Михаил Логинов - Забытый край [СИ]

«Держись… нужно… вначале справиться…» — мысли текли с таким трудом, словно река, которую начали заваливать сразу во многих местах. И чем дольше он дышал тем густым дымом, тем меньше мог мыслить. Как механизм, ходил по предбаннику, с горевшими в руках травами, по бане, совершенно ничего не соображая.

Но что по-настоящему удивительно, — Стенсеру было как никогда хорошо. Чувства окутывал обманчивый, дурманящий туман. Его ощущения полнились яркими образами и чувствами. Глаза едва следили за происходившим кругом.

Вскоре, окончательно растеряв всё человеческое, Стенсер, как дух, ходил рядом со своим телом, но всё же отдельно. Он наблюдал, как его тело убирается в бане, наблюдал за старанием и рвением, но сам был скован сладостными на ощущения грёзами. И даже та зелённая, заплесневелая вода, которую его тело вычерпывало маленьким ковшом из бака, не доставила неприятных ощущений.

— Эй, ты… проснись! Проснись, тебе говорят! — звучал застуженный басовитый голос банника. — Кому сказано, а? Подъём!

Жизнь богата на разнообразия. И в вопросе пробуждения жизнь бывает вполне необычной. Стенсер прочувствовал на себе это, так сказать, в полной мере.

Он умудрился уснуть сидя на пороге предбанника и прислонив голову к дверному косяку. Уснуть глубоким, почти непробудным сном. И кто знает, сколько бы он проспал, если бы никто ему не помешал?

— Просыпайся, говорено тебе! — проорал банник со спины, а после Стенсер ощутил, как на него вылили холодную, родниковую воду.

— А? — удивляясь, промычал он.

Молодой мужчина попытался соскочить на ноги, — это было инстинктивным порывом и потребностью. Только он неуклюже дёрнулся, а после, потеряв опору в виде дверного косяка, рухнул на спину, крепко ударившись затылком о пол. Не было боли, только в глазах потемнело.

«Чего это я? Куда спешу?» — подумал Стенсер, и не найдя причин для спешки, закрыл глаза. — «Ещё немноженько посплю… чуть-чуть и…»

— Да кому было сказано? Просыпайся, просыпайся, просыпайся! — не успокаивался ставший неприязненным, застуженный голос банника. Помолчав немного, когда Стенсер уже понадеялся, что его оставят в покое, старик прибавил. — Сам напросился!

Стенсер хотел открыть глаза, попытался даже, но… «Да ну его… зачем оно?»

И вновь холодная вода, и вновь попытка встать, и вновь падение, но с едва заметным ощущением боли.

«Вот чего пристал, чего ему надо?» — думал Стенсер открыв глаза и пытаясь увидеть старика.

— Что, лежишь? Ну лежи-лежи! Посмотрим как тебя кипяток взбодрит!

«Кипяток? — ещё не понимая, переспросил себя молодой мужчина. — Кипяток… кипяток… — а после, едва не воскликнул в голос. — Да ну нет же, нет!»

Он, точно порядочно опьянев, раскачивающейся походкой, зашёл в баню. Стоя рядом с дверью, держась за косяк, оглядывал чистую баню. И брёвна, и доски потемнели, но на них больше не было плесени. На потолке больше не росла зелённая плантация плесени. И того запаха, из-за которого на изнанку выворачивало, не осталось. Пахло горевшими в печи берестяными полешками. Слышалось потрескивания, не просушенных дров. И веники в двух бадьях запаривались в кипятке.

Стенсер хотел сказать пару «ласковых» баннику. Он искал его; заглянул под скамью, посмотрел за печью, даже заглянул в бак с кипевшей водой — ни следа от: «Злой, вредный, приставучий старикашка!»

Потребовалось совсем немного времени, чтобы мужчина бросил идею со сведением счётов. «Вот ещё, буду мстить какому-то там трусливому духу!» — подумал Стенсер, стягивая с себя рубашку. — «У меня дела и поважнее найдутся!»

Мужчина не сразу нашёл домашнее мыло, — маленькая кадка с маслянистой жидкостью, — приятное на ощупь и легко снимавшее грязь.

Стенсер хотел быстро помыться и наскоро постирать одежду, но как-то не сложилось. Он долго отчищал от кожи грязь, а уж одежда стала сложной задачей.

Но всё же, к вечеру, Стенсер вышел из бани. Повеселевший, бодрый, жадно вдыхавший вольный и свежий воздух, наслаждался жизнью. Мокрая одежда липла к телу, но ему было настолько хорошо, что подобное не доставляло беспокойств.

На брюки налипала пыль, но и это не казалось проблемой, Стенсер думал: «Ерунда! Отстираю, потом, когда в следующий раз пойду в баню!»

Стенсер шёл домой чувствуя, что сделал нечто важное и стоящее, — привёл баню в надлежащее состояние. И с чувством свершения, гордясь своей работой, он улыбался как последний дурак. Именно с этой, глупой улыбкой, он и зашёл домой.

— Ты где пропадал? — сразу накинулся на Стенсера старик-домовой. — Опять!

Домовой торопливо подбежал к молодому мужчине и замер, собираясь опять что-то сказать. Он внимательно оглядел мокрую одежду и волосы, с которых ещё капала вода. После посмотрел на довольную ухмылочку человека и наконец, закрыл рот.

— Будимир, тут такое дело… в баню теперь можно ходить, отмываться!

Старик как-то посмурнел, а после, с нажимом в голосе начал:

— А банник что же, пропал что ли?

Стенсер пожал плечами:

— Сейчас не знаю, но прежде был. Злой такой, вредный, что аж ух! — молодой мужчина едва не рассмеялся, слишком уж не привычной была фраза.

— Значит, в конец не одичал? Ну-ну… — бурчал себе под нос домовой. После, обратился к Стенсеру. — Печь топи! Не дело мокрым в холоде сидеть, к худу это!

— Да ладно тебе, подумаешь! — весело отмахнулся Стенсер.

Старик грозно зыркнул, задыхаясь от злобы.

— Понял. Растопить печь и протопить дом. Будет сделано! — сказал мужчина, поднимая руки, точно сдаваясь.

Домовой торопливо прошёлся по дому, словно что-то ища, но как-то безуспешно. После пробурчал нечто неясное и, бросив:

— Пойду, посмотрю на этого… банника! — домовой вышел из дома захлопнув за собой дверь.

«Вот и чего это он?» — ничего не понимая, подумал Стенсер.

Разведя огонь, мужчина плотно поужинал и забрался под одеяло. Там он быстро обогрелся. И слушая, как в печи звонко пощёлкивал горевший валежник, Стенсер пытался размышлять о прошедшем, богатом на события, дне.

Он вспомнил виноватого речника, грязнулю-банного, и странного мужика в рубахе, который своим видом напоминал зверя и инстинктивно внушал какие-то опасения. Только мысли его путались, а скоро образы вспоминаемых событий начали плыть и мешаться. Так он и уснул, не дождавшись домового, когда только-только начинало темнеть.

Ему опять снились какие-то причудливые, но приятные сны. Там, в мире грёз, он впустил в дом знакомую по видениям девушку. Они сидели за столом, пили травяной чай и разговаривали о самом разном, зачастую не имеющем смысла. И смотрели друг другу в глаза. Почему-то ему, молодому мужчине, было достаточно и этого, — даже во сне боялся спугнуть такое очаровательное видение с её проницательным взглядом. Уже проснувшись, Стенсер ощущал стеснения, ведь он не сомневался: «Она видит меня насквозь, со всеми моими слабостями и сомнениями. Она знает меня лучше, чем я сам».