Галина Гончарова - Магия разума [litres]

Когда человек в истерике, он тебя все равно не услышит. Спорить с безумцем бесполезно. Просто дайте мне пройти.

Как убрать человека со своего пути, ничего ему не объясняя? Я ведь не могу драться, мне остается только одно.

Усыпить.

Тебе больно, тебе страшно, тебе не хочется умирать, такой беды не может случиться именно с тобой…

Нет, не может.

Это все сон, только сон. Ты спишь, и кажется тебе, что ты заболел, что заперт в городе, из которого нет выхода, это просто кошмар приснился, не думай о нем, а я спою тебе, и сон будет хорошим…

И мои губы сами собой произносят детскую колыбельную, которую мне пела мама. Сейчас ее слышат все, кто оказался в шлейфе моей силы.

Я тихо мурлычу и иду вперед.

И словно подкошенные валятся на пол люди.

Я точно знаю, сколько их, я, словно морское чудовище из папиных сказок, распустила щупальца во все стороны, ловчую сеть, в которой запутываются люди. Я шепчу им:

Мягко опускается на пол Орас.

Ирш Галикст царапает себя ножом, зажатым в руке. Кровь медленно течет на пол, но ранка небольшая. Не надо хвататься за оружие, раз не умеешь с ним обращаться.

Карна с дочерью на руках. Обе закрывают глаза, сворачиваются клубочками на кровати. Я не вижу их и в то же время знаю, что они неподалеку, в комнате. Чувствую. У них те же язвочки, и мне безумно жалко женщину, жалко ребенка…

Все спят.

Корс крепко держится за мою руку, но молчит. Он понимает: одно слово здесь и сейчас – и я собьюсь. Я ничего не смогу сделать. Это – смерть. И брат молчит, сжимая мою руку так, что хрустят кости. Ему страшно. Мне – нет.

Я не испытываю страха, я всего лишь сон, всего лишь – песня. И моя сила летит по постоялому двору, укутывая всех теплым одеялом.

Я ничего не делаю, я просто шепчу людям, что все происходящее им только снится. А чтобы проснуться и позабыть этот ужас – надо уснуть. Закрыть глаза и уснуть, прямо там, где стоишь. И скоро проснешься. И все будет хорошо.

Это помогает.

Люди спят, а я медленно иду через улицу.

Обычно шлейф несут за спиной, а у меня наоборот. Покрывало сна стелется передо мной, окутывает улицу, убаюкивает людей…

Мне не тяжело, мне не больно и не страшно.

Когда люди сопротивляются, когда надо ломать их волю, все намного тяжелее дается. А здесь и сейчас они сами хотят обо всем забыть. Не верить, не думать, переложить свои беды на чужие плечи – на мои, хотя бы на мои. И поверить, что это лишь сон.

Страшный сон.

Люди помогают мне сами. И – засыпают, один за другим.

Я перехожу дорогу и касаюсь ворот «Золотой пчелы».

Почему – сюда?

Ответ прост.

Мне нужно жилье, мне нужна еда и одежда, мне нужен кто-то, кто увезет нас с Корсом. В «Зеленой пчеле» Ленер, который сделает все, чтобы нам помешать, значит, надо поискать кого-то другого. В другом постоялом дворе, к примеру. Это первое.

И второе – здесь остановился кто-то знатный, я видела кареты из окна. Я смогу воздействовать на человека своим даром, я знаю, здесь и сейчас мне плевать на все!

Я воспользуюсь своим даром, чтобы нас увезли из Астора. Потом уйду, заставлю нас забыть, потом извинюсь и сотру все воспоминания. Мне ведь не нужны деньги, мне ничего не нужно, я просто хочу уехать отсюда вместе с братом.

Здесь и сейчас от меня зависит Корс. И я его не подведу.

Можно добраться до Дилайны, оставить письмо родителям, подстраховаться, чтобы оно досталось только им… я еще придумаю, как это сделать. Но пока – пусть нас увезут.

Как слуг, как любовников, как родственников, главное – уехать из Астора, а там уж разберемся. Это простонародье можно и помурыжить, а знатных господ задерживать не станут. К ним другое отношение, другое обращение, другой подход. Мне того и надо.

И я не ошибаюсь.

Во дворе стоят три кареты.

Одна из них украшена намного сильнее. Вся раззолоченная, аж глазам больно, дверца приоткрыта, виднеется кремовая бархатная обивка сидений.

Наверняка безумно дорогая.

Герб на дверце мне незнаком. Я могу сказать о другом – это графская карета. Сосновые ветви – граф. Были бы дубовые в орнаменте герба – барон, а рябина – герцог. Почему так повелось?

Не знаю. В геральдике я не разбираюсь, разве что слово мне известно. Не было в нашей деревне геральдической коллегии.

Сам герб мне, впрочем, нравится.

На синем фоне белый птичий росчерк. Над птицей – злая алая звезда. Так и не понять, то ли птица летит к ней, то ли от нее, сама птица тоже не прорисована. Что это такое?

Чайка? Орел? Сокол?

Неизвестно.

Белая птица в синем небе, под алой безумной звездой. И сосновые ветви, окаймляющие гербовой щит.

Итак – граф.

Сила все еще внутри меня. Она клокочет, она бурлит, требует выхода, и последним усилием я выплескиваю ее на здание постоялого двора.

Хватает только на первый этаж.

Ноги подкашиваются, если бы не Корс, я бы так и ляпнулась задом в пыль, но братик начинает пихать меня так, словно я навозный шарик, а он – жук-навозник.

– Шани! Держись!

Это помогает.

Постепенно я прихожу в себя. Вытираю со лба пот, прикидываю, на что я еще способна, и выходит, что на многое. Тогда, с Рианой, я сильнее выложилась. Я получаю новый урок. Если человек желает поддаться воздействию, все проходит намного легче.

А еще я никого не убивала. Я просто усыпила людей, но живы они останутся.

Может быть, кто-то из них не проснется, но это не по моей вине. Я просто приказала им спать, а что там, как там, где они уснут…

Мне безразлично.

Те, кто заболел, уже обречены. Пока еще держимся мы с Корсом, но почему? Одно предположение у меня есть, но оно звучит жутко. Страшно оно звучит. Приговором. Мне откровенно не хочется в него верить, не желаю даже думать об этом.

А думается.

Я не почувствовала бы ничего вчера, будь болезнь обычной.

Но если она была магической природы…

А мы с Корсом несем в себе кровь магов. Может ли это стать заслоном?

Активную кровь, не активную, не важно. Но достаточно сильную. А может, и у Корса она активна, просто мы пока не поняли, в чем это выражается?

Мысли совершенно не мешают мне дойти до двери, на которой золотом нарисована пчела, и потянуть за ручку.

Золото везде.

На дверных ручках, на лепнине потолка, на кайме штор… Общее впечатление – пышная безвкусица.

И на полу, вповалку, где застиг их сон, свернулись люди.