Евгений Щепетнов - Выбор Пути [СИ]

Глава 5

Никакой обложки из человеческой кожи, никакого золотого тиснения. Книга была похожа на обычную книгу, в которую вахтер вписывает посетителей конторы. Пришел, предъявил паспорт — вахтер важно тебя осмотрел, сравнил твою личину с фотографией, записал твои данные в «амбарную книгу» и наконец-то пропустил в этот самый вожделенный «Снабстройкомплект». Надписи на темной твердой поверхности обложки тоже не было. Найди я такую штуку где-нибудь в заброшенном деревенском доме — даже внимания бы не обратил на такую ерунду. И вот как тогда отличить колдовскую книгу от всяческой ненужной макулатуры?– А почему ты сказал, что не знаешь, где она лежит? — спросил я беса, примерно зная, что он ответил. И бес меня не разочаровал:— Это правда. Я же не знал, куда именно бывший хозяин ее положил! Может на одну полку, может на другую! Я же этого НЕ ЗНАЛ!— Знаешь, Прошка, ты наверное кажешься себе таким хитрым, таким продуманным…правда ведь? А меня считаешь глупым… (волна веселья, злость) Так вот, Прошка, и ты, Минька…я к вам никакого зла не питаю. Вы мне никто. Но если будете себя вести плохо, если будете мне пакостить…я сделаю так, что вам будет очень плохо. Очень. Вам это надо?– Не надо, хозяин! (волна грусти, злость) Но как мы будем жить без шалостей? Мы не можем иначе! Если ты запретишь нам шалить с людьми – нам придется шалить с тобой. Иначе мы будем мучиться от голода! Или ты сам должен шалить с людьми — а мы будем питаться. Или отпусти нас на волю!– Извините, братцы, но я вас пока не отпущу. Прожили вы со своим хозяином столько лет, поживете и со мной. Насчет шалостей…а что вы вообще понимаете под шалостями? Поясните мне.— Это у вас называется «эмоции» – вмешался Минька – я не знаю, как мы едим, не знаю кто мы такие, это вы нас называете бесами. Но мы никакие не бесы. Но едим ваши эмоции. Вот ты побил кого-нибудь, сделал кому-то плохо – он плачет, переживает, вот мы и…покушали. Нам хорошо. Понимаешь, хозяин?— А если сделал кому-то хорошо? Если он испытал удовольствие? (И почему это я при этих словах увидел Машу? Не Бровину — здешнюю Машу, учительницу?) Эти эмоции вы можете есть?— Можем. Только с них мы живем впроголодь! А еще -- они невкусные! Такими эмоциями питаются другие сущности, не нашего рода. Вот те – да, питаются положительными эмоциями. Ну как бы тебе объяснить, хозяин…вот медведь – он ведь может и траву есть. Ягоды всякие, овес. Но вкуснее ему мясо! Нет, это плохой пример. Лиса! Она с голоду может что угодно съесть! Даже хлеб! Только захиреет и помрет! Вот так же и мы без отрицательных эмоций – захиреем и впадем в спячку. Мы живем только возле людей, а когда людей нет – впадаем в спячку. Думаешь зачем мы предыдущего жильца мучили? Пугали всячески? Кушать-то хочется!– Да они просто гады подколодные! Вот и все!Я вздрогнул от неожиданности – голос был хриплым, и каким-то странным, гулким, как из бочки. Такой голос должен принадлежать огромному человеку, толще меня раза в три и выше на голову!Но принадлежал он маленькому, не выше моих бесов мужичку с окладистой, ухоженной бородой. Борода была с проседью и на вид мужичку лет шестьдесят. Если забыть о росте, и о том, что обут мужик был в натуральные, как в фильме-сказке Роу лапти – обычный мужичонка, каких в деревнях в общем-то каждый второй. Старая рубаха, заштопанная на плече, старые штаны, обтрепавшиеся по низу – ничего примечательного.– Это еще кто такой?! – осипшим голосом спросил я, разглядывая гостя – Что за гость такой?!– Это ты гость! – бухнул мужичок, и по комнате пошла волна обиды и возмущения – Домовой я! Охрим меня зовут! Я в этом доме с самого его рождения! И с ним умру! А вы, люди, гости в этом доме! Этому дому триста лет! Вот так!– Вылез…выползок! – скривился Прошка – Чего под печью не сиделось?!– Да потому что вранье ваше слушать противно! Вишь ли, они по дому работают! Полы моют! Это я полы мыл, паря! А этим только бы говны накидать, да чтобы кто-нибудь вляпался! Ууу…надоели, аспиды! Паря, ты это…телевизер-то не отключай, ладно? А я завсегда и полы помою, и приберусь ежели чо! Скучно, понимаешь? Ох, как скучно! Как эти два козла беспутных прежнего жильца выжили – совсем стало скучно! У него-то телевизер был! Вот что вам не жилося?! Чего несчастного мучили?! Моя воля – отправил бы я вас в геенну огненную, откуда вы и вылезли! Нечего такой нечисти по белу свету лазить!– Сам-то кто?! – взвизгнул Минька, и по комнате пронесся даже не ветер, ураган неприязни – Нечисть и есть! Во всех народных преданиях тебя нечистью называют! Нечисть! Нечисть! Тьфу на тебя!– Нечисть! – эхом откликнулся Прошка – Тьфу!– Мда…оказывается у меня тут целый зверинец! – пробормотал я, и три потока неприязни коснулись моего мозга – Ладно, помолчите все! Пока не спрошу! Кстати, как там тебя…Охрим! Ты где вообще прятался все это время? Правда что ли под печкой?– Врут, мерзавцы! Мы, домовые, можем быть невидимыми, когда хотим. Глаза отводим.– Ты сказал, что в доме с самого его рождения…тогда скажи – откуда ты взялся? Откуда вы беретесь, домовые?Прошка и Минька мерзко захихикали, и кто-то из них изобразил звука выпускаемых газов. Я показал им кулак, и бесы заткнулись. Похоже, что они знали что-то такое, что было чем-то вроде как постыдной тайной. В их эмоциях ощущался привкус веселья, предвкушения и злорадства.– Не знаю я… – пробормотал Охрим, тяжело вздыхая – Неизвестно, откуда берутся домовые. Появился дом – появился я. Бывают дома без домовых, не образуются они там. Бывают с домовыми – вот как этот. И никто не знает, откуда мы беремся. Врать не буду – думал над этим, но ни к чему не пришел. Вот так, паря!– Он как таракан – заводится! – снова мерзко хихикнул Прошка – От грязи! – От грязи! – повторил Минька, и снова «пукнул». Охрим же вдруг матерно выругался, и попытался ударить Прошку довольно-таки увесистым кулачищем. Прошка легко увернулся, и Охрим остался стоять рядом со мной, тяжело дыша и тараща темные, практически черные глаза без белков. Да, точно нечисть…но судя по прочитанным книжкам – полезная нечисть. Если найти с ним общий язык.– А чем питаешься, когда людей нет? – снова взыграл во мне интерес естествоиспытателя – ты же вроде и хлеб ешь, и молоко пьешь. А когда нет хлеба и молока, что ешь?– Все он жрет! – радостно ухмыльнулся Минька – мышей лопает – только треск стоит! И крыс жрет, прямо с хвостами! И жуков с тараканами! Нечисть, как есть – нечисть!– Мне что, с голоду умирать? – нахмурился Охрим – Ем, чо уж…или в спячку впадаю. И за людьми подъедаю, да. Вот ты оставил на сковороде немного картошки – я и поел! Мне и хватило! И сковороду вылизал! Чистая ведь была? Лучше чем теркой отдраил!Меня чуть не затошнило. Оказывается, все это время я ел из мисок и кастрюль со сковородами, которые вылизывал представитель сонма нечисти! О господи…так и представляю, как он с хлюпаньем вылизывает мои тарелки! И воды не надо…все равно как собаке отдал вылизать! Где там, на востоке так делают? Дадут собаке вылизать, а потом с этим тарелок едят. Воды-то для мытья посуды у них нет, пустыня!– Вот что, Охрим – скомандовал я изменившимся от волнения голосом – Больше не надо вылизывать сковороды (гыыы… – заржали оба беса). Ты их водой мой, эти сковороды. И всю посуду. А я тебе буду ставить в печь миску с молоком, и класть свежего хлеба. Только пообещай, что не будешь вылизывать, ладно?– Ладно – пожал плечами повеселевший домовой – Иногда так ты прижигаешь к сковороде, что языком и не уберешь! Приходилось ногтями соскребать, и только потом вылизывать!Он показал мне несоразмерно большую кисть руки, и я посмотрел на его желтые, острые, как у кота когти. И снова представил – вот он скребет когтями сковороду, вот он облизывает свои когти, вот он лижет сковороду, оставляя на ней липкий слюнявый след. Бррр…Нет, я так-то не сильно брезгливый, военный человек вообще не имеет права быть брезгливым – на войне всякое бывает! Но чтобы мои тарелки после меня вылизывала неизвестная нечисть, именующая себя домовым…это уже слишком. К этому я не готов.– Договорились! – подытожил я, и переходя к делу, спросил – А теперь кто мне расскажет, что тут спрятано по ящичкам? Как определить, где и что лежит?Я окинул взглядом стену, состоявшую из множества выдвижных ящичков, и подумал о том, что мне не в жисть не разобраться в этом хозяйстве. Ящиков было так много – не менее сотни – что становилось ясно, что без какого-либо каталога тут не разобраться. И если его нет, надеяться можно только на помощь моих брехливых помощников.– Хозяин, мы не знаем точно, где что лежит – осторожно начал Прошка, и его поддержал Минька:– Когда тебе что-то понадобится, ты просто скажи нам, а мы попробуем найти ЭТО по запаху. У нас нюх тренированный, почище, чем у собак! Хозяин нас хвалил!– За то их и держал – проворчал Охрим – Больше-то от них проку никакого, только озоровать да людям пакость учинять! Гады, одно слово!Оба беса медленно, как два волка к добыче, двинулись к домовому. Тот сжал огромные кулачищи и ухмыльнулся:– Хотите попробовать как всегда? Давайте, охломоны! Давно я из вас дух не вышибал! Ну-ка, ну-ка!– Цыц! – крикнул я как можно более грозно – Всем стоять, бояцца! Ишь, разбушевались! Чтобы тут, дома, никаких баталий! Чтобы все были тихие, благостные и забыли распри! Вы все мои слуги, и должны жить мирно! И помогать мне! Вот спалю нахрен этот дом, и куда вы денетесь? Ты сразу сдохнешь (я указал на Охрима), а вы будете вечно сидеть на пустоши и питаться случайными эмоциями! Голодные и холодные! Вам это надо?! Тогда заткнитесь и живите! И не мешайте мне. Я буду осматривать лабораторию.– Прежний хозяин эту комнату тоже так называл – лаболатория! – с удовольствием повторил Охрим – Говорил, что он тут опыты проводит!– Вот-вот…и не мешай мне проводить опыты – буркнул я, и снова осмотрелся по сторонам.Мне тут нравилось. Пахло травой, химикатами, чем-то неуловимо приятным, пряным – сразу не поймешь чем именно. Пряный запах щекотал нос, не не так сильно, чтобы это вызывало неприятные ощущения.Одна стена от пола и до потолка была занята ячейками, похожими на ячейки в банковском хранилище. Узкие выдвижные ящички, на каждом из которых написан свой номер, и этих ящиков в комнате длиной метров семь или восемь было много. Очень много.Я выдвинул несколько ящиков – на пробу. Один был до половины заполнен семенами какой-то травы, в другом – истолченный в порошок минерал. Третий был почти пуст, и только в дальнем конце его лежал пучок травы, высохшей до рассыпания в порошок. И так – во всех ящиках, которые я на пробу выдвинул.Вся эта «картотека» была сделана любовно, умело, опытной рукой, и когда я спросил у домового (к которому честно сказать я почему-то испытывал в сотни раз большее доверие, чем к бесам), тот с нескрываемой гордостью ответил, что сделал это сооружение последний хозяин, который любил и умел работать с деревом. И он же сделал и полки на другой стене, и длинный тяжелый стол, лишенный какой-либо покраски, если не считать покраской многочисленные пятна и ожоги, покрывающие столешницу практически по всей ее поверхности. Могучий стол, из темного дерева, наверное – дуба. Отполированный, ошкуренный, без изысков,практически вечный – если его нарочно не ломать.На столе – большая стеклянная спиртовка, рядом – керосиновый (или бензиновый?) примус, я такой видел только в кино (из похожего булгаковский кот Бегемот пил бензин для залечивания своих ран). Много реторт и колб разного размера и конфигураций. Целое богатство, достойное химического кабинета университета! Колбы стояли на столе, на полках, вделанных в стену, даже на полу. Зачем бывшему хозяину столько колб – это загадка. Прямо-таки коллекционер колб какой-то, а не колдун! В углу десятилитровая стеклянная бутыль со стеклянной же пробкой. Подошел к ней, выдернул пробку, понюхал…да это спирт! Чистейший спирт – полная бутыль!В противоположном углу еще два бутыли. Неужели тоже спирт? Закрыл эту, подошел к двум бутылям, открыл, понюхал…нет, это керосин и бензин. Кстати, неужели за десятки лет эти летучие жидкости не испарились? Пробки-то совсем не такие уж и годные для того, чтобы уберечь жидкость от испарения! Ладно бы там резиновые, но стеклянные? Неужто так притерты к горлышку? Или это такая магия? Хотя резиновые за такое время точно бы развалились. Или бы их разъело. А вот стеклу пофиг бензин.Толку-то рассуждать – есть факт, и его надо принять. В жизни вообще многое надо принимать, или не принимать – как веру в бога. Ты никогда не сможешь доказать его отсутствие, как и его наличие. Так какого черта ломать копья в бессмысленных спорах? Только дураки спорят о том, существование чего, или отсутствие доказать абсолютно невозможно. Я – не дурак.Ступки. Медные, чугунные – большие и маленькие. Самая большая мне выше колен, и в ней торчит здоровенный пестик, больше похожий на булаву. Таким пестиком не то что башку разбить – латы можно проломить! Самая маленькая ступка размером с ладонь – фарфоровая. И пестик в ней фарфоровый.Все ступки чистые, ощущение такое, будто бывший их хозяин перед смертью вычистил каждую до блеска.И тут же ощущение неправильности – даже если вычистил, а пыль? Неужели пыль сюда, в тайную комнату не попадает?– Кто вытирал пыль в этой комнате? Кто тут убирался? – Я! – Охрим тяжело вздохнул – это моя обязанность. А за то хозяин поддерживал мой дом, не давал ему гнить. Ведь дом – это я! Не будет дома, не будет и меня. А кроме того – мне же скучно. Что-то ведь надо делать от скуки? А то так и с ума сойти недолго…– А что, бывают и сумасшедшие домовые – заинтересовался я – И как же это выглядит?– Плохо выглядит – домовой подергал себя за бороду и помотал головой – Становятся злыми, нехорошими. Вот как они! (Он кивнул на бесов, которые стояли с видом полнейшей невинности) Не дают людям жить, портят вещи, прячут их, пакостят всячески. А потом умирают вместе с домом, потому что не понимают, что без людей нет и дома, ведь дом-то для людей! А раз нет дома – нет и домового!– А ты умный, Охрим – задумчиво протянул я – Книжки читаешь?– Если попадутся – читаю – степенно кивнул домовой – Чай не дурак, не бес какой-нибудь! Но и телевизер люблю! Больше всего телевизер люблю!– Телевизор! – автоматически поправил я.– Я и говорю – телевизор люблю! – продолжил домовой – Там много чего можно высмотреть, если знать, как смотреть! Это только дураки смотрят только про всяких там голубых единорогов, больше им ничего не надо! А умные и новости посмотрят, и всякие там передачи научные. Штоба голова была занята! Штоба развивалась!– Сам дурак! – как-то вяло констатировал Минька – И шея дугой!Я покосился на беса, хотел спросить, почему шея дугой, но передумал. Зачем забивать себе голову излишней информацией? И шагнул к стене, заставленной книгами.Много, много книг! И каких только тут не было! От старинных, в кожаных переплетах на старославянском языке, до вполне себе современных, изданных в начале тридцатых годов. Да…вот когда умер хозяин дома. Где-то в середине тридцатых, примерно тридцать пятый-тридцать седьмой год. Ну…судя по книжкам, конечно. А может позднее. Может – раньше. Если только у домового спросить? Когда именно помер. И кстати – а кто хоронил хозяина дома?– Охрим, а кто хоронил прежнего хозяина?– Хоронил? – домовой грустно потупился – Можно сказать и так. Когда хозяин-то умер, сюда пришли люди из деревни. Нашли его, и закопали под березой. Вот и все похороны. И стали здесь жить. Бесы их потом шуганули, люди сбежали. Потом другие пришли жить. Их тоже шуганули. И третьих. И четвертых. А потом дом долго, очень долго стоял пустой.– Ты жалеешь о нем? – спросил я с некоторым удивлением. Хотя чему удивляться – домашние животные тоже ведь жалеют о хозяевах. Переживают за них. Защищают их. Любят…– Жалею? – домовой нахмурил брови, раздумывая – Да, жалею. Он был хорошим хозяином. Дом этот любил, хорошо его содержал, постоянно подновлял. Видишь, какие сделал тут полочки? Красиво, правда? Как можно о нем не жалеть? Надеюсь, ты…Он замолчал, потупился, и я улыбнувшись продолжил:– Буду не худшим хозяином? Надеюсь, Охрим. Кстати, а кто тебя так назвал?– Он и назвал. Он дом построил, а когда я тут появился… он меня назвал. – Охрим, он был хорошим человеком?– Хорошим человеком? – домовой вдруг поднял голову и посмотрел мне в глаза – Он не был человеком, мой новый хозяин, имени которого я пока не знаю. Колдуны со временем перестают быть людьми, разве ты не знаешь? Я помотал головой:– Я случайно стал колдуном. Меня никто не учил, никто не рассказывал о колдунах. Кроме одной ведьмы…– Будь осторожнее с ведьмами! – встрепенулся домовой – это подлый народишко! Они тебя используют, вывернут наизнанку, а потом выкинут! Оооо…эти ведьмы!– Даа…эти ведьмы! – хором поддержали бесы и гаденько захихикали. А Минька еще и добавил:– У старого хозяина была одна! Ох, они с ней и кувыркались! Чего только не творили! Хороша была, стерва! Только потом она воткнула ему нож в спину, забрала все ценное, пока она валялся дохлый – она думала, что дохлый – и сбежала куда подальше! Ох, он и злился! Ох он и ругался! Когда отживел, конечно. Потом искал ее. А потом всех баб ненавидел – проклинал, только треск стоял! Скольких он проклял – и не счесть! И баб, и мужиков – вся округа разбежалась!– А мужиков-то за что? – вдруг посочувствовав мертвому колдуну поинтересовался я. Уж на то пошло, меня тоже баба предала. Танька, чертово семя! Ууу…так бы и проклял!– Так она сбежала с заезжим торговцем косметикой! Коробейником, так их тогда называли! Хе хе – захихикал Прошка – ох и обжирались мы тогда с Минькой! Эмоций было – выше крыши! И немудрено, когда на всю округу мор напал! Люди мерли, как мухи на морозе! И никто не мог понять – почему! А это хозяин всех проклял!– Он сам и снял проклятие! – возразил домовой – и вообще это вышло случайно! В сердцах! Он сильный колдун был, проклял, а потом сам раскаялся! Так что не приписывайте ему лишнего! Тьфу на вас! Три раза тьфу!Мда…то-то мне ведьма говорила, что нужно быть поосторожнее со словами…вот так проклянешь свой райотдел, а на них мор нападет! Вот это будет задница! Запомним, однако…Еще ячейки, побольше…что там? Те же колбы, только с этикетками. И в колбы что-то налито. Темная жидкость…светлая…молочная непрозрачная….зеленая…синяя…чего только нет!На этикетках написано…на непонятном языке. Греческий? Вот же черт…и не прочитать. Когда-то, еще до революции, в школах учили и греческий. Как и латынь. Теперь…теперь черт знает чему учат, но только не тому, что пригодится в жизни. Ни труду, ни домохозяйству – девчонок. Только показуха и куча всяческой информации. По большей части детям и не нужной.Я бы ввел в школе факультатив. Обязательные предметы – математика, русский язык, английский язык (куда в наше время без него?), ну и еще пару-тройку предметов, а остальные – только по желанию родителей.Но сейчас не о том. Увы, эти все готовые снадобья мне теперь бесполезны. Греческого-то я не знаю! Хорошо еще, если это просто греческий, а если древнегреческий? Греческий я еще могу со словарем расшифровать.Впрочем – а зачем мне вообще это расшифровывать? Я что, собираюсь воспользоваться запасами покойного колдуна? Зачем они мне? Да и в любом случае, если снадобья и пригодились бы мне для чего-нибудь, то они уже давно протухли. Не вечно же им храниться в пузырьках. Срок годности на них истек давным-давно. Мы же не используем просроченные лекарства! Ну…почти не используем. Чего греха таить – если нет годного аспирина, не гнушаемся и просроченный сожрать – а куда деваться? Если другого нет. Но подозрительные снадобья, да еще и просроченные?! Нет уж…увольте.А вот теперь – самое главное, ради чего пришел. Колдовская книга. Я оттягивал этот момент, будто боялся открыть крышку этого «гроссбуха». Исследовал содержимое лаборатории, заглядывал в углы и рылся в кучах барахла, наваленного и навешанного по углам (Кстати, тут было и такое интересное «барахло», что просто дух захватывало! Но его я потом как следует разгляжу).Я протянул руку и решительно окинул крышку колдовской книги. Выдохнул, и замер, ожидая чего-то странного. Чего именно? Да кто его знает! Каких-нибудь спецэффектов, чего же еще! Ну там…фонтана огня, например! Или джинна, который спросит меня – какое у меня желание…перед смертью! Или молний, которые начнут бить вокруг, устроив что-то вроде лазерного шоу. А тут…ничего. Совсем ничего. Книжка, как книжка. И кстати – с пустыми листами! Пожелтевшая от времени бумага, и на ней ничего не написано! Это как так?!Разочарование было просто ошеломляющим. Где заклинания?! Где мудрость веков от старого колдуна?! Ни хрена нету!А может бесы обманули, и это никакая не колдовская книга?! Может настоящая книга где-то спрятана, а эта так, для отвода глаз?!Нет, не может быть. Я же наложил на них заклятие! Они не могут соврать! Значит, это настоящая колдовская книга.– Ты ее с начала открой, хозяин – послышался голос домового – Ты ее с заду открываешь, а там ничего нету!Тьфу! Позорище! Книжка-то оказывается лежит «вверх ногами», да еще и «задом» ко мне! Но сделаю вид, что так и задумано. Переворачиваю книгу, открываю…есть! Есть записи! И кстати – это не бумага, а…кожа, что ли? Точно – тонкая кожа. Только не говорите мне, что человеческая…брр… Нет, скорее всего обычная телячья кожа, которая называется «пергамент». И на ней…я не знаю, что на ней. Рунное письмо? Не знаю этих значков.Листаю дальше. Пергамент…пергамент…бумага! Ага…это уже ближе к нашим дням. Бумага странноватая – полупрозрачная…может и не бумага? Папирус какой-нибудь? Нет, скорее всего просто такая бумага – рисовая, например. А почему бы и нет? Китайцы-то приезжали на Русь, привозили свои товары. Значит и бумагу могли привезти.Хмм…а может все интереснее? Может сам колдун туда ездил? В Китай? А почему бы и нет! Вот откуда у него и железяки, те что в углу стоят, будто кучка швабр. Красивые штуки, точно! И сделаны на востоке. Интересно, зачем он сюда их притащил?Впрочем – может, коллекционировал? Ну а что…вполне его понимаю. Мне тоже нравятся всякие там железки вроде сабель, шашек и прочих ножей. С удовольствием бы коллекционировал, будь у меня деньги и свой дом. Когда живешь по служебным либо съемным квартирам, и зарабатываешь только на прожитье – тебе не до коллекционирования, это точно.Дальше записи пошли уже почти читаемые – старославянский, или чуть ближе, но слова можно было разобрать. И еще дальше – вполне себе нормальный язык, с ятями, но легко читаемый. Почерк того, кто писал, был практически каллиграфическим – на загляденье. Умели в старину учить чистописанию!« Три доли чеснока, две доли оболонь-травы, одна доля кости слона, три доли нюхательного табака, две доли земли со старой могилы, три капли росы с подсолнуха… » « Рамара карума боскара асд. Афар макур асама кагал. Индигу омоко касс аран. »И это чтобы вылечить облысение. Вот кто, когда решил, что такая хрень помогает от облысения?! Как они вообще дошли до такого? И самое главное – на ком они проверяют все новое?Вопрос, между прочим, не праздный. К примеру: создал колдун какой-то состав. Ну хотя бы тот, что выше, с чесноком и укропчиком. Для вкусу, так сказать. Добавил кетчупа, земли с могилы, фалангу мизинца повешенного и крылышко летучей мыши. И дальше что? Дальше он всю эту адскую смесь греет на огоньке (так все снадобья готовят, практически без исключения), а когда греет – бормочет над ней какую-нибудь бессмысленную белиберду вроде сейчас прочитанной. И получается…нечто! Какой-то состав! Какое-то снадобье. И что потом с этим снадобьем делать? Как испытать? То ли оно лысину убирает, то ли понос насылает или золотуху, то ли третий глаз открывает! Или все глаза закрывает. Насчет третьего глаза конечно погорячился, но смысл понятен – КАК эти чертовы колдуны проводили клинические испытания?! Ведь тут рецептов несколько сотен! Мелким, убористым почерком – несколько сотен! Я даже и сосчитать не могу – сколько тут рецептов – настолько их много. Описание ингредиентов, способов приготовления снадобья, и выделено – то, для чего снадобье предназначено.Задумавшись, я забыл про своих спутников. Отошел от ступора только тогда, когда услышал позади себя перебранку, а потом и откровенную ругань. Ничего интересного для себя из этой ругани не вынес – информации ноль. Ругательства у них жалкие – любой армейский сержант матерится гораздо виртуознее. А то, насколько бесы круче домовых, или наоборот – это мне было совершенно не интересно.– Молчать! – скомандовал я, и повернувшись, показал кулак разбушевавшейся нечисти – Никаких разборок в этом доме! Мне слушать ваши дрязги нет никакой радости! И вообще – в лаборатории никакого шума и болтовни! Понятно?– Понятно, хозяин! – хором, как послушные первоклашки.То-то же! Чего-чего, но армия научит управлять стадом полудурков, которым только бы шуметь, хавозничать, жрать и дрыхнуть! – как говорил капитан Муравлев, поучая нас, молодых лейтенантов, как командовать своими подразделениями. Вот и научила. Школа жизни, однако! Кривобокая, с прохудившейся крышей – но школа!Я долистал книгу до последней записи. Дальше уже шли чистые листы, видимо предполагалось, что заполнять их будет такой кадр как я – типа продолжатель дела великого колдуна. Только мне вот в одно место не уперлось делать всякие там эксперименты. Монал я ваши заклинания, монал я вашу лабораторию уважаемый покойный колдун – на мне ваша династия экспериментаторов и завершится. Только вот надо все-таки выяснить – а как этот покойный злыдень проводил свои антигуманные эксперименты? Чую, мне ответ не понравится, ох, чую!– Народ! – веско произнес я – без лишнего словоблудия, только по делу: расскажите-ка мне, как ваш бывший хозяин испытывал новые снадобья. Он ведь испытывал их на людях, так? Где брал своих…хмм…жертв?– А везде! – безмятежно ответил Прошка – Поймает какого-нибудь злодея, и давай его снадобьем поить! Или поливать! А потом и смотрит – что с этим придурком случится. То ли облезет, то ли обрастет, то ли у него рога прорежутся, то ли уши отпадут. А как еще определишь, работает снадобье, или нет?– А где он брал злодеев? И как он вообще определял – злодей это, или нет? Или брал первого попавшегося?– Нет – усмехнулся Минька – Он нарочно бывалыча пойдет куда-нибудь в город, да походит по кабакам. Денег покажет, а злодеи-то за ним и побегут! А он их – рраз! И повяжет! И когда – там испытывал, на месте, когда сюда привозил – всякое бывало. Не видел еще, там, в дровянике, крышка погреба? Он в том погребе злодеев-то и держал. А как не нужны становились – он их и в лес. Ну, конечно – крови подспустит, сердце когда вырежет, или глаза достанет (меня аж едва не замутило), чего добру-то пропадать? Но остальное в лес, к Матрениному болоту. Там кикимора живет, так он ее угощал свежим мясцом. А еще на старое кладбище относил – тамошнему Хозяину. Тот ему за то позволял и землицы наковырять с могил, и еще кое-что давал… Так-то хозяин кладбища не любит, когда колдуны бродят по его дому. Он им пакости всякие строит, может и порчу наслать – снять будет трудно. Они, могильные, старым колдовством владеют, какое уже и забыли, их колдовство трудно перебить!– То есть только на злодеях тренировался? – не поверил я – Только лишь?– Ну…нет, не только – сознался Прошка, явно вспомнив о том, что бывает с теми бесами, которые мне врут – хозяин еще хамов не любил. Особенно каких-нибудь богатеев. Наорет на него барин, наговорит всякого, а хозяин его – рраз! И в полон возьмет. И давай на нем тренироваться! А потом и добьет, чтобы не мучился. Хозяин-то добрый был…иногда. Отнялись ноги, отсохли от снадобья – как человек будет таким жить? Или руки-ноги отнялись. Тяжко ему! Хозяин возьмет и голову ему отрубит. Мечом – видел, какие мечи в углу стоят? Или топором. Или штуками всякими китайскими – не знаю, как их назвать. Ох, как ловко отрубал! Любо-дорого посмотреть! Он учился мечами-то рубить, когда мы с ним были в Китае. И не только мечами учился рубить. Он там долго сидел, в Китае том, учился у тамошних колдунов. Ну и мечом учился махать. И на кулачках драться.– А еще кого он использовал в качестве подопытных объектов? – продолжал настаивать я. Образ бывшего хозяина дома у меня вырисовывался совсем уже не радужным. Нет, не в смысле ЛГБТ – тьфу! Испортили радугу, подлецы…нет! Я в смысле – совсем не розовый такой образ. Да что меня все на цветные сравнения тянет?! Проще говоря – откровенным злодеем вроде бы назвать его и нельзя, но хорошим человеком – определенно не назовешь. Мстительный, злобный – и это притом, что существом он был невероятно сильным, опасным во всех отношениях, и физически, и магически. Как там ведьма про него говорила? Подковы ломал? То-то он злодеев как детей валил. Тем более, что он ведь мог и словом заколдовать – как я того торгаша с базара.Все равно, даже если и не совсем злодей, убивал-то он всяких там разбойников – но как-то это не по-людски, испытывать опасные снадобья на живых людях. Люди же все-таки!Хотя…некоторых людей и людьми-то назвать трудно. Вот один придурок (недавно в новостях видал) – устроил дома самую настоящую секту, и несколько лет занимался сексом со своей малолетней дочерью. С шести лет начал, сволочь! Так что, будет ли грехом испытать на нем магические снадобья? Да его на кол посадить – вот ему наказание! Самое малое наказание! Или человек, который организовал теракт, при котором погибли десятки людей. И его надо жалеть? Или маньяк, убивший беззащитных людей – он заслуживает жалости? По-моему, ни малейшей. Так могу ли я судить своего предшественника, не зная досконально, что именно тогда происходило?Я еще немного полистал книгу, просматривая записи. Ничего такого странного, магического в этой книге не увидел. Просто сборник «рецептов» и заклинаний, выглядевших как набор бессмысленных слов. Что я ожидал увидеть в книге? Сам не знаю. Рисунки? Личные записи? Да, наверное – все-таки личные записи. Что-то вроде дневника человека, который составлял книгу. Но…ничего такого не было. Просто сборник инструкций для «мага-биолога», или скорее «мага-фармацевта».Книге много лет, очень много, ей сотни, а то и тысячи лет, и писал ее точно не один человек. Почерк разный, разные языки написания. А еще – разный материал, на котором писали. Книгу не раз переплетали заново, добавляя новые листы – это совершенно определенно. И кстати сказать – сколько записей сделал в ней мой ближайший предшественник установить совершенно невозможно. Увы. Или – не увы. Какая мне разница, где он писал, а где другой колдун?Ну что же…сегодня я узнал столько, что мне предстоит переваривать эту инфу не одну неделю, и даже не месяц. Что делать со свалившимся на меня наследством – я не знаю. Ясно только, что моя жизнь уже не будет прежней – как бы я ни пытался делать вид, что ничего особого не случилось. Случилось, еще как случилось!Буду думать, буду соображать. Но первое, что приходит в голову – надо бежать и поскорее приватизировать дом. Он не должен попасть в руки никому из сторонних людей. Если его в самом деле сожгут, пропадут такие знания, такая сокровищница знаний, что это будет сравнимо с библиотекой Ивана Грозного. И не надо говорить, что преувеличиваю – я еще не уверен, было ли в библиотеке Ивана Грозного что-нибудь ценное, а вот тут…тут нечто потрясающее, то, что не должно исчезнуть без следа.Я закрыл тайную комнату (непонятно как встроенную в дом, я еще не понял – как это было сделано) тем же самым заклинанием (непонятно как работавшим – стена, которая ранее пропала – снова появилась), поворотом вешалки заново насторожил сторожевое устройство, и…отправился спать. Три часа ночи, черт подери! Вот это я провозился! Спать хотелось, как из ружья. А мне ведь службу служить и работу работать! Другого способа заработать на пропитание у меня пока нет, так что…баю-бай. Утро вечера мудренее.Телевизор оставил включенным – пусть смотрит нечисть. Только звук убавил, да предупредил, чтобы молча смотрели, не галдели. И чтобы не видать их было – совсем. Иначе полное ощущение, что спишь в кинотеатре – когда увидишь перед собой спины зрителей.Утром я проснулся злым и не выспавшимся, по одной простой и банальной причине – надо выключать телефон на ночь, чтобы всякая сволочь не звонила мне в такую раннюю рань! Аж в девять часов утра! Ну и что с того, что в райотделе уже начался рабочий день? У меня рабочий день ненормированный! Я может всюночь всякую преступную нечисть по округе гонял! Устанавливал правопорядок! И ты звонишь так, как будто твои майорские погоны дают тебе право названивать в неурочное время!Подождав, когда телефон сам по себе выключится, а может быть даже исчезнет, перейдя в мир под названием Навь, я конечно же такого чуда не дождался и был вынужден нажать кнопку приема. Все-таки Миронову не птичка на погоны какнула, цельный майор, так окажем же ему толику уважения, хотя и в высшей степени им недовольны. Очень сильно недовольны, до ненависти.– Слушаю! – попытался я сделать голос как можно более приятным, что определенно у меня не получилось. Таким голосом только из сортира кричать: «Занято, … вашу мать!»– Слушаешь, Каганов?! Значит живой?! – голос Миронова был вкрадчив, что означало высшую степень недовольства – А раз живой, какого черта трубку по часу не берешь?!Виктор Семенович, он же майор Миронов, всегда имел склонность к преувеличениям. Если он говорил, что участковые совсем спились и вовсе даже охренели – это всего лишь означало, что группа участковых немного посидела вечерком, обдумывая завтрашние мероприятия. А чтобы горло на совещании не пересохло – употребили по поллитре пива. Это что, спились?! Тем более что рабочий день уже закончился!Или если он говорил, что участковый развалил работу на участке, что он совсем пропащий и скорее всего скоро отправится в народное хозяйство быкам хвосты крутить – это означало, что участковый всего лишь просрочил бумагу с представлением прокурора об отлове одной психички, которая не пускает своих родственников в свою же законно полученную от государства квартиру. И при этом начальник отделения участковых забывает, что хорошая бумага должна отлежаться и пожелтеть, и только тогда от нее будет прок. А если взрезать дверь болгаркой и достать оттуда психичку – кто потом будет отвечать за нанесенный материальный ущерб? Баба ничьей жизни и здоровью не угрожает, а если не желает видеть родню – так это их внутрисемейные разборки! И лезть туда участковому совсем даже противопоказано!В общем – вечно распушит Семеныч из маленькой какашки огромную кучу дерьма, и таращит глаза, как следователь НКВД на допросе Тухачевского. Но тот хоть за дело командарма гнобил, ибо нефиг заговоры устраивать, а несчастного участкового зачем гнобить? Его холить, лелеять нужно! Льготы ему давать, квартиры-дома, а не вопить таким неприятным голосом, будто наделал в штаны от излишнего крика!