Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов

Джейн уставилась на них. Сердце у нее забилось. Хотя она никогда в жизни их не видела, эти два предмета показались ей самыми драгоценными вещами во вселенной.

— Ты их прощелкала!

Девочка взяла двумя пальцами лучик света, чтобы Джейн могла разглядеть, что это такое: игла. Затем уронила обратно в мешочек. Потом подняла более крупный предмет. Он был покрыт короткой жесткой шерстью: ампутированный собачий хвост.

— Готова спорить, ты даже не знаешь, для чего они.

Ее зубы сердито клацнули. Собачий хвост последовал за иголкой. Жуткие белые пальцы сомкнулись вокруг мешочка в кулак.

— Ты слабачка! Ты дура! Ты самодовольная эгоистичная курица!

С каждым брошенным в Джейн ругательством девочка била ее в грудь. Кроваво-красные розы шелестели при каждом ударе. Наконец дитя с презрительной улыбкой повернулось к ней спиной. Толпа сомкнулась вокруг нее, а когда снова расступилась, девочка куда-то пропала.

Джейн моргнула. Запахнула и застегнула рубашку. Потом застегнула на молнию куртку. Она стояла на перекрестке. Вестибюль простирался бесконечно далеко во всех направлениях.

В приступе внезапной паники девушка осознала, что Балдуина нигде не видно.

Ее провожатый исчез.

В сером мареве отчаяния она побрела мимо вывесок «Бар B-Q», «Витамины со скидкой», «Аппетитбургеры», «Ремонт обуви», «Доллар-экспрес$», «Ювелирный» и «Китайская кухня». Так оно и есть, равнодушно подумалось ей тогда. Бесцельное блуждание сквозь вечность. Приговор оказался неожиданно мягким и в то же время до странности подходящим.

Но стоило об этом подумать, как, случайно глянув в окно закусочной, она увидела сидящего возле стойки Балдуина, жующего пончик в сахарной пудре. Она вошла.

При ее приближении он положил пончик на тарелку, промокнул губы салфеткой и вежливо улыбнулся.

— А вот и ты.

— Да, — ответила она. — Но где я?

— Там же, где и всегда. Изменилось только твое восприятие места. — Балдуин поднялся. — Следуй за мной.

Он провел ее за стойку и открыл то, что она приняла за дверь в подсобное помещение. Они вошли.

И вроде бы оказались в комнате. Или это было какого-то рода пространство, а скорее — полное отсутствие пространства вообще. Разобраться не представлялось возможным, ибо все ее внимание оказалось высосано и поглощено тем, что находилось перед ней.

Джейн стояла перед Черным Камнем.

Он был огромен, минимум в три раза выше ее. Но поскольку сравнивать было не с чем, камень мог иметь какой угодно размер — больше планет, огромнее звезд. Его поверхность казалась то гладкой, то неровной, местами почти зеркальной, местами изрытой и бугристой, словно шкура метеорита. Однако в основном она была черная, твердая и реальная. Девушка почему-то не сомневалась, что перед ней воплощение Богини.

— Можешь спрашивать, о чем хочешь, — сказал Балдуин и ушел.

Снизу вверх Джейн смотрела на Черный Камень. Долгое время она не говорила. Затем прочистила горло и спросила:

— Почему?

Ответа не последовало.

— Почему? — повторила она. — Почему жизнь исполнена такой ненависти? Зачем существует боль? Почему боль причиняет такие страдания? Не могла бы ты устроить мир по-другому? Или у тебя не больше выбора, чем у меня? Или выбора не существует? Зачем любовь? Ты создала нас просто для того, чтобы наказывать? Почему нас наказывают? В чем наш грех? Как может мать так обращаться с собственными детьми? Ты нас не любишь? Ты ненавидишь нас? Мы — твои отражения? Ты настолько изголодалась по чувствам, что воплощаешь в нас частички себя, дабы пережить унижение, страх и боль? Что такое смерть? Что происходит с нами после смерти? Мы просто прекращаем существовать? У смертных всего одна жизнь? Были ли другие жизни прежде этой? Совершили ли мы в них нечто непростительное? Поэтому ты нас так ненавидишь? Будут ли еще жизни? Они будут еще хуже? Можешь ли даже ты умереть? Если ты нас так ненавидишь, зачем существует красота? Не на нее ли опирается наше страдание? Не были бы мы счастливее без красоты? Зачем существует радость? Чего именно ты хочешь?

Ответа не последовало.

Казалось, Джейн простояла неподвижно перед Черным Камнем несколько часов, дней, веков, прежде чем наконец отвернулась. Рядом материализовался Балдуин и увел ее, взяв под локоть.

Теперь темные заросли не таили ужасов. Семнадцать пар глаз внезапно открылись в ближайшем дереве. Всего лишь глаза. Гибкие руки хватали ее. Подумаешь, руки.

— Полегчало тебе? — спросил Балдуин.

— Да.

— Богиня повелела мне дать тебе, что пожелаешь.

— Да?

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы меня наказали, — произнесла Джейн.

Она не контролировала собственную речь. Слова слетели с уст непроизвольно, и она поразилась, услышав свой голос. Но не собиралась отрекаться от них. Она умела признавать правду.

Балдуин долго молчал. Наконец он спросил:

— Станешь ли ты теперь служить Богине? Сознательно и с любовью, в сладостном послушании и смиренном признании всего, что Она есть?

— Нет. — Слово казалось камушком во рту. Джейн выплюнула его. — Не сейчас, не завтра, будь у меня даже миллион жизней. Никогда.

Балдуин остановился и взял ее за руки.

— Дорогое дитя, — произнес он, — я уже было подумал, что ты безнадежна.

Она снова очутилась в лаборатории. Джейн тряхнула головой и спрыгнула с табуретки, на которой сидела.

Мать подняла глаза от панели управления микроманипулятора.

— Вернулась, — констатировала она. — Тебе понравилось в гостях?

Джейн не могла заставить себя заговорить. Она прошла к рабочему столу и начала перебирать неряшливую кучу бумаг на нем. Это оказались бесконечные фотокопии карты одного и того же повторяющегося гена. На каждой имелись каракули, отмечающие, какая последовательность нарушена, переставлена, испытана и отвергнута. И хотя на столе были навалены сотни листов, пока исследованию подверглась только малая часть возможностей.

— Тут много работы, — произнесла Джейн, лишь бы что-то сказать.

— И все без толку. — Мать улыбнулась уголком рта. — Иногда хочется сгрести маленьких ублюдков за шиворот и хорошенько встряхнуть, такие они тупые. Говорю тебе, сунуть бы их всех в автоклав и начать с нуля в какой-нибудь другой области. Официанткой в баре, например, или продавцом подержанных авто.

Джейн вдруг показалось, что мать говорит вовсе не о генной инженерии, но о чем-то одновременно более общем и более личном. Внезапное смятение, должно быть, отразилось у девушки на лице, потому что Сильвия обняла ее, не прижимая к себе.

— Не смотри так — это всего лишь мимолетная фантазия. Подобные капризы посещают меня постоянно и почти всегда рано или поздно проходят сами собой. — Сильвия разомкнула объятия. — Они же на самом деле не виноваты, правда?