в успокоительные речи — дескать, любящая дочь расчувствовалась на могиле матери и ей оттого привиделась всякая чертовщина. Вскоре Альбрехт послал за дочерью и на сей раз они посетили склеп вдвоем, и Маргарита убедилась в том, что дьявольские атрибуты у изображения нерожденного брата были лишь плодом фантазии. Однако же при свете от свечей, что были принесены в склеп в предостаточном количестве, она не смогла отделаться от мысли, что рожки и клыки были нарочно и умело спилены — дерево в соответственных местах было потемневшим, но недостаточно по сравнению со всей остальной поверхностью скульптуры, а о том, как выглядит недавний спил, Маргарита помнила еще с детства — некогда отец при ней лично исправил сломанную ногу любимой резной деревянной куколки.

Девица предпочла промолчать и более не расспрашивала Альбрехта о случившемся с ней, но ее ума хватило на то, чтобы смутно сопоставить с увиденным брошенные как-то вскользь слова отца о жестокости Творца и неразумности пренебрегать помощью иных сил, и то, как при этом улыбался майстер Реннеке, странный человек, что, не будучи родовитым и даже мало-мальски благородным по происхождению, уже пятнадцать лет бессменно был при отце советником и астрологом, ни разу не испросившим аудиенции у Альбрехта, но всегда заходившим к нему в покои без спроса. Тот самый майстер Реннеке, которого позвали к ней в детскую, когда там обнаружилась огромная крыса, который не имел при себе даже кинжала, но с такой же странной улыбкой достал уже мертвое животное из под шкафчика, хотя до того он успел лишь зайти в детскую и сделать пять шагов, смотря перед собой куда-то в пустоту… В это кружево вплетались и насмешки отца над искренней набожностью Иоанны Софии, при этом весьма строго следившего за тем, чтобы Маргарита должным и методичным образом исполняла все, что надлежит юной католичке.

Подобные странности, а также отношение к собственной персоне, как к инструменту, все более явное и неприкрытое, вытравило остатки дочерней почтительности. На замужество она согласилась с единственной целью: вырваться, и ради этого была готова «пойти хоть за свинопаса».

Вряд ли ландсхутский граф остался в восторге от таких откровений юной супруги, однако судя по тому, что уже спустя год Фридрих был приглашен стать крестным отцом их первенца, как-то эти двое отношения все-таки выяснили.

Воспользоваться Маргаритой как источником дезинформации, к сожалению, не удалось: как выяснилось спустя еще полгода, получив от батюшки письмо с напоминанием о ее высокой миссии, новоиспеченная графиня Ландсхутская, не сообщив о том ни супругу, ни Конгрегации, написала ответ на двух листах, выразив в оном все, что думает о политических планах отца в целом и о нем самом в частности. Пометавшись в бессильной злобе пару дней, Висконти был вынужден признать, что осуждать ее за это сложно, и вычеркнул несостоявшуюся шпионку из списка вероятных активов.