Через двадцать минут я уже сидел в уазике, позабыв обо всех чудесах, которые мне привиделись этой ночью. Не до колдовства! Не до домовых и бесов! Тут того и гляди анальную кару получишь, несмотря на то, что заступил я на этот участок не то что без году неделю, а без одной недели час! Убийство, вот что черт возьми случилось на моем участке. В деревне Вороновке какая-то сволочь влезла к старухе в дом и лишила ее остатков жизни, после чего гадина обшарил (ла) весь дом в поисках чего-нибудь интересного. Чего именно – нетрудно догадаться. А участок-то мой! Я на нем участковый! И кто тут будет громоотводом? Двадцать минут мне понадобились на то, чтобы сварить три яйца в смятку (лучшая еда, когда торопишься и надо что-то бросить в желудок), съесть их с куском хлеба, умыться-побриться, выпить кружку теплого чая (уже на ходу), и закрыть дом на замок. Уходя я крикнул в пустоту, которая внимательно следила за экраном невыключенного телевизора:– Тарелку не вылизывать, а мыть! Не шалить! Пакостей не учинять! Дом стеречь! Чужих не пускать!Пустота фыркнула, что-то неразборчиво пробормотала – что-то ехидное и вроде даже матерное, но я предпочел не различить слов. Ибо обидно и вызывает в ответ на репрессии. Скатился по лестнице, почти не касаясь ступеней, и навесив замок отправился к автомобилю.До Вороновки десять километров вполне приличной по сухому времени года дороги – не грейдер, но накатанная, гладкая и ухоженная проселочная дорога. По дождю ехать по такой дороге будет сущим безобразием, черноземное полотно делается скользким, будто намыленным, но сейчас, когда солнце припекает по-летнему и дождей не было с самого апреля – ехать по дорожке одно удовольствие. Потому долетел до места я просто-таки мушкой хлопотливой. Чтобы попасть к самому что ни на есть разбору: тут уже была группа – из следственного комитета баба, Лия Михайловна, опер Васька Куделин, ну и эксперт-криминалист, своей козлячьей бородкой походивший на Дон Кихота. Только бородкой, потому что ростом он был ровно вполовину этого книжного персонажа. Впрочем – не только ростом, но и толщиной. Ну не удался он как мужчина, чего уж там! Если только в «корень» пошел? Но сомневаюсь. Уж больно мужик был ехидным и злым как собака. Его за глаза так и звали – «Гав Гавыч». В миру же он был Гаврила Гаврилович – как об этом нетрудно было бы догадаться.– О! – ядовито ухмыляясь фыркнул Гав Гавыч – Участковый явился! Явление участкового народу! Не прошло и года! Участковый дрыхнет, а тут преступность разбушевалась, народ тиранит! А он там спит! Небось нашел какую-нибудь вдовушку, и давай множить деревенское население! Каганов, ты как насчет вдовушек?– Нет – сумрачно ответил я – Только с кобылами. Кобыла – она самая лучшая невеста!– Я так почему-то и думал – отрезал эксперт – Участковый, это не должность, это диагноз! Михална, слышала, почему участковые квашеную капусту не едят?– Почему? – Лия Михална с интересом воззрилась на довольного, сияющего эесперта.– А глаза щиплет! – эксперт изобразил, как я должен поедать капусту, опуская рыльце в миску – А знаешь, почему они маринованных огурцов не едят?– Почему? – спросила Лия Михална, продолжая довольно хихикать.– А голова в банку не лезет!Женщина еще громче захихикала, а опер Васька Куделин, который как раз вышел из избы, недовольно поморщился:– Хватит ржать, а? Народ смотрит! Устроили тут…Васька был мужиком правильным и видал всяческие виды. Работал он уже шестой год, но циником как ни странно еще не стал – в отличие от Михалны, бабы за сорок, и Гав Гавыча, редкостной сволочи, для которого ничего святого наверное в этой жизни и не было. Может эксперту, вечно копающемуся в трупах и положено быть циником, но Гав Гавыч все-таки черту эту уже давно перешагнул. Ему все было пофиг. Не трогали Гавыча ни слезы матерей, жен и детей, не трогал вид несчастных жертв – для него все это было рутиной и забавным приключением – в зависимости от различных обстоятельств. Наверное – это было застарелой профессиональной деформацией, а возможно – просто отсутствием совести. Хотя скорее – все вместе взятое и умноженное на десять.В общем – не люблю я его, да и все тут! Впрочем – как и дуру Михалну, которая вечно поглядывает на мою задницу. Ну любит она молодых мужиков, чо уж там…рассказывали мне о ней кое-что мужики с райотдела. Только вот не в моем вкусе женщины, больше похожие на борца сумо. Боюсь я их. Не дай бог сверху сядет такая сумоистка!– Ну чего, Каганов, пистона будешь получать? – задумчиво протянул Васька, закуривая сигарету – Похоже, что местные тут покружили. Бабку задушили, смертные деньги вытащили, и были таковы. Или таков.– За что пистона-то?! – безнадежно спросил я, сам зная, за что. За ТО! И за ЭТО!– Давай, опрашивай соседей иди. Подомовой обход делай – пожал плечами Васька – Смотреть на старуху будешь? Или на слово поверишь, что она мертвее мертвого?– Смотреть буду! – ожесточился я – У меня хобби такое – рассматривать мертвых старух!– Он от этого возбуждается! Мало того герантофил, так еще и труположец! – прокомментировал Гав Гавыч, и мне ужасно захотелось дать ему по роже. Может проклясть его? А что – награжу вечным поносом, и пусть себе дрищет в свое удовольствие! И жизнь его будет веселой, насыщенной сочными приключениями!Нет уж – говорят, эксперт он хороший, пусть даже и человек дерьмовый. Пускай работает. И вообще – поменьше надо разбрасываться заклятиями.Вызвался смотреть на бабку – значит, надо идти. Тем более что я все-таки орган дознания, как это следует из моих обязанностей. Участковый воплощает в себе сразу три ипостаси – дознаватель, опер, и собственно участковый уполномоченный. Особенно в селах, где до ближайшего РОВД иногда можно добраться только, и исключительно – на тракторе. Или вертолетом.Дом, как дом…каких сотни, а то и тысяч по всей округе. Сложен из брусьев, обшит досками. За досками – засыпка из опилок и всякой такой ерунды. Типа утеплитель. Такие дома строили после войны и в пятидесятые годы – дешевле, чем из бревен, и вроде как меньше хлопот по обслуживанию. Бревенчатый рассыхается, надо ждать, когда он усядется, потом щели конопатить, и все равно обшивать досками. А тут построил, засыпал, обшил, изнутри фанерой обил – вот тебе и дом! Да, не такой добротный, как мой дом (уже – мой!), но вполне себе пригодный для жилья.Две комнатки, кухня – совсем маленький домик. Правда есть сени – и как вижу, там стоят бутыли, из которых мерзко воняет бражкой. Вон оно что…похоже бабка приторговывала самогонкой, так что немудрено, что к ней ходили все местные, кому не лень. Это и объясняет, это и замедляет расследование. Раз к ней таскались все, кому не лень – попробуй ты, найди среди них убийцу! Тут круговая порука, черт их подери!Бабка лежала на постели, и ее фланелевый халат был бесстыдно задран до самой груди, обнажая белые дряблые ноги и все, что между этими ногами находится. Отвратительное зрелище. Так вот что Гав Гавыч имел в виду насчет возбуждения, мерзкий козел! И язык же повернулся! Похоже что визитер (или визитеры) здесь хорошенько поразвлекались. И выпили, и закусили, и «красотку» поимели. Твари чертовы! Ненавижу эту синь…вот на кой черт они живут, небо коптят? Небось еще какими-нибудь инвалидами числятся. Смолоду бухают, здоровье пропивают, потом уходят на инвалидность и квасят, собираясь с самого раннего утра у магазина, торгующего шмурдяком! Нет, они там не покупают, они там тусуются – вдруг появится богатый чел, имеющий капитал, достаточный для приобретения самогонки, либо разведенного спирта «Роял»? И тогда жизнь удалась! День прошел не зря!Насмотрелся я на таких тварей – что в детстве, что в юности, что сейчас – когда поработал участковым. Эти синяки деградировали до самой последней степени, и все, что у них осталось, все, чего они хотят – это нажраться и стоять, пуская табачный дым стаей вонючих шакалов, стоять и трепаться языком ниочем, обсуждая все на свете, потому что они всегда знают все обо всем лучше любого мыслителя.В комнате было полутемно, хотя кто-то (наверное опер) отодвинул занавески до самого предела. Тусклая лампочка почти не давала света – экономия, зачем его зря-то жечь? Что старухе смотреть? А телевизор вообще лучше всего глядеть в темноте – оно ведь и видно гораздо почетче!Вещи из платяного шкафа вывернуты на пол, и скорее всего – деньги хранились именно там, в секретном месте, под стопкой белья – в том месте,о котором само собой не знает ни один домушник. Еще можно хранить деньги в морозильной камере, за ковром на стене, и в бачке унитаза. Но тут бачка нет, сортир деревянный на улице, так что кроме шкафа и морозилки тайных мест в доме больше и не осталось.Холодильник тоже открыт. Если там что и было – то оно сразу и убежало. В общем – разграбили несчастный домик по-полной. Вот он, вред алкоголя! Не торговала бы самогонкой, и…Впрочем – мне ли ее судить? Может у нее нет никого родных, может жила на одну социальную пенсию в шесть или семь штук! Попробуй, поживи на шесть тысяч в месяц! Это только наши депутаты могут – судя по их правдивым и верным словам.Я постоял посреди комнаты, внимательно осматривая «окрестности» – сам даже и не знаю, зачем. Зачем мне запоминать, какие тут вещи навалены? Зачем запоминать позу, в которой лежит мертвая бабка с открытыми, удивленными глазами? Смысл какой? Я не сыщик, пусть сыщик ищет. Нечего из себя изображать Шерлока Холмса. Мое дело – идти по домам и опрашивать народ – кого видели, где были, и…все такое прочее. Может вдруг мне кто-нибудь потихоньку и сдаст супостата. Хотя скорее всего – никто ничего не видел и ничего не знает, даже если видел и знает. Во-первых, тут полно бывших сидельцев, а сидельцы на своих якобы не стучат (западло!). Во-вторых ( и это самое главное!), им тут жить. Настучишь, прознают – подпалят нахрен. Тут все родня, за родственника потом со свету сживут. « Ну и что, что бабку задушили? А нечего было цены задирать! Ишь, денег набила! Небось городские приехали, и придушили! А на деревенских свалили! » – так и вижу эти хитрые алкашеские рожи, которые рады повесить лапшу на уши проклятому «мусору». Святое дело – «мусорка» развести! Будет потом чего пацанам-то рассказать!Конечно, не все такие, но…много, слишком много здесь таких кадров. Глубинка, чего уж там.Я уже хотел развернуться и уйти, и вдруг заметил…нет, скорее почувствовал какое-то шевеление к себя за спиной. Будто мышь пробежала, или кошка прятавшаяся скакнула. Я замер, и медленно повернул голову по направлению к печи. Ничего и никого. Ни мыши, ни крысы, ни кошки! Но я определенно видел, что там что-то было! Вот зуб дам – было!– Появись! – приказал я, накачав в свой приказ как можно больше Силы. И не ошибся. Из печи вылетело нечто маленькое, лохматое, да так вылетело, как если бы его поддали под зад сапогом!– Ух! – создание шлепнулось на пол, собралось дать стрекача, вскочив на ноги, но я практически мгновенно сообразив, приказал:– Стоять! Создание замерло, и я его разглядел как следует. Ну да – опять эти дурацкие лапоточки, опять косоворотка, опять штаны обтрепыши. Ну что у них, мода такая, что ли? Что это за хрень такая на них на всех надета? Не выдержал:– Ты где эту одежонку увидел? По телику небось? Чего оделся, как нищий?– Домовому положено! – пробурчало создание – Форма у нас такая! Я видел в одном фильме! Чего надо, колдун? Чего пристал?– Того! – передразнил я таким же бурчащим басовитым голосом – Догадаться трудно, да? Кто старушку порешил? Какая скотина? Ты же все видел! Кстати, а почему не вмешался? Почему дал ее обидеть?– Ты чего, с дубу рухнул, колдун?! – скривился домовой – Как это – вмешался?! Да мы не можем вмешаться ни при каких обстоятельствах! Ваша жизнь, людей – это ваша, наша – это наша! Вы хоть поубивайте друг друга – нам-то что?! Знать, старушке черед пришел – на тот свет! Я-то причем?! Нельзя вмешиваться, какой ты колдун, если не знаешь?! НЕЛЬЗЯ! Запрет у меня – нельзя! И все, отпускай меня, я пойду отдыхать.– Я тебе сейчас пойду! – искренне разозлился я – ну-ка, быстро, говори, кто тут был! Кто старушку ограбил, да замучил?!– Кто, кто…откуда я знаю – кто?! – вызверился домовой – Думаешь, я ваши имена запоминаю?! Да мне насрать на ваши имена! Сам у нее спроси, у хозяйки! Она вон никак на тот свет уйти не может, пока кому-нибудь не расскажет, не видишь, что ли?!Домовой ткнул пальцем в диван, я посмотрел туда, куда он показывал, и домовой, воспользовавшись тем, что я отвлекся – тут же сорвался с места и как заправский ныряльщик прыгнул прямо в стенку печи. И в ней исчез. Но это я уже видел краем глаза. Другое меня привлекло, да такое, что просто дух перехватило. Прямо у разверстых ног покойницы стояла…она! Эта же самая старуха – в халате, в тапочках с помпонами! Только едва заметная, полупрозрачная, как если бы на какую-нибудь фотографию наложился другой образ, с другого фото. Она смотрела на меня неморгающими белесыми глазами, и по телу моему вдруг прошел предательский холодок. Такой холодок, какой иногда вдруг забирается за воротник тогда, когда ты стоишь в заброшенном, оставленном хозяевами доме. Тихо, печально, на стенах фотографии давно умерших людей, они будто смотрят тебе в душу…и вдруг, ни с того ни с сего…обдает холодом… И теперь я знаю – почему.– Кто тебя убил? – спросил я запросто, не зная, как правильно общаться с духами. И правда – где руководство по общению с духами? Где можно прочитать, как именно к ним обращаться и чего от них ожидать? Всяческие жульнические руководства от экстрасенсов – не в счет.– Валерка Куракин и Костян Брагин – прошелестел голос покойницы – Они пьяные были. В долг хотели. А я не дала. Тогда Валерка меня ударил кулаком, а потом они снасильничали. И Валерка меня задушил. Накажи их! Накажешь?– Обязательно! – искренне пообещал я и шагнул к дверям, потом вспомнил, остановился – Что я могу для тебя сделать?– Отпусти меня! – прошелестел дух хозяйки дома – Отпусти!– А как? – растерялся я – Ну…лети!– Отпусти! – снова прошелестел дух, и я досадливо поморщился – как ее отпускать-то?! Перекрестить, что ли?! Или чего еще сделать? А! Сообразил.– Отпускаю! – я подкачал в свой посыл немного силы, и привидение заколыхалось, стало растворяться в пространстве. Через пару секунд от него остался только клочок тумана и слова:– Спасибо, колдун!– Ну…пожалуйста! Лети на здоровье – почему-то ответил я. Глупо, конечно. Ну какое нахрен здоровье у духа?! Если только душевное!Когда вышел на улицу, с минуту привыкал к свету – солнце было ярким, как летом, и первые секунды почти ничего не видел – ослепило. Зато слышал – как Гав Гавыч ехидно сказал:– Ну что, Каганов, понравилась тебе старушка? Хотел бы ее? Небось мечтаешь о такой красотке?Тут я не выдержал:– Слушай, ты…твой поганый язык когда-нибудь вообще останавливается? У тебя есть что-то святое?– Неа! – легко согласился эксперт, черкая в своих бумажках. Он сидел на скамейке у палисадника и выглядел совершенно довольным жизнью – Святого в жизни вообще нет! И святых нет! Есть только такие как мы, и еще хуже! Так что, Каганов, чтобы выжить – тебе нужно пересмотреть свои жизненные принципы, понял?– Мне очень хочется, чтобы ты, Гав Гавыч, когда начнешь говорить гадость – сразу же блевал! – ухмыльнулся я – Вот как захочешь мерзость сказать, и знаешь, что мерзость говоришь – так сразу и вырвало! Жаль, что я не колдун, я бы тебе устроил!– Жаль что я не колдун, иначе бы вы у меня все от… – лицо Гав Гавыча исказилось и его вырвало полупереваренными кусочками колбасы, моркови и чего-то хлебного. Шаурму видать ел, не иначе. Рвота была на груди, на штанах, и самое главное – на бумагах, которые он держал в руках, сложенными на папке. Рвало его секунд пять, потом приступ закончился, и эксперт ошеломленно посмотрел по сторонам, будто пытаясь понять, что это было.– Проклятая шаурма! – просипел Гав Гавыч – Я этого Арама вы…у и высушу! Козел пархатый!Похоже, что это обещание не было чем-то плохим и Арам действительно был козлом, заслуживающим анальной кары, потому что Гав Гавыча не вырвало, и он принялся утирать губы запястьем, тяжело дыша и отплевываясь кусочками застрявшей в зубах пищи.– Акты осмотра испортил… – безнадежно вздохнула Михална – Теперь заново будешь писать. Заново понятых – подписывать. Хорошо, что я их не отпустила!– Да пошла ты… – вздохнул Гав Гавыч, но его снова не вырвало. Видимо послать по адресу Михалну тоже было вполне порядочным делом. Ведь наказание только за плохие слова! А что может быть плохого в посылании какой-нибудь дуры?– Вась, я пошел в обход! – сообщил я оперу, тоскливо мусолившему кривую сигарету и наблюдавшему за облаками. Тот индифферентно кивнул, мол – «Да иди ты…хоть на край света! Мне-то какое дело?!» – я и пошел. К двух понятым – бабам лет сорока-пятидесяти, переминавшимся с ноги на ногу метрах в десяти от нас. Кто мне еще подскажет, где обитают злодеи – если не они?Только вот стоило бы подумать – а что я сделаю, когда найду злодеев? Сдам их в райотдел? Ну и что это даст? Раскрытие убийства? Палку в ведомости? Хорошая штука, да. Только опер вызверится – почему ему не сказал, почему сам все сделал. Выскочка, да? А тогда – где я взял информацию о том, кто убийца? Ну не рассказывать же, что мне сама покойница рассказала? Кстати…как это я ее увидел-то? С какой стати? И еще интереснее – а как я с ней говорил? Каким образом? Ну я-то понятно – голосом говорил. А она как со мной общалась? И чем я ее слышал, если она не сотрясаниями воздуха информацию передавала?! Опять загадка! Загадка на загадке и загадкой погоняет!Но сейчас надо вначале злодея найти – главного злодея. А уж потом… потом подумаю – что с ним сделать. Или с ними. Ведь пожизненное им не дадут, точно. Отсидят, да выйдут. А тюрьма им небось дом родной… Разве это наказание будет справедливым?В общем – подумать надо. Хорошенько подумать!Главный злодей – судя по информации, полученной от понятых – обитал в домишке на краю деревни – синий облупившийся штакетный забор, крыша из старого, темного, чуть ли не замшелого шифера. Никакого движения, и только калитка, сорванная с петли, тихо поскрипывает, будто жалуясь на свою сюдьбу. Дома тоже умирают – как люди. Стареют. Ветшают. Особенно, если в них живет такая мразь, за которой я сейчас иду. Такие люди (хотя их и трудно назвать людьми) – они как глисты, как вирусы, которые сидят в теле человека и отравляют его продуктами выделения. Они как болезнь, которая поедает ранее здоровый организм. Вспомнить только, что было в девяностые – казалось, эта болезнь вконец уничтожит государство, пронизанное паразитами сверху и донизу. Но как-то ведь избавились, как-то вывели эту нечисть! Этих бандитов, эту шпану, этих отморозков!И кстати – я верю в пресловутую «Белую стрелу», хотя скорее всего она называлась совсем иначе. Уголовных авторитетов и самых одиозных отморозков бандформирований поубивали, часть пересажали, остальные просто разбежались – видя, что им в этой жизни ничего хорошего не светит – если будут заниматься тем же самым. Конечно, часть все-таки выжила и переродилась в полезных государству паразитов, но так же ли они полезны народу, как и государственной власти? В этом я совершенно не уверен. Впрочем – я не политик, не чиновник, и многого не знаю. Я просто бывший офицер-связист, а теперь – самый низший из низких в ранге чиновничьей социальной лестнице. Я всего лишь сельский участковый, зарплаты которого едва хватает, чтобы содержать самого себя. То есть – Никто, и звать меня Никак. По крайней мере – раньше таким был. До того – как.Дверь была не заперта, потому я без стука вошел в полутемную прихожую, из которой на меня пахнуло застарелым запахом сивухи, грязных носков, мочи, пота и чего-то неуловимо неприятного, сладковатого – будто здесь, в этом помещении когда-то давно разлагался труп и натекшая из него жидкость пропитала и пол, и стены, впиталась в самую душу этого грязного помещения.Хозяин дома (если это был он) спал на старом продавленном диване – здоровенный рыхловатый мужик лет тридцати пяти-сорока, весь в наколках отпальцев и до самой шеи. Майка, которая когда-то была белой – заляпана пятнами то ли крови, то ли кетчупа, а еще – жирными пятнами, будто хозяин этой майки регулярно лежал на столе, уткнувшись грудью в засиженные мухами объедки. Впрочем – как и спиной. В общем – свинья свиньей, настоящее животное. Хотя сравнивать животных с этой тварью было бы оскорблением для братьев наших меньшИх.– Вставай! – толкнул я борова ногой – Вставай, быстро! Куракин? Валерий?– Куракин, и чо? – продрал глаза боров – да пошел ты на…. мусор! Вы, мусора, совсем ох…и! В дом заходят бля как к себе домой! У тебя ордер на обыск есть? Нет? Тогда иди на…й! Я тебя не вызывал!Он сел на край дивана и уставился на меня мутными глазами неопохмеленного пропойцы, а я застыл – не от неожиданности, не от страха (боже упаси!), и даже не от того, что не знал как поступить. Меня просто парализовало от ненависти и желания убить. Давно у меня не просыпалась такая яростная, такая шипучая ненависть, даже и не помню – когда я так ненавидел человеческое существо! Может просто с годами я стал злее? Или начал ближе к сердцу принимать происходящее в мире зло?Я прицелился и ударил пяткой в грудь си�Читать дальше