Терри Пратчетт - Маленький свободный народец

Когда им пришлось украсть чашку, где старик хранил свою вставную челюсть, им стало стыдно, сказали пиксты. Нак-мак-Фигли обожают хорошую драку и весёлый разбой, но в чём интерес побить слабого и ограбить бедного?

У кромки сумрачного леса Тиффани слушала историю мира, где ничего не растёт, где не светит солнце, и если что-то здесь появляется, значит, оно не отсюда. Этот мир брал и брал, а взамен давал лишь страх. Он совершал разбойничьи набеги, приучал людей оставаться в постелях, когда они слышат странные звуки по ночам. Потому что, когда кто-то пытался воспротивиться, Королева вмешивалась в их сны.

Тиффани не поняла толком, как она это делала, но именно оттуда, из снов, появились злейхаунды и прочие чудовища. Эти сны были не похожи на обычные. Ближе к реальности. Королева делала их… плотнее. Ты проваливался в такой сон и исчезал. И не просыпался, пока чудовища тебя не нагонят…

Слуги Королевы воровали не только еду. Людей тоже.

— Дудошников, к примеррру, — сказал Вильям Гоннагл. — Эльфы и фейки не могут игрррать музыку. Если кто хорррошо игрррает, она его похитит заррради музыки.

— И она ворует детей, — проговорила Тиффани.

— Ах-ха. Твой мал-мал братик не первой, — подтвердил Явор Заядло. — Тута полна куча хаханек и хиханек, понимашь. Она-то думкает, что бум-бум, как с ребёнками обращаться.

— Старая кельда сказала, Королева не причинит ему вреда, — произнесла Тиффани. — Ведь это правда?

Все мысли Нак-мак-Фигля написаны у него на лице. Их можно читать, как открытую книгу. Большую такую книгу, с картинками типа «Куда спрятался пёсик?» и «Большой красный мяч» и одним-двумя простыми предложениями на страницу. И вот сейчас на лице каждого Фигля огромными буквами нарисовалось: «Раскудрыть, от почему ей надыть было спрошать про то, про что мы не хотём грить?»

— Так это правда? — упрямо спросила Тиффани.

— Ах-ха, кельда не суврала тебе. Кралька бу с ним сюсь-пусь, добренька. Тока она ни бум-бум про добрость. Она ж эльф. А эльфы токо про себя думкать умеют.

— И что будет с ним, если мы не сможем его вернуть?

И опять у всех на лицах нарисовалось: «Ну от зачем оно тудыть забрело…»

— Я спрашиваю… — начала Тиффани.

— Рискну сказать, что она его верррнёт, — ответил Вильям. — Не постаревшим ни на день. Здесь ничто не становится старррше. Ничто не рррастёт. Ничто и никто.

— Значит, с ним всё будет хорошо?

Явор Заядло глухо булькнул: похоже, язык его пытался согласиться, но поспорил с мозгом, который знал, что ответ — «нет».

— Рассказывайте, о чём вы молчите, — сказала Тиффани.

Туп Вулли вызвался говорить первым:

— Мы много за что помалчиваем. Впример, про точку расплавления свинца…

— Чем дальше сюды вглубь, тем медленней время текёт, — поспешно перебил его Явор. — Годы за дни уходят. Твой малой брат надоедёт Кральке, мож, за месяц-два. Месяц-два тута, а тута время вязко и тяжело. Но когды он возвернётся взад в подсолнечный мир, ты будешь ужо громазда, а мож, и кирдыкснешься. Так что, ежли у тебя буду ребёнки, ты им лучше накажи: зырьте, мол, в оба, не появится ли на холмах мал-малец, такенный липкий весь и сластей просит — эт’ ваш дядька Винворт. И эт’ ишшо не самохудшее. Ежли долго-долго жить в снах, спятишь наверняк. И тады ты уж нипочём толком не пробудишься, не смогёшь уцепиться за настоящее.

Тиффани сердито уставилась на него.

— Так уже бывало, — сказал Вильям.

— Я верну его, — тихо сказала она.

— Мы и не сумлевались, — сказал Явор Заядло. — И куды б ты ни пошла, Нак-мак-Фигли с тобой, тамушта Нак-мак-Фигли ничё не боятся!

Пиксты дружно взревели, но сгущающиеся тени вокруг впитали боевой клич, словно губка.

— Ах-ха, ничего, окромя стряпчих и законни… — успел брякнуть Туп Вулли, прежде чем Явор Заядло заткнул ему рот.

Тиффани снова нашла следы копыт и пошла по ним. Снег неприятно скрипел под ногами. Она прошла немного, наблюдая за тем, как деревья у неё на глазах становятся настоящими. Тиффани обернулась — Нак-мак-Фигли крались по снегу следом за ней, рассыпавшись цепью. Явор Заядло ободряюще кивнул. Всюду, где ступали её башмаки, в снегу оставались прогалины, и сквозь них прорастала зелёная трава.

Деревья начали действовать Тиффани на нервы. Когда вещи меняются прямо у тебя на глазах, это пугает похуже всяких чудовищ. Монстра можно ударить, но как ударишь лес? А ей очень хотелось кому-нибудь врезать…

Она остановилась и отгребла снег из-под ствола какого-то дерева. Там, где ствол должен был продолжаться под снегом, оказалась только серая пустота, которая, впрочем, торопливо заросла и прикинулась, будто всегда была стволом.

Это было куда хуже злейхаундов. Собаки были всего-навсего чудовищами. Их можно было одолеть. А это… пугало…

Она снова стала думать Задним Умом. Наблюдала, как в ней растёт страх, как в желудке разгорается огненный шар, как начинают потеть локти. Но всё это было… отдельно. Она наблюдала за своим страхом, а значит, часть её, тот самый внутренний наблюдатель, не боялась.

Да вот беда, ноги, которые несли бесстрашного наблюдателя, боялись. Придётся быть осторожнее.

Вот тут-то всё и случилось. Страх захлестнул её с головой. Она в непонятном мире, где водятся монстры, а за ней топает толпа синекожих разбойников. А ещё… чёрные собаки. Всадники без головы. Чудища в реке. Овцы, уносящиеся вдаль задом наперёд, не шевеля ногами. Голоса под кроватью…

Ужас одолел её. Но Тиффани осталась верна себе и побежала ему навстречу, на бегу поднимая сковородку. Она выберется из этого леса, найдёт Королеву, отыщет брата и вернётся домой!

Позади неё раздались крики, и она…

Проснулась.

Никакого снега, белыми были только простыни да штукатурка на потолке спальни. Некоторое время Тиффани разглядывала её, потом свесилась заглянуть под кровать. Там не оказалось ничего, кроме ночного горшка. А когда Тиффани рывком распахнула дверь кукольного домика, там обнаружились только два солдатика, мишка и кукла без головы.

Стены были твёрдыми. Половицы скрипели так же, как и всегда. И тапочки тоже были родные, всегдашние — тёплые и уютные, с облезлым розовым ворсом.

Она встала посреди комнаты и тихо-тихо окликнула:

— Есть здесь кто?

Где-то вдалеке заблеяла овца, но вряд ли она расслышала вопрос.

Дверь со скрипом отворилась, и вошёл Крысодав. Потёрся о ноги Тиффани, рокоча, как далёкая гроза, и запрыгнул к ней на кровать, где и свернулся клубком.

Тиффани медленно и задумчиво оделась, предоставив комнате шанс выкинуть какой-нибудь фокус.

Когда она спустилась, завтрак был на плите. Мать возилась у раковины.

Тиффани стрелой промчалась мимо, в буфетную, а оттуда — в молочню. Там она опустилась на колени и стала заглядывать под раковину и подо все шкафы.