Синтия Хэнд - Неземная [litres]

– Нет, – тихо отвечает мама. – Это ты забываешь, кто я, Хранитель.

Я чувствую, как его тело мгновенно пронзает сильный страх. Он опасается не мамы, а кого-то другого. Даже двоих. Я вижу их расплывчатый образ в отдалении. Двое мужчин с белоснежными крыльями. Один с ярко-рыжими волосами и сверкающими голубыми глазами. Второй – блондин с золотистой кожей, от которого так и пышет свирепостью, хотя мне и не видно его лица.

Но это лишь подтверждает пылающий меч в его руках.

– Кто они? – шепчу я, прежде чем успеваю остановить себя.

Сэм хмуро смотрит на меня.

– Что ты сказала?

Он вновь вторгается в мой разум, и на мгновение я чувствую сильное давление, а затем все резко обрывается, словно между моими и его мыслями захлопнулась дверь. Чернокрылый резко отшатывается от меня, как будто прикосновение вдруг стало обжигающим. И после разрыва контакта я уже не ощущаю его мыслей. А печаль и гнев уменьшаются наполовину. Я снова могу двигаться. Дышать. И сбежать.

Но мои мысли сейчас о другом. Я всаживаю ему в стопу каблук – хотя вряд ли это причинило ему серьезный вред – и бросаюсь вперед, прямо к маме. Она протягивает мне руку, и я хватаюсь за нее. Притянув к себе, мама не спешит отпустить мою руку. Чернокрылый рычит, и от этого звука волоски на коже встают дыбом. А на его лице явно читается желание нас уничтожить.

Он расправляет крылья. И облака над нами начинают потрескивать от переполняющей их энергии. Мама сжимает мою руку.

«Закрой глаза!» – приказывает она, не говоря ни слова.

Не знаю, что шокирует меня больше: то, что мама может мысленно общаться со мной, или то, что она думает, будто я закрою глаза в такой момент. Но она не ждет, пока я послушаюсь. Проходит мгновение, и все вокруг заливает яркий свет. И в тех местах, где он соприкасается с окружающим миром, вновь появляются намеки на тепло и цвета.

Венец.

Чернокрылый прикрывает глаза и медленно отступает. Его лицо искажается от боли. Она настолько сильная, что в этот раз у него не получается скрывать свои чувства.

«Не смотри на него. Закрой глаза», – вновь приказывает мама.

И в этот раз я не смею ослушаться.

«Хорошая девочка, – снова раздается в голове ее голос. – А теперь призови свои крылья».

«Я не могу. Одно из них сломано».

«Это не имеет значения».

И я вновь доверяюсь ей. Тело простреливает такая боль, что у меня перехватывает дыхание, и мне приходится сдерживаться, чтобы не открыть глаза. Но через мгновение все проходит. Крылья окутывает жар, согревая мышцы, сухожилия и кости, а затем, как и с порезом на ладони, боль исчезает. И не только она. Еще царапины на руках и лице, синяки, боль в плече. Все растворяется. Я полностью исцелилась. Все еще напугана, но зато исцелена. И вновь ощущаю тепло.

«Мы все еще в аду?» – спрашиваю маму.

«Да. Я не могу вернуть нас на землю. У меня не хватит на это сил. Мне понадобится твоя помощь».

«Что нужно сделать?»

«Подумай о земле. О зеленых лесах и лугах. О цветах и деревьях. О траве под ногами. О том, что ты больше всего любишь».

Я представляю себе осину, растущую под окном нашего дома. Как она шелестит и дрожит на ветру, отчего тысячи маленьких зеленых полупрозрачных листочков пускаются в пляс вместе с ней. Я вспоминаю папу. Как он вырезал из старых кредитных карт что-то наподобие бритвы и как мы вместе брились по воскресеньям, только он использовал настоящий станок, а я подражала ему с пластиковым. И всегда встречалась взглядом в запотевшем зеркале с его теплыми серыми глазами. Потом мысленно переношусь к дому, и нос тут же заполняет запах кедра и сосны, который окутывает тебя, как только переступаешь порог. Вспоминаю вкус печально известного маминого кофейного кекса. И как коричневый сахар тает у меня на языке. А еще Такера. Как мы стоим так близко друг к другу, что даже дышим одним воздухом. Такер.

Земля под ногами дрожит, но мама крепко сжимает мою руку.

«Идеально. Можешь, открыть глаза, – говорит она. – Но не отпускай мою руку».

Я моргаю от яркого света. Мы снова на земле и стоим почти на том же самом месте. А вокруг нас виднеется венец, как какое-то небесное силовое поле. Я улыбаюсь. Такое чувство, будто мы отсутствовали несколько часов, хотя я знаю, что прошло всего несколько минут. Как же приятно видеть цвета! Ощущение, словно я очнулась от кошмара и все вернулось на круги своя.

– Ты еще не победила, – произносит знакомый равнодушный голос.

Моя улыбка тут же исчезает. Сэм все еще стоит в нескольких шагах от нас за пределами венца, но не сводит с нас холодного и спокойного взгляда.

– Ты не сможешь удерживать венец вечно, – говорит он.

– Мне хватит и нескольких часов, – отвечает мама.

От этих слов Сэм вновь начинает нервничать. И быстро осматривает небо.

– Мне не обязательно прикасаться к тебе.

Он протягивает к нам руку ладонью вверх.

«Приготовься улететь», – раздается мамин голос в голове.

Над ладонью Чернокрылого начинает виться дым. А затем появляется маленький огонек. Он смотрит на маму, отчего она сильнее впивается в меня пальцами. Через мгновение он поворачивает руку, и огонек соскальзывает с его руки на землю. Пламя быстро цепляется за сухой кустарник, после чего бежит от кустов вверх по стволу ближайшего дерева. Посреди разгорающегося огня и клубов дыма стоит совершенно невредимый Сэм. Уверена, нам на такое везение рассчитывать не следует. Но стоит мне об этом подумать, как он выходит из-за стены дыма, сверля взглядом маму.

– Я всегда считал тебя самой красивой из нефилимов, – говорит он.

– Как иронично, ведь я всегда считала тебя самым уродливым из ангелов.

Отличный ответ. Надо будет потом похвалить ее.

Вот только у Чернокрылых, видимо, отсутствует чувство юмора.

Неожиданно из его руки вырывается пламя и врезается в мамину грудь, мгновенно перескакивая на волосы. Сияние, исходящее от нас, тут же гаснет. А через мгновение падший оказывается возле нас и обхватывает рукой мамино горло. Сэм поднимает маму вверх, отчего ее ноги беспомощно болтаются над землей, а крылья хлопают за спиной. Я пытаюсь вырвать руку, чтобы наброситься на него, но она все так же крепко удерживает меня. Закричав, я ударяю его свободной рукой, дергаю за запястье, но ничего не помогает.

– Нет больше счастливых мыслей, – говорит он.

В его обращенном на нее взгляде появляется печаль. И меня вновь окутывают его чувства. Сэм сожалеет, что приходится убивать маму.

Он вновь видит ее с коротко стриженными каштановыми волосами, с сигаретой в руках и ухмылкой на лице. Он хранил этот образ в своем сознании почти сотню лет. И до сих пор искренне верит, что любит ее. Любит, но все равно собирается задушить.

Ее губы начинают сиять. И я снова кричу.