Ольга Цветкова - Мю Цефея. Делу время / Потехе час

— Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?

Я вернулся и снова сел напротив.

— Хочу. Зачем ты столкнул ее в могильную яму?

— Думал так остановить. Надо было как-то заставить ее отказаться от мысли убить своего отчима… Знаешь, как канарейку запирают в клетке, чтобы она не улетела и не погибла. Только я хотел засыпать ее всего на несколько минут, чтобы она поняла, каково это — быть мертвой.

— Если бы не ты, Карине никогда бы не пришла в голову мысль об убийстве. До твоего появления она была совсем другой.

— Почему ты так думаешь?

— А разве не ты приучал ее к жестокости? Дарил ей хвосты собак, уши людей.

— А-а-а, вот ты о чем. Наказать твоего пса она просила сама. Накануне мы с отчимом ходили к ветеринару купировать хвост нашей собаке. Твоего пса я отвел к нему же. Операция проходила под наркозом… А ухо я отрезал у какого-то жмурика, оставленного на несколько минут без присмотра на кладбище. А тому хулигану просто засветил по башке кирпичом.

— Карина знала обо всем этом?

— Нет. Ей нравилось думать, что я — крутой. А мне нравилось, что она так думает. Я не снимаю своей вины за то, что случилось. Я был всего лишь ребенком, а отец… отец относился ко мне как к взрослому…

Я не знал, что сказать еще. Мне надо было обдумать услышанное.

Когда я был уже у двери, Глеб снова меня остановил.

— Знаешь, не надо писать статью обо мне… Напиши лучше о том, что случилось тогда. У меня есть для тебя хороший материал…

И он дал мне пароль от интернет-ячейки. Там хранились детские дневники Карины и моего сводного брата…

«Игры, которые мы выбираем»

Кто из нас в детстве не играл в «секретики»? Делаешь ямку в земле или песке, выкладываешь узор из фольги, пуговиц, конфетных оберток, накрываешь стекляшкой — и снова засыпаешь. А потом, затаив дыхание, осторожно расчищаешь окошечко, в котором вдруг возникает блестящее чудо…

За последние пятьдесят лет двенадцать психологов защитили диссертации, посвященные этой детской игре. Одни, по старой профессиональной привычке, считают ее проявлением комплекса кастрации. Другие видят здесь религиозный смысл, воплощение идеи метемпсихоза. Третьи связывают игру с экспериментами детей в области внешних и внутренних границ собственного Я.

Предположу, что все эти комплексы и связи находятся исключительно в головах и штанах авторов диссертаций. Я понятия не имею, насколько поражает детей открытие того факта, что мальчики и девочки имеют разное анатомическое строение. Зато прекрасно знаю другое: какое сильное впечатление производит на мальчишку неожиданное появление в груди осколка битого стекла, который мешает дышать, — при виде того, как знакомая девочка целует другого пацана.

Мне представляется, что «секретики», как и большинство других детских игр («войнушка», «казаки-разбойники» или «дочки-матери»), помогают исследовать границы дозволенного, границы твоей ответственности перед другими. А так как эти границы мы продолжаем исследовать всю свою жизнь, то и взрослые игры, в общем-то, не сильно отличаются от детских. Кто-то продолжает играть в войнушку уже по-взрослому, кто-то еще не вырос из дочек-матерей (родил ребенка, но относится к нему как к собственной кукле), а вот я после школы поступил на журфак — чтобы научиться раскрывать — нет, не раскрывать — разорять, как в детстве, — чужие секреты, при этом ревностно оберегая собственные…

Мой отец умер, когда мне было шесть лет…»

Я прервал чтение статьи. В траве, где я сидел, горячо спорили о чем-то два кузнечика, легкий ветерок перебирал листья в раздвоенной кроне березы над моей головой.

— Ничего, что я так о тебе? — спросил я.

— Все нормально, — ответил отец, — продолжай, я слушаю.

…Я читал о том, как двое мальчишек влюбились в одну девчонку. Один проявил малодушие, другой — смелость и находчивость. И награда в виде поцелуя досталась, естественно, второму… И тогда у первого мальчишки появилось непреодолимое желание доказать всем — себе, ему и — главное — ей, что он — не хуже, он тоже смелый, решительный и сильный. Это желание жгло изнутри, и хотелось немедленно бежать и что-то делать, и не было времени остановиться, чтобы подумать…

…Прочитав в раздевалке ту злополучную запись в дневнике Карины, я бросился в свой шалаш, набитый всяким барахлом. Руки словно жили отдельной от меня жизнью. Я плохо помню, как они вставляли в какой-то старый кожаный ремень большие ржавые гвозди… Когда стемнело, я пошел к дороге, которая вела в академгородок, где работал отчим Карины. По ее словам, он всегда возвращался за полночь. Мне и в голову не пришло, что по дороге может проехать кто-то другой.… Но это была его машина. Когда одна из шин лопнула, старенький «Опель» понесло на обочину. Съехав в глубокую балку, он несколько раз перевернулся и замер в полной тишине — из салона не доносилось ни единого звука… Тело нашли на второй день. В это самое время Карину с изрезанным осколками лицом увозила «Скорая помощь»…

«…У каждого из нас есть свои скелеты в шкафу. У одних они размером с канарейку, у других — двухметровые гиганты. Но размер не имеет значения. Даже самый крошечный скелетик, выпав из шкафа, способен ранить так, что человек не может потом оправиться всю свою жизнь… Когда-то отец изменил моей маме. И когда она об этом узнала, неизбывная боль поселилась где-то внутри нее. И отец, ежедневно наблюдая в глазах жены отголоски той боли, не смог с этим жить. Нет, он не покончил с собой, он просто сгорел за несколько лет… А мой скелет пролежал в шкафу полвека и мог бы оставаться там и дальше, если бы не стечение обстоятельств.

Я не верю в знаки судьбы.

Я знаю, что чужие истории никого ничему не учат.

Меня давно уже не мучает совесть. Журналистам она ни к чему.

Просто это — моя последняя статья. А значит, настало время раскопать последний в моей жизни секретик.

Ну, а то, что этим секретиком оказался скелет в моем собственном шкафу, — всего лишь обычное совпадение».

Вот теперь действительно все.

— Рад, что вам понравилось, — сказал я притихшим кузнечикам.

Отец молчал. Видимо, подбирал нужные слова.

Я не торопил его. Нам обоим совершенно некуда было спешить.

Внимание. 21 апреля сервис «Реальность 2104» прекращает свою работу. Осталось семь дней.

Дэн перечитал сообщение. Потом — еще раз. Он усиленно пытался отыскать там спасительную фразу «Профилактика» или что-нибудь про временные неполадки, но не смог. Просто закрывается.

Вообще-то Дэн обещал себе не подключаться сегодня. Сделать паузу, чтобы доказать, что нет никакой зависимости. Да, ему нравится смотреть, вспоминать, но может обойтись. И все равно подключился. Увидел это чертово сообщение. Семь дней. Всего семь, чтобы… Чтобы что?