Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов

— Сирин, как ты можешь встречаться с этой тварью?!

Сирин, не поднимая глаз, покачала головой.

Джейн взяла руки подруги в свои. Они были как лед. Сирин похудела, скулы заострились, глаза сделались блестяще-холодными. Нисса выглядела красивой и обреченной.

— Понимаю, это не мое дело. Но ты в последнее время пропускала очень много занятий. Девочки начинают шушукаться. Они говорят, что, если твой средний балл упадет хоть немного ниже, тебя отчислят автоматически.

— Отчислят. Смешно.

— Именно об этом твоем отношении я и говорю! Сирин, послушай, у меня хватает своих проблем, и я не смею слишком сильно влезать в твои. Понимаешь? Если я попытаюсь тебе помочь, не поздоровится нам обеим. Но я твоя подруга. Я могу по меньшей мере предупредить тебя о том, приближение чего очевидно всем, кроме тебя.

Сирин сидела неподвижно словно колонна. Лицо ее было белее соли.

— Я отмечена, — сказала она. — Для Десятины.

«Ты не знаешь», — чуть не сказала Джейн. Но что-то в выражении лица Сирин убедило ее в обратном.

— Откуда тебе известно?

— Я смотрела. Трижды. В девичьем зеркале. В лужице чернил. В пригоршне собственной крови.

— Ты не можешь знать наверняка! Предсказание не точная наука.

— Три-то раза? Точнее не бывает.

Наконец Джейн прорвало. Она плакала, не в силах остановиться.

— Ох, Сирин, что ты наделала! Ты же знаешь, как опасно заглядывать в будущее. Половина из того, что оно показывает, не сбылась бы, если бы ты его не предвидела. — Она выпустила руку подруги, чтобы обнять ее и утешить. Но чувства хлынули через край, и вместо этого она изо всех сил стукнула ее по плечу. — Черт тебя подери! Почему?

— Я не знаю, — бесстрастно произнесла Сирин. — Я вообще не знаю, почему я делаю в жизни то или это. Когда я заглядываю внутрь себя, там одна пустота. Где должно быть что-то, там ничего нет. Почему? Я не знаю. Но почему бы нет?

Крокодил хитро косился на них обеих. В мутном стеклянном глазу мерцала искра иронии, а беззвучный смех грозил растянуть его ухмылку так широко, что вся его серая вата могла вывалиться. Справившись с собой, Джейн вытерла слезы рукавом.

— Еще можно что-нибудь сделать.

— Я уже все сделала. Я даже подумывала купить себе освобождение, а это уже предел.

— Ты могла бы…

— Раз я не собираюсь этого делать, что об этом говорить? — Внезапно Сирин рассмеялась, тряхнула волосами и сказала: — Ни слова больше. Пойдем потусуемся в студенческом центре. Выпьем лимонаду, перекинемся разок-другой в карты, посплетничаем немного. Повеселимся. Мне осталось всего ничего, так что я не хочу тратить ни секунды на бесполезные разговоры.

Закусив губу, Джейн кивнула. Они начали спускаться по лестнице. Крокодил над ними становился все меньше. Джейн чувствовала, как его насмешливый взгляд превратился в точку, моргнул и пропал.

— Сирин? Что ты говорила насчет освобождения? Ты имела в виду, что я могла бы откупиться от Десятины?

— Забудь, что я вообще об этом говорила. Это все равно стоит больше денег, чем у тебя есть.

Как выяснилось, освобождение от Десятины стоило запредельных денег. Джейн задержалась возле кабинета профессора Немезиды, чтобы уточнить размер выкупа, хотя сомневалась, что сумеет сбить цену. Брошюрка с правилами лежала у нее в сумочке в тот вечер, когда Крысякис заявился к ней за перчатками.

Он поймал ее на выходе из анатомички. Металлическая дверь с легким щелчком закрылась за ней, отрезая холодные ряды трупов на оцинкованных столах. Холодильные камеры находились в торце слабо освещенного тупика, и в этот поздний час народу здесь не было. В залах стояла тишина.

Из-за угла, перекрывая проход, на велосипеде выкатилась Мартышка. Крысякис неторопливо шагал рядом с ней.

Джейн остановилась.

Обогнав Мартышку, Крысякис приблизился к Джейн. Она молчала, ожидая, что он ей скажет.

— Ты слышала? — спросил он. — Сирин наркоманка.

— Что? Бред какой-то. — Разволновавшись, поскольку это слишком походило на правду, Джейн продолжала: — Она не стала бы. Сирин не такая.

Мерзавец пожал плечами.

— Верь, чему хочешь. — Дальше по коридору Мартышка оперлась на свой велосипед, глаза ее превратились в два пылающих пятнышка ненависти. — Нам с тобой есть о чем поговорить.

— Я не стану воровать для тебя. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

— Всегда есть способы уладить дело.

— Я ничего тебе не должна.

— Да? — У Крысякиса подскочили брови. Он протянул ладонь. — Гони перчатки из кожи фавна, и мы квиты. Я уйду из твоей жизни, и ты больше никогда меня не увидишь.

Джейн промолчала. Ей нечего было ему ответить.

Крысякис повернул голову, чтобы проверить, что кругом никого нет, кроме нее и Мартышки. Затем стал медленно расстегивать брюки и, явно уверенный, что ничего на свете нет соблазнительнее, вывалил наружу свое хозяйство.

Джейн почувствовала непроизвольный позыв к рвоте. Пенисы никогда не казались ей привлекательными, но этот был особо уродлив и к тому же отливал зеленцой. Несомненно, из-за того, что представления хозяина о гигиене позволили поселиться там какому-нибудь грибку.

Крысякис наблюдал за ней жадно, по лицу расползалась похотливая улыбка. Пенис твердел коротенькими рывками, будто надуваемая ручным насосом нелепая резиновая игрушка.

— Лучше спрячь его, пока мухи не облепили, — посоветовала Джейн.

Крысякиса перекосило от ярости.

— Ты, притвора! Я видел — тебе понравилось. Ты наглядеться не могла. Ты хотела наброситься на меня прямо здесь и сейчас.

Но тем не менее засунул член обратно в штаны и застегнулся.

— Забавно. Клянусь, я думала лишь о том, что никогда не оказывается под рукой ножниц, когда они нужны.

Крысякис надулся, и ей на мгновение показалось, что сейчас он ее ударит. Но вместо этого он схватил руками ее ладонь и поцеловал пальцы.

— Туше, дорогая госпожа. Но один укол еще не дуэль, как одна схватка не решает исхода битвы. Мы снова встретимся на поле боя — мой бесценный враг.

И он с важным видом зашагал прочь, даже не удосужившись посмотреть, отправилась ли за ним Мартышка.

Едва Крысякис ушел, Джейн нырнула в ближайший туалет помыть руки.

Пол в уборной был выложен плиткой, а стены выкрашены жирной черной краской. Из-под краски отчетливо проступали старательно нацарапанные граффити. Несколько поколений корявых рун просматривались сквозь наслоения краски, своеобразные палимпсесты ярости и легкомысленного бесстыдства. Над раковинами нависали кривые зеркала, так что Джейн пришлось тщательно всматриваться в свое искаженное отражение, чтобы подправить макияж.

Грохнула дверь. То раздувающаяся, то опадающая Мартышка плыла к ней в зеркале.

Мартышка была на взводе: мордочка красная, кулаки сжаты, волосенки дыбом.