Себастьян Кастелл - Аббатство Теней

Маг — Черная Тень уставился на меня в изумлении и замешательстве, но лишь на долю секунды, потому что потом два порошка взорвались и разнесли ему горло.

То, что осталось от завитков Черной Тени, удерживавших Диадеру и остальных, быстро втянулось обратно в Тасдиема, без сомнения, пытаясь уберечь от разрушения остальное тело мага. Его пленники упали на землю.

Шесть метателей Теней быстро вскочили и встали рядом со мной, с изумлением глядя на беззвучно вопящего Тасдиема, который даже сейчас продолжал превращаться в демоническую сущность, так долго ждавшую своего появления.

Я посмотрел на них:

— Можно прямо сейчас.

Турнам уставился на меня:

— Прямо сейчас — что? Ах да.

Несмотря на отвращение — и немалый страх того, что Тасдием все еще может меня убить, — я ухмыльнулся. Для разнообразия приятно быть тем, кто понимает, какого черта он делает.

Метатели Теней направили свои выдающиеся способности против мага. Ленты Турнама схватили его за руки и за ноги и потянули в разные стороны, одновременно подняв вверх. Метки Диадеры взлетели с ее щек и зароились вокруг головы умирающего мага, разрывая на части то, что осталось от его лица. Остальные присоединились к ним, и объединенные усилия сделали сопротивление невозможным. Только Бателиос держался позади, то ли потому, что его сила не годилась для нападения, то ли потому, что понимал: в этом больше нет необходимости. От могущественного Тасдиема не осталось ничего, кроме груды костей и растерзанной плоти, сплошь облитых густым черным маслом. Интересно, в один прекрасный день я закончу примерно так же?

Остальные растирали онемевшие руки и ноги, фыркая, отдуваясь и глядя на мертвого мага, как стая волков, которые высматривают любые признаки жизни, еще теплящейся в добыче, в ожидании, когда ее разорвут в клочья.

— Интересно, каким он был, — сказал я, чувствуя, что кто-то должен замолвить слово за беднягу. — Может, он был не таким уж плохим человеком, прежде чем с ним это случилось.

Метатели Теней — все, даже Диадера — посмотрели на меня так, будто теперь хотели убить меня даже больше, чем Тасдиема.

— «Может, он был не таким уж плохим человеком»? — повторила Сутарей. Рычание в ее голосе напоминало Рейчиса, только что совершившего убийство. — Разве ты не слышал, как он похвалялся, что сделал с теми, на кого его послал охотиться военный отряд?

Ее веки трепетали, черные отметины на них были похожи на крылья разъяренной бабочки. Она посмотрела мимо меня на грязную дорогу позади, внезапно подошла, схватила меня за руку и потащила по дороге.

— Что ты делаешь? — спросил я, пытаясь вырваться.

То ли благодаря удивительной силе, то ли благодаря необузданной ярости, Сутарей меня не отпустила.

— Иди сюда, глупец, — сказала она. — Я покажу тебе, каким человеком он был.

Их была дюжина, ожидавших нас за околицей маленькой деревни; у всех на лицах или руках виднелись метки Черной Тени. Они стояли раздетые, неподвижные, как высохшие деревья с содранной корой. Мертвые глаза таращились с серых лиц. Почерневшие языки вывалились из открытых ртов — как у собак, ожидающих подачки. Можно было бы принять их за живых, если бы не запах.

— Почему они еще стоят? — спросил я. Мой голос больше смахивал на полузадушенный шепот.

Сутарей подошла к ближайшей жертве. Вероятно, некогда плотное тело теперь выглядело… пустым. Сутарей тихо заговорила про себя, почти молясь, что было невозможно, поскольку она была джен-теп, как и я. Закончив, осторожно толкнула этого человека. Он опрокинулся назад, словно срубленное топором дерево, но тело его осталось совершенно прямым, пока не ударилось о землю и не рассыпалось на куски, похожие на осколки стекла.

— Расскажи мальчику, как это работает, — сказала Гхилла.

До сих пор я не осознавал, что за нами последовали остальные, но вот они — все здесь, безмолвные, как мертвецы, тихие свидетели ужасов, которых я еще не понимал.

Сутарей показала на убитых.

— Видишь руны у них на груди? — спросила она на нашем языке.

Казалось странным, что она говорит, как джен-теп, поскольку это означало: остальные скорее всего ее не поймут. Мой взгляд снова обратился к ее предплечьям, чтобы увидеть, какие татуировки у нее светятся, но рукава пальто все еще скрывали руки Сутарей.

— Дыхание, кровь и огонь, — сказала она, заметив мой взгляд. — Но это мало значит с тех пор, как мной завладела Черная Тень.

Она снова посмотрела в ту сторону, откуда мы пришли, где бросили останки Тасдиема.

— Однажды я стану в точности такой же, как он.

Бателиос подошел и встал рядом с ней.

— Не теряй веры. Монахи аббатства сопротивляются ее влиянию. И ты будешь сопротивляться.

«Почему северянин выучил язык джен-теп?»

Сутарей перехватила мой взгляд:

— Он понимает наш язык, но не наш народ. Никто из них не понимает. Они не такие, как мы.

Поскольку у нас было общее прошлое, я тут же понял, что она имеет в виду, и эта мысль заставила меня содрогнуться. Веками наш народ ничто не ценил выше магии. Даже я… даже после всего времени, проведенного в изгнании, — ночами я все еще мечтал о заклинаниях. Заклинаниях, чтобы защищаться. Заклинаниях, чтобы диктовать миру свою волю. Заклинаниях, чтобы… чтобы просто чувствовать движение магии внутри себя. Мы, джен-теп, зависимые, все наши порывы побуждают нас добиваться могущества любой ценой.

— Тасдием был лордом-магом, — сказала Сутарей.

Не было необходимости добавлять, что нельзя стать лордом-магом без железной воли, и все-таки он полностью поддался соблазнительному обещанию могущества, которое дает Черная Тень. Если сопротивление Черной Тени означает подавление таких порывов, то Сутарей права — нам с ней крышка.

— Ты сказала что-то насчет рун? — спросил я, отчаянно стараясь избавиться от этой чрезвычайно ужасной мысли.

Она подвела меня ближе к телам — одиннадцать из них все еще ожидали на прежнем месте — и показала тонким пальцем на грудь пожилой женщины.

— Вот, гляди.

Как и остальные, женщина была голой. Отводить взгляд в такой момент казалось несерьезным, а уж тем более малодушным, поэтому я осмотрел ее со всем бесстрастием, какое только смог призвать. Сразу под ключицей на коже запечатлели округлый узор, который тянулся до пупка и чуть ниже. Сперва было трудно его разглядеть — лишь более черный на черном — но узор выглядел гладким, не таким сморщенным, как ее кожа. Внутри замкнутой кривой была начертана дюжина причудливых сигилл, все с такой же гладкой черной поверхностью.