Синтия Хэнд - Неземная [litres]

И не хочется думать о Такере.

– Мне жаль, что ты сейчас так несчастна, – говорит мама однажды вечером, пока я бессмысленно переключаю каналы.

У меня болят плечи. И голова. Я не ела ничего вкусного уже больше недели. Сегодня утром Анджела придумала «потрясающий» эксперимент – поджечь мой палец спичкой, чтобы проверить, горю ли я. Оказалось, что да. А еще, несмотря на то что я, словно маленький послушный трудяга, благодаря Анджеле делаю все, что мама хотела от меня, мы с ней все еще не помирились. Я не могу ее простить. Хотя и сама уже не понимаю, за что именно.

– Видела, какая крутая штука? Это крошечный блендер. Он может нарезать чеснок, или превратить в пюре овощи, или смешать «Маргариту», и все это по супернизкой цене. Всего за сорок девять долларов и девяносто девять центов, – выпаливаю я, не глядя на нее.

– Отчасти это моя вина.

Эти слова привлекают мое внимание. И я выключаю телевизор.

– Да ну?

– Этим летом я пренебрегала тобой. Позволила тебе ощутить свободу.

– Ох, так ты виновата в том, что была невнимательна и поэтому не запретила мне встречаться с Такером? Что не затоптала мои чувства к нему, пока они только пробивались из семечка?

– Да, – отвечает она, намеренно пропустив мимо ушей мой сарказм.

– Спокойной ночи, мама, – прибавляя громкость, говорю я.

После чего переключаю на новости. И прогноз погоды. Снова жарко и сухо. И сильные ветра. А значит, высокая опасность пожара. К тому же не забывайте про грозы. Скорее всего, в конце недели хватит одной молнии, чтобы спалить весь район. Нас ждут веселые времена.

– Клара, – медленно произносит мама, явно не закончив каяться.

– Я все поняла, – огрызаюсь я.

– Да, тебе плохо. Но все же постарайся немного поспать, на случай если завтра придется исполнить свое предназначение.

Я выключаю телевизор, бросаю пульт на диван, затем встаю и, обойдя ее, направляюсь к лестнице.

– Прости меня, детка, – говорит мама так тихо, что меня гложут сомнения, хотела ли она, чтобы я ее услышала. – Ты не представляешь, как мне жаль.

Я останавливаюсь на середине лестницы и оборачиваюсь.

– Так расскажи мне, – прошу я. – Если тебе так жаль, расскажи.

– Что именно?

– Все. Все, что ты знаешь. Начиная с предназначения. Давай нальем по чашке чая и обсудим, кому и что досталось.

– Я не могу, – шепчет она.

Ее глаза темнеют, а зрачки расширяются, словно мои слова причиняют ей физическую боль. А потом она словно выстраивает стену между нами, потому что на ее лице вновь появляется безразличное выражение. В моей груди что-то сжимается. Отчасти потому, что меня злит, как легко и успешно она отгораживается от меня, а еще оттого, что мне вдруг приходит в голову, что мама так упорно держит меня в неведении лишь из-за того, что не верит, что я смогу принять правду.

А значит, эта правда довольно ужасна.

Либо так, либо, несмотря на все слова поддержки, которые она мне говорила, мама совершенно не верит в меня.

На следующий день объявляют красный уровень тревоги. Утром, остановившись в прихожей, я решаю, надеть ли мне фиолетовую куртку. Вспыхнет ли огонь, если я ее не надену? Неужели все так просто? Может ли моя судьба зависеть от такого простого решения?

Но я решаю не рисковать. К тому же я не пытаюсь избежать пожара. Мне очень хочется поскорее покончить со всем этим. Да и в небе, среди облаков, очень холодно. Поэтому я надеваю куртку и выхожу на улицу.

Я уже практически заканчиваю патрулирование, когда на меня накатывает волна скорби.

Это не обычная печаль. И дело совсем не в Такере, Кристиане или маме. Это не жалость или подростковые капризы. Это чистая, сильнейшая скорбь, словно все, кого я когда-либо любила, внезапно погибли. Она бушует в голове, пока все не начинает расплываться перед глазами. Она душит меня. Я едва могу вздохнуть. И легкость исчезает. Я начинаю падать, отчаянно взмахивая крыльями. Но сейчас я такая тяжелая, что несусь вниз, как камень.

К счастью, я падаю в лес, а не на камни, где могла бы разбиться или умереть. Тело врезается в верхушку дерева под углом. Правой рукой и крылом я пытаюсь уцепиться за ветку. Раздается громкий щелчок, за которым следует ослепительная и неописуемая боль в плече. Я кричу, видя, как земля устремляется мне навстречу. И стараюсь прикрыть лицо здоровой рукой, пока ветки жалят, хлещут и царапают мою кожу. В метрах шести от травы крылья путаются в ветках, и я зависаю в воздухе.

Я знаю, что где-то неподалеку Чернокрылый. Несмотря на панику и боль, моих сил хватает на такое маленькое умозаключение. И сейчас только это имеет значение. Так что мне лучше убраться отсюда, и побыстрее. Поэтому я прикусываю губу и пытаюсь вырваться из объятий дерева. Мои крылья действительно застряли, а правое, судя по всему, и вовсе сломано. Мне требуется минута, чтобы вспомнить, что я могу спрятать их, после чего я моментально падаю с дерева.

Я сильно ударяюсь о землю. И вновь громко кричу. Плечо от встречи с землей простреливает такая боль, что я практически теряю сознание. Я не могу вдохнуть. Или ясно мыслить. Голову все еще окутывает туман скорби. И с каждой секундой мне становится все хуже и хуже, отчего кажется, будто сердце сейчас взорвется от боли.

А значит, Чернокрылый приближается.

Я пытаюсь сесть и обнаруживаю, что не могу пошевелить рукой. Она висит как плеть под странным углом. Мне еще никогда не было так больно. Где мои удивительные исцеляющие способности, когда они мне так нужны? Я осторожно встаю на ноги. И замечаю, что по щеке что-то течет. Подняв руку, я касаюсь щеки и вижу на пальцах кровь.

«Сейчас это не имеет значения, – думаю я. – Уходи. Сейчас же».

От каждого движения трясется плечо и по телу пролетает очередная ударная волна боли. В этот момент мне кажется, что я действительно могу умереть. Нет никакой надежды, света или молитвы на устах. С меня хватит. Мне хочется просто лечь и позволить боли поглотить меня.

«Нет, – говорю я себе. – Чернокрылый близко. Продолжай идти. Переставляй ноги. Выбирайся отсюда».

Я прохожу еще несколько метров и прислоняюсь к дереву, тяжело дыша и пытаясь собраться с силами. А затем из-за спины ко мне долетает мужской голос, который скользит мимо деревьев, словно его несет ветер. И он определенно не человеческий.

– Привет, птичка, – говорит он.

Я замираю.

– Это было страшное падение. Ты в порядке?

Я невероятно медленно оборачиваюсь. Мужчина стоит в метрах трех и с любопытством смотрит на меня.

Он безумно привлекательный. И мне не верится, что я не заметила этого в нашу прошлую встречу в торговом центре. Я всегда читала, что все чистокровные ангелы должны быть потрясающе прекрасными, но не осознавала, что это действительно так. Если и существует форма для идеальной мужской фигуры, то этот экземпляр явно отлит из нее.