Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

Тауно, старший среди них, заговорил первым:

— Мы должны решить, куда держать путь. Смерть было трудно удерживать на расстоянии еще тогда, когда с нами был весь наш народ. Мы не сможем долго справляться с ней в одиночку.

Он был также и самый крупный из них, высокий, широкоплечий, с мощными от постоянного плавания мускулами. Длинные до плеч волосы, стянутые украшенной бисером ленточкой, были у него желтыми с едва заметным оттенком зелени, широко расставленные янтарные глаза сияли на лице с тупым носом, широким ртом и тяжелыми челюстями. Кожа его покрылась загаром от частого пребывания на поверхности или на берегу.

— Почему бы нам не отправиться вслед за отцом и всем племенем? — спросила Эйян.

Ей было девятнадцать зим. Она тоже была высока для женщины и сильна силой, таящейся под плавными изгибами грудей, талии и бедер до тех пор, пока она не начинала крепко обнимать возлюбленного или метать острогу в развалившегося на берегу моржа. Кожа у нее была самой белой из всех детей Агнете, а рыжие волосы крыльями разлетались по обе стороны смелого сероглазого молодого ястребиного лица.

— Нам неведомо, куда они отправились, — напомнил ей Тауно. — Место это должно находиться далеко, ведь наш город стоял там, где были последние возле всей Дании хорошие рыбные угодья. И хоть морской народ, живущий в Балтийском море или вдоль побережья Норвегии, и сможет помочь им в пути, для всего населения Лири постоянного места нигде нет. Моря очень широки, сестра, и искать придется долго.

— Но мы, конечно же, сможем спросить, — нетерпеливо произнес Кеннин. — Когда они примут решение, то обязательно попросят кого-нибудь передать нам весточку. — В его глазах вспыхнул огонек, сделав их летнюю голубизну еще ярче. — Ха, вот подвалил случай побродить по свету!

Кеннину было шестнадцать зим, и ему только предстояло возмужать и ощутить, как угасает юношеский пыл. Он еще не вырос полностью, но видно было, что ему не стать ни высоким, ни широкоплечим. С другой стороны, по своему проворству он был ближе к морскому народу, чем его брат и сестры. У него были зеленовато-русые волосы, круглое и веснушчатое лицо, а тело раскрашено самыми яркими узорами, известными обитателям моря. На остальных украшений и орнаментов не было — Тауно находился в слишком подавленном настроении, Эйян всегда насмехалась над тем, скольких хлопот требует раскраска, а Ирия просто была застенчива.

— Как вы можете шутить... — прошептала Ирия, — когда... когда никого больше нет?

Братья и сестра подплыли к ней поближе. Для них она до сих пор оставалась ребенком, оставленным в колыбели матерью, на которую она все больше и больше начинала походить. У нее было маленькое худое тело с едва намечающимися грудями, золотистые волосы и огромные глаза над вздернутым носиком и слегка приоткрытыми губами. Она сторонилась шумных пирушек столь долго, сколь это было пристойно для дочери царя, и еще ни разу не уединялась с мальчиком, проводя каждый день долгие часы в куполе своей матери, перебирая некогда принадлежавшие Агнете сокровища. Она часто лежала на волнах, разглядывая зеленые холмы и дома на берегу, прислушиваясь к колоколам, созывающим христиан на молитву, а ближе к вечеру выбиралась на берег с кем-нибудь из братьев и бегала в сумерках по пляжу или за искривленными ветром деревьями, а при появлении людей безмолвной тенью затаивалась в вереске.

Эйян быстро и крепко обняла ее.

— В твоих жилах слишком много нашей смертной крови, — сказала старшая сестра.

Тауно нахмурился.

— И в этом ужасная правда, — сказал он. — Ирия слаба. Она не сможет плыть быстро или далеко без отдыха и пищи. Что, если на нас нападут морские звери? Что, если зима застанет нас вдали от теплого мелководья или же беглецы из Лири отправились в Гренландию? Не представляю, как мы сможем взять ее в любое путешествие.

— А нельзя ли оставить ее кому-нибудь на воспитание? — спросил Кеннин.

Ирия сжалась в объятиях Эйян.

— О нет, нет, — взмолилась она так тихо, что они едва ее расслышали.

Кеннин покраснел, осознав свою глупость. Тауно и Эйян переглянулись поверх вздрагивающей и согбенной спины сестры. Почти никто из морских людей не согласился бы взять к себе слабую девочку, когда и у сильных хватает неприятностей в заботах о себе. Если им и повезет, то сделают это без особого желания. У них не было надежды отыскать сородича, который взял бы ребенка с той же охотой, с какой их отец завлек в море взрослую девушку, да и не нашлось бы для девочки нужной доли ласки.

Тауно пришлось собрать все свои силы, прежде чем произнести решение:

— Я считаю, что перед уходом нам нужно отдать Ирию народу ее матери.

Старого священника Кнуда разбудил стук в дверь. Он выбрался из-за полога кровати, нашарил в темноте рясу — подернутые пеплом угли в очаге почти не давали света — и на ощупь добрался до двери. Все кости его ныли, а зубы стучали от холода ранней весны. Кто бы это мог быть, кроме смерти? — недоумевал Кнуд. Он уже пережил всех своих товарищей по детским играм...

— Иду, Господи, уже иду.

Недавно взошедшая полная луