Василий Криптонов - Солнцеворот

— Всё нашла? — рявкнул он ей в лицо. — Или ещё где пуговичку от блузки поищем?!

Захотелось взвыть хором с волколаками, когда она опустила ошалевший взгляд к воротничку блузки.

— Колдуй давай, пошли домой!

Ирабиль очнулась, в глазах мелькнуло что-то осмысленное. Вырвалась, наклонилась, подняла ножны и спрятала в них окровавленную саблю. Её дрожащая ладонь нашла руку Роткира.

— На счёт «три», — еле слышно пролепетала она. — Шаг назад. Раз, два, три!

Роткир сделал шаг назад одновременно с ней, запоздало подумав о том, что сзади полным-полно всякого хлама, и можно споткнуться, упасть…

Но он не споткнулся. Не упал. После лунного света нестерпимо яркой показалась комната, освещённая свечами. Уставленная зеркалами комната…

Кто-то без слов, резко схватил Роткира за плечи, рванул в сторону. Это уж точно было зря. Нападать с голыми руками на человека, который только что двух волколаков прирезал — да это ж сущее безумие!

Роткир сделал сложный кульбит, вывернулся из хватки, перекатился и встал, пырнув на удачу мечом, как ножом. Меч неведомая сила тут же вырвала из рук — он звякнул об пол — и Роткир оказался лицом к лицу с разъярённым Кастилосом.

— А, это ты, — вырвалось у Роткира.

— Тебя сколько раз убить надо, крысёнок, чтоб в башке что-то сдвинулось? — прорычал Кастилос.

Роткир прикинул, как всё выглядит для Кастилоса, и согласился, что зрелище не очень. Подопечная принцесса пропадает среди ночи с каким-то висельником, потом появляются оба в кровище и дерьмище… Ну что тут скажешь?

Кто другой завопил бы: «Сама виновата!» — и был бы прав. Но улица — она всех по-разному учила. Роткиру, вот, такие учителя попались, которые говорили, что каждый сам в ответе за то, куда голову суёт, даже если то — петля. Мол, не решил бы в петлю — так и воровать бы не пошёл. А раз пошёл — значит, выбрал судьбу, живи с оглядкой, жди расплаты.

— Давай так, — вступил в переговоры Роткир. — Я за «крысёныша» промолчу, а ты, громко топая, спать пойдёшь. И вроде как все довольные, и убивать никого не на-а-а…

Роткир захрипел, когда пальцы Кастилоса сжали ему горло. Дышать-то не требовалось, сердце всё стояло. А вот договорить не дал — обидно. И держит-то, скотина, крепко. Тут либо брыкаться без толку, либо из захвата выходить, да в ответку, и уж лупить наверняка. А когда два вампира всерьёз сцепятся — известно, что бывает (тут Роткир вспомнил драку Кастилоса с Эрлотом).

Можно, конечно, и просто сдохнуть. Это, с какой-то стороны, даже справедливо будет. Но что Роткиру та справедливость, когда у него, окромя жизни, ничего не было, нет и не будет? А Та Сторона никуда не денется. Там дождутся.

С этой мыслью Роткир выпустил из рукава нож. Через миг он ударит Кастилоса в локтевой сгиб. Потом ногой в пах, или в живот, в челюсть коленом, ножом наотмашь… Тут бы с человеком всё и закончилось, но с вампиром будет сложнее. Придётся хватать меч и сразу поджигать…

— Отпусти его, Кас! — На том самом локтевом сгибе повисла принцесса. И пальцы Кастилоса разжались. — Мы ведь… Просто… Ну, гуляли.

Роткир отступил к стене и хрипло закашлялся, стараясь унять смех. Смех разбирал даже несмотря на остановившееся сердце.

— Гуляли? — переспросил Кастилос и рывком развернул принцессу к зеркалу. — Серьезно?!

— Ой, …! — крикнула рыжая, шарахнувшись от собственного отражения.

Было от чего. Волколака-то крайнего Роткир прям над ней зарезал, хлестало как из ведра. Там, впотьмах да впопыхах, не до того было обоим, а тут… Залило принцесску основательно. Блузку только выкинуть, хотя пуговки на месте. Остальное отмоется… Часа за два.

— Да-а… — протянула Ирабиль, осторожно касаясь покрытого бурой подсыхающей кровью лица. — П… Перегуляли.

Роткир, уже не скрываясь, заржал. У принцессы вырвался истерический смешок. А вот Кастилос шутку не оценил. Нет, тут без вопросов, конечно, шутка непростая, даже глупая, и строго под ситуацию, не каждый смекнёт, где смеяться. Но вот так молча выходить, дверью хлопнув, — тоже не дело.

Тут принцесса как будто расслабилась резко — трястись начала, ноги подогнулись.

— Так, тихо, спокойно! — Спрятав нож, Роткир шагнул к ней, прижал к себе, не давая упасть. — Всё закончилось, понимаешь? Мы живые, они — мёртвые. Что ещё для счастья надо?

— Кастилос! — всхлипнула принцесса, прижимаясь окровавленным лицом — вот спасибо-то! — к рубахе Роткира.

— А ты что думала, он тебе самовар поставит на радостях?

— Но… Мы ведь живые! Он бы хоть спросил, что там…

— А то ему не видно, что живые, — вздохнул Роткир. — Не потому он бесится, рыжуха. Тут другое.

— Ка… какое?

Она подняла голову, заглянула в глаза. Роткир замешкался. Ну, вот и шанс наставление папаши исполнить. Сколько в жизни таких моментов было, и не захочешь, а распознаешь. Наклониться чуток, припасть к устам сахарным — даром что волколачья кровь на них, потерпеть можно! — и понеслось, полетело, по известному маршруту.

И ведь, что самое обидное, нравится она ему, с каждым днём сильнее, каких бы глупостей ни творила. А обидно от того, что маршрут известный. Всё уж хожено-перехожено. Нет бы ей руку протянуть, да за собой повести, туда, где сказочно, волшебно, где чудеса сбываются. Так нет же, ему сейчас доверилась. Веди, мол, Роткир, куда скажешь.

Ну и отведёт. В первый раз, что ли? Уж и плакали из-за него, и проклинали, и вены резали — кто себе, кто сопернице. Самому по итогу мерзко будет, хоть в петлю. Но момент-то есть, не упускать ведь! Как сам перед собой оправдываться будешь?

— Мойся иди, — с удивлением услышал Роткир свой голос. — А я с твоим брательником перетру кой-чего.

Отстранил от себя живую, настоящую принцессу и пошёл прочь. Уже в дверях подумал: «Я что сейчас сделал, а?». Но ответить не смог.

Кастилос вышел из дома, но этого ему показалось мало, и он удалился на задний двор. Там был колодец, накрытый крышкой. «Ну и куда, по-твоему, они направятся за водой?»

Сжав кулаки в карманах ставшего ненавистным плаща — подарка графа Ливирро — Кастилос торопливо зашагал в сторону леса.

Сердце билось. Он не мог позволить себе такой расточительности, как кровь. Пусть пробирок было и предостаточно, но для них найдётся лучшее применение, чем утоление жажды неудачника, не умеющего управляться с собственными чувствами.

Кастилос остановился, когда дом скрылся из виду. Оперся рукой о тополь, закрыл глаза.

«Забери, забери всю мою боль, все мои черные мысли, все страхи и сожаления… Сделай меня вновь лёгким и беззаботным, верни простую жизнь, где было добро и было зло, и я точно знал, на чьей стороне и против кого сражаюсь. Ту жизнь, где я ещё сражался, а не сидел бесполезным сторожем при двух подростках, презирая сам себя».