Терри Пратчетт - Маленький свободный народец

Тиффани тоже ждала. И тут она поняла, что ждёт Нак-мак-Фиглей, надеется, вопреки всему, что вот-вот раздастся «Раскудрыть!» (она почему-то не сомневалась, что это ругательство) {22}.

Она вытащила из кармана похрапывающего жаба и ткнула его пальцем.

— Шоэ? — сонно квакнул он.

— Я застряла в лесу, где водятся злобные сны, я одна, и, кажется, начинает темнеть, — сказала Тиффани. — Что мне делать?

Жаб приоткрыл мутный глаз и сказал:

— Уйди.

— Не много же от тебя помощи!

— Лучший совет на свете. А теперь положи меня обратно, от холода я впадаю в спячку.

Тиффани неохотно снова спрятала жаба в карман передника и случайно задела рукой «Болезни овец». Она достала книгу и открыла её наугад. На странице рассказывалось, как лечить запарку, но весь абзац был перечёркнут карандашом, а на полях крупным, округлым, аккуратным почерком матушки Болен значилось:

Тиффани закрыла книгу и осторожно, чтобы не потревожить жаба, убрала в карман. А потом, покрепче ухватив сковородку, шагнула в длинные синие тени.

«Откуда берутся тени, если нет солнца?» — думала она, потому что лучше уж думать об этом, чем о многих куда более неприятных вещах, приходящих в голову.

Но здешним теням не нужен был свет. Они жили своей жизнью и ползали по снегу, как хотели, отступая, когда Тиффани к ним приближалась. От этого ей стало немного легче на душе.

Тени громоздились у неё за спиной. Они преследовали её. Несколько раз она оборачивалась и топала на них ногой, и тогда тени поспешно отдёргивались за деревья, но она знала, что они снова поползут к ней, стоит отвернуться.

За деревом в отдалении прятался дрём. Тиффани вовремя увидела его и прикрикнула, угрожающе взмахнув сковородкой. Дрём поспешно поковылял прочь.

Обернувшись, она заметила ещё двоих позади, на почтительном расстоянии.

Тропа вела чуть в гору, туда, где клубился совсем уж плотный туман. Туман слегка мерцал. Тиффани пошла прямо на него — всё равно больше идти было некуда.

Когда подъём закончился, она очутилась перед тенистой долиной. Там были четыре дрёма — огромных, больше всех тех, которых она видела до сих пор. Они сидели на равном расстоянии друг от друга, словно по углам квадрата. На шее у каждого был золотой ошейник, к ошейнику крепилась цепь.

— Цепные дрёмы? — удивилась Тиффани вслух. — Но…

Кто мог посадить дрёма на цепь? Только тот, кто умеет творить сны не хуже их.

«Мы приручили собак, чтобы они помогали нам пасти стада, — подумала Тиффани. — Королева использует дрёмов, чтобы пасти сны».

В центре квадрата висело облако непроглядно плотного тумана. Следы копыт и следы Роланда вели мимо цепных дрёмов прямо в туман.

Тиффани резко обернулась. Тени отпрянули.

Больше ничего в лесу не было. Не пели птицы, ничто не двигалось. Но она разглядела ещё троих дрёмов, их большие круглые унылые физиономии таращились на неё из-за деревьев.

Её саму пасли.

В такие минуты хорошо иметь рядом кого-то, кто скажет: «Нет! Это слишком опасно! Не вздумай!»

Но рядом, увы, никого такого не было. Тиффани собиралась совершить безрассудно храбрый поступок, и никто даже не узнает о её судьбе, если всё закончится плохо. Это пугало, но и… раздражало. Точно: раздражало, вот правильное слово. Это место раздражало Тиффани, действовало ей на нервы. Оно было дурацкое и ненормальное.

То же самое она почувствовала, когда из реки выпрыгнула Дженни Зелёные Зубы. Это ведь была её река, река Тиффани. А теперь Королева увела её брата. Может, думать так было и эгоистично, но злость лучше, чем страх. Страх — бесформенная скользкая масса, а у злости есть острая грань. Её можно использовать.

Они пасут её… прямо как… как овцу! Что ж, если овцу разозлить, дурно воспитанный пёс побежит от неё с жалобным визгом.

Ладно…

Четыре больших дрёма по углам. Это будет вместительный сон.

Вскинув сковородку повыше, чтобы пришибить всё, что осмелится сунуться, и преодолевая сильнейший позыв сходить в туалет, Тиффани стала спускаться вниз, по снегу… сквозь туман… в лето.

В лицо резко и обжигающе пахнуло жаром, и Тиффани невольно ахнула.

Однажды она отправилась гулять без шляпки летом и получила солнечный удар. И теперь всё было почти как тогда: мир вокруг неприятно пестрел тускло-зелёным, жёлтым и пурпурным и ничто не отбрасывало тени. Воздух был так напоён жаром, что казалось, если сжать его в кулаке, пойдёт дым.

Она стояла среди… камышей. На которых покачивались подсолнухи. Белые. И на самом деле и не подсолнухи вовсе. А ромашки. Тиффани не сомневалась в этом. Она видела эти ромашки множество раз на картинках в той книжке сказок. И это не камыши покачивались вокруг, а стебли цветов и трава. А сама Тиффани была очень, очень маленькой.

Она очутилась на картинке, нет — внутри её. Картинка была сном или сон был картинкой — когда ты внутри, разницы нет. Ведь если упадёшь с обрыва, тебе будет всё равно, ты несёшься к земле или земля летит тебе навстречу — так ли, этак ли, хорошего мало.

Где-то в отдалении раздался громкий треск и каркающие восторженные крики. Кто-то похлопал в ладоши и сонно произнёс:

— Здорово. Молодец. Оч’ здорово…

С некоторым усилием раздвигая траву, Тиффани пошла на звук.

Посреди поляны на большом плоском камне сидел человек с огромным молотом и колол орехи размером лишь вдвое меньше себя. Вокруг столпились люди поглазеть. Тиффани мысленно назвала их людьми, потому что не придумала ничего лучше. Хотя ко всем этим… людям слово подходило лишь с такой натяжкой, что чуть не лопалось по швам.

Прежде всего, они были очень разного роста. Встречались выше Тиффани, при том что решительно все были ниже травы. Но встречались и очень маленькие. У некоторых оказались такие лица, что, взглянув однажды, второй раз смотреть уже не захочешь. На лица других лучше было бы и однажды не смотреть.

«Это же сон, — напомнила себе Тиффани. — Сны не всегда бывают приятными или осмысленными. Это сон, не грёза наяву. Иногда люди желают друг другу что-то вроде: «Пусть твоя жизнь будет похожа на сон!» Попробовали бы они пожить во сне хоть пять минут».

Человек снова замахнулся молотом, и Тиффани шагнула на поляну, преодолевая сопротивление горячего, плотного воздуха:

— Простите?

— Да? — откликнулся человек с молотом.