Евгений Витковский - Протей, или Византийский кризис [Роман]

Ласкарисы плели сеть вокруг Кремля добрых четверть века. Не зря народная мудрость гласит, что «мужика цыган обманет, цыгана жид обманет; жида армянин обманет; армянина — грек, а грека — только один черт, да и то, если ему Бог попустит». Пословица эта известна в десятке вариантов, однако в конце ее, перед чертом, всегда и непременно стоит грек. Черти на крайний случай у царя тоже были, но уж на такой крайний, что лучше о нем не думать. Авось Бог греку не попустит. А попустит, ну так… лучше раньше времени не думать.

Что интересно — ни в каком из вариантов пословицы не фигурировал, насколько знал Павел, ни татарин, ни перс, ни арап, ни вообще какой бы то ни было мусульманин. Похоже, Россия в прошлом в расчет их не брала и была уверена, что русского мужика турок или татарин не надует.

Так как же так? Трудно ли было узнать? Боги, что ли, горшки обжигают?

Как же она, мать-Россия, тут ошибалась. Век бы не слыхать этих слов — «Халифат Россия», «Имамат Евразия». Век бы не слышать погоняла «Богощедр Гайдар», которой в недавние годы прикрылся шейх-террорист Файзуллох Рохбар, твердо решивший обратить Россию в шиитский ислам. России он представлял себя под славянским именем Богощедр Гайдар. И многие верили, что это и впрямь его имя. А кто, как не Гайдар?..

Увы, получалось, что горшки и впрямь обжигают не боги. Их обжигают черти, да еще недружественные.

Кое-что удалось узнать о нем достоверное ведомству Тимона Аракеляна-младшего, унаследовавшего пост своего великого дяди Георгия Давыдовича Шелковникова. И не потому, что у организации его были такие уж длинные руки, а потому, что вместе с постом дяди унаследовал бравый Тимоша и возможности суринамской парфюмерной империи своей тетушки, каковая, несмотря на возраст, все так же процветала, в Суринаме, поблизости от тоскливого и дождливого города пальм Парамарибо. Там, на бразильской границе, через похожие на терновник лианы было не проехать и не пройти. Овдовев, тетушка жила среди своих плантаций на покое, и за урожаи парагвайского падуба можно было не волноваться. К тому же перевиты были ветви падуба еще более ценной «лианой мертвецов», известной как чилипонга. Но, увы, тому самозваному Гайдару и его клану в Афганистане тоже принадлежали не только поля заправки для макового печенья, но и плантации поскони и матерки, они же конопля, практически неисчерпаемые запасы памирской канатной пеньки, без которых в двадцать первом веке, как известно, даже космические корабли взлететь не могли, и в итоге сотни миллионов пенькоимпериалов оседали в кошельке проклятого таджика. Вот и угадывай: присыпка пеньку или, наоборот, чилипуха их обеих?..

Во всех этих грустных размышлениях торчать в загадочной однодомной деревне размером в двор становилось опасно. Проклятому апельсинщику пустить ищеек даже по двадцати семи направлениям труда не составит. А тут еще шайтан-шииты на пятки наступают. А избавишься от тех и других… Как говорится: не понос, так золотуха. Но плох был бы император, сумевший уцелеть на рабочем месте вот уже почти тридцать лет, переживший две тяжелейших войны на Икарийском полуострове, если бы не предвидел сотню-другую вариантов отступления.

Павел стукнул бокалом по стойке. Все подняли головы, никто не тронулся с места.

— Гоша, ты…

Мужчина с кавказским профилем встал.

— Государь, действительно пора. Они ошибаются дорогой, да и мост их не пропустит, но не круглые они идиоты, часа через два доберутся и сюда. А нам еще лимузин переносить, да и вообще лучше подальше быть, у них планы решительные. У них план — заложить фугас килограммов на двадцать китайского разрушителя. Взрывать они сперва будут мост, — ну, это вперед и с песней, но позже-то сообразят. По ту сторону уже нам ничего не будет, но дом хороший, жалко. Да и второй выход у Слободы пока что всего один, лучше им не пользоваться.

Поднялся человек с закрытыми глазами. Охранники вновь подняли ему веки.

— Тогда, ваше величество, командуйте. Время совпадает.

— Да поможет нам Бог… — с интонацией судебной присяги произнес Павел и слегка шевельнул кистью руки.

Липовый бармен снял с верхней полки запыленную бутылку «племянников Петра Арсеньевича», размахнулся и разбил ее о пивной кран. Стойка сдвинулась, в стене открылись ранее невидимые ворота, проем, достаточный для того, чтобы человек пять-шесть прошло в ряд. На сестробратовском дворе был белый день, между тем в открывшемся проеме время суток стояло какое-то другое, то ли утро, то ли, скорее, поздний подмосковный вечер. Бабы, сохраняя строй, вступили в проем, оберегая царя.

— Артамон, законсервируйте точку перехода, — твердо приказал «Вур» и вместе со спутниками прошел вперед царя, за ним последовал хромец, следом, с интересом глядя по сторонам, — царевич, за ним — предиктор и, наконец, царь.

Когда вся группа ушла в сумрак, бабы приступили к разборке лимузина. Им потребовалось меньше часа: автомобиль был перенесен за «стойку», помещение приведено в полностью нежилой характер, липовый бармен ходил по нему, из огромного пульверизатора покрывая поверхности хлопьями пыли и набрасывая поверх них то ли искусственную, то ли в самом деле подлинную паутину. В качестве последнего штриха он спустил на автостоянку все содержимое водяной цистерны с крыши, и земля превратилась уже вовсе в болото, поверх которого бармен наскоро набросал листья рдеста и желтые цветы кувшинок. «Точка перехода» была не просто законсервирована, от нее за версту несло мерзостью запустения. Артамон с сожалением окинул получившуюся картину взором, перешагнул порог стойки и опустил за собой тяжелую задвижку.

Жил он в шалаше по соседству, в ворота не шагнул бы под страхом смертной казни.

Шестерик лосей уже был запряжен в заново собранный лимузин: двигатель не работал, но сохатым битюгам выбирать не приходилось.

Если «с лица» здесь был остаток затопленной деревни, то с изнанки зрелище представало вполне сюрреалистическое. Посреди темно-зеленой высокой травы что вправо, что влево простирался некий гибрид забора и театральной декорации с нарисованными дверями и окнами, с аккуратно прописанной лепниной и карнизами, — словом, все, как у людей, точнее, как в театре. И лишь ворота, через которые вся группа и сама вошла сюда, и лимузин втащила, были настоящими. Притом, что пройти через эти ворота можно было лишь строго в определенное время, к тому же сюда можно было только войти, а выйти — нельзя. Нечего и говорить, что сведения обо всем этом охранялись куда строже, чем информация о контактах с инопланетянами — той, по большому счету, почти не было, а здесь… Ну, вошли же люди, когда стало очень надо, значит, этот объективно не существующий мир хоть субъективно, да существует.