Терри Пратчетт - Маленький свободный народец

— А ну, замолчи! — Лицо мальчишки сморщилось и порозовело, словно он пытался не разреветься.

Он поднял хлыст…

Раздалось тихое «чпок». Нак-мак-Фигли успели построить акробатическую пирамиду под брюхом лошади, и в этот самый миг тот, который был на вершине, перерезал подпругу.

Тиффани поспешно вскинула руку.

— Не шевелись! — крикнула она, стараясь добавить голосу командных ноток. — Если двинешься — упадёшь с лошади!

— Ты что, колдуешь? Ты ведьма? — Мальчишка бросил кнут и достал из-за пояса длинный кинжал. — Смерть ведьмам!

Он ударил лошадь каблуками, и тут случилось одно из тех долгих мгновений, когда вся Вселенная, кажется, говорит «упс!»: как был, с кинжалом в руке, парень полетел с лошади и шмякнулся в снег.

Тиффани уже знала, что будет дальше. Крик Явора Заядло эхом разнёсся по лесу:

— Ну, ты попал, паря! Держи его!

— Нет! — взвизгнула Тиффани. — Не трогайте его!

Мальчишка стал отползать, не спуская с Тиффани испуганного взгляда.

— Ты ведь и правда Роланд, — сказала она. — Сын нашего барона. Все думали, ты погиб в лесу…

— Об этом нельзя говорить!

— Почему?

— Плохо будет!

— И так уже плохо, — сказала Тиффани. — Послушай, я пришла сюда, чтобы спасти моего…

Но парень уже вскочил на ноги и кинулся назад в лес. На бегу он обернулся и прокричал:

— Не лезь ко мне!

Тиффани бросилась за ним, перепрыгивая через присыпанный снегом бурелом. Мальчишка метался от дерева к дереву, она его видела. Вот он обернулся и приостановился.

— Эй, я знаю, как тебя отсюда… — начала она…

И танец унёс её.

Её держал за руку попугай или, по крайней мере, некто с головой попугая. Её ноги безупречно выводили одну фигуру за другой. Танец привёл её к павлину или кому-то с головой павлина. Тиффани посмотрела через его плечо и увидела, что она в помещении, и даже не просто в помещении — в бальном зале, полном танцующих людей в маскарадных костюмах.

«Ага, — поняла она. — Снова сон. Надо было лучше смотреть, куда бегу…»

Музыка казалась странной. В ней был какой-то ритм, но мелодия звучала глухо и путано, словно её играл под водой задом наперёд оркестр, впервые в жизни увидевший инструменты.

И Тиффани правда надеялась, что остальные танцоры просто надели маски. На ней-то самой точно была маска — она смотрела сквозь отверстия для глаз и гадала, кого изображает. А ещё на Тиффани было платье, длинное и сверкающее.

«Ну, хорошо, — спокойно подумала она. — Где-то тут есть дрём, надо только его отыскать. А всё вокруг — сон. Но не мой. Дрём лепит сны из того, что найдёт у тебя в голове, а я сроду ничего такого не видела».

— Фва ваа фваа ва вах? — спросил павлин.

Голос у него был под стать музыке в зале: вроде бы голос как голос, да не совсем.

— О да, — ответила Тиффани. — Прекрасно.

— Фваа?

— О. Э-э… ууф фаф фваф?

Кажется, помогло. Танцор с головой павлина коротко поклонился ей.

— Мва ваф ваф, — сказал он печально и пошёл прочь.

«Где-то здесь прячется дрём, — напомнила себе Тиффани. — Очень умелый дрём. Это огромный сон».

Хотя кое-какие мелочи подкачали. В зале были сотни людей, однако те, что вдалеке, хотя и двигались на первый взгляд вполне естественно, были совсем как деревья в волшебном лесу — просто тёмные кляксы и вихри красок. Но нужно было присмотреться, чтобы заметить это.

«Первый Взгляд», — подумала Тиффани.

Люди в великолепных маскарадных костюмах шествовали рука об руку мимо неё, словно она была всего лишь ещё одной гостьей. Те, кто не присоединился к новому танцу, направились к длинным столам в конце зала, заставленным блюдами с едой.

Такую еду Тиффани раньше доводилось видеть только на картинках. На ферме не голодали, но даже самое щедрое угощение на Свячельник выглядело совсем не так, как здешнее. Еда на ферме обычно была разных оттенков белого и коричневого. Никак не розовой и не голубой, и она уж точно не дрожала и не шла рябью, когда кто-то проходил рядом.

Тут лежали штучки на палочках и сияющие, переливающиеся штучки в чашах. Всё украшал крем, или завитки шоколадной помадки, или тысячи крохотных разноцветных горошинок. Всё казалось взбитым, или глазированным, или присыпанным, или то, другое и третье разом. Это была не еда. Это было то, чем становится еда, когда после безгрешной жизни попадает в рай для еды.

Не еда, а сплошная показуха. Она лежала грудами вокруг огромных украшений из цветов и веток. Прозрачные резные фигуры высились тут и там, словно межевые камни в этом съестном краю. Тиффани протянула руку и коснулась сверкающего петушка. Кончикам пальцев стало мокро и холодно — петушок был изо льда. Другие фигуры изображали весёлого толстяка, чашу с фруктами, лебедя…

Тиффани на миг почувствовала искушение. Она уже очень давно ничего не ела. Но слишком уж бросалось в глаза то, что еда — вовсе не еда. Просто наживка. Она словно говорила: «Привет, малышка! Съешь меня!»

«А я нормально справляюсь, — подумала Тиффани. — Хорошо, что дрём не догадался подсунуть мне сыр…»

И стал сыр. Вдруг оказалось, что сыр был повсюду и всегда.

На картинках в «Ещегоднике» она видела много разных сыров. Тиффани удавались сыры, и ей всегда хотелось попробовать другие. Гагауда, почеширский сыр, амамбер, вглааздам, пролезан, взгрюйер… Не говоря уже о знаменитом ланкрском синежильном, который приходится приколачивать к столу гвоздями, чтобы он не ел другие сыры.

«Можно ведь только попробовать, совсем немножко… Это совсем не то же самое, что есть! В конце концов, — думала Тиффани, — я ведь начеку. Я вижу этот сон насквозь, верно? Так что он ничего мне не сделает, да?

И всё-таки… гм, далеко не каждый почувствует такое желание попробовать при виде какого-то там сыра».

Ладно, дрём добавил сыры, как только Тиффани подумала о них, но…

Нож для сыра был у неё в руке. Тиффани не помнила, чтобы брала его.

Холодная капля упала ей на пальцы, заставив поднять глаза. Над столом высилась ледяная скульптура. На сей раз это оказалась пастушка. В юбках колоколом, будто под ними седельные сумки, и большой соломенной шляпке. Тиффани была готова поклясться, что ещё недавно на месте пастушки был лебедь.

И тут она снова разозлилась. Её чуть не одурачили! Тиффани посмотрела на сырный нож.

— Стань мечом, — сказала она.

Ведь это её сон, пусть и навеянный дрёмом. Она — настоящая. И часть её не спит.

Раздался «донннг!».

— Поправка. Стань мечом, но не слишком тяжёлым для меня.

На сей раз она смогла удержать клинок.

В огромном букете зашуршало, и из-под листьев высунулась рыжеволосая голова.

— Псст! — прошептала она. — Не жувай канапехи!

— Ты немного опоздал!

— Ах, ну, эт’ ж старый хитроумудрённый дрём, — сказал в своё оправдание Явор Заядло. — Сон не впускал нас, покуда мы не причипурились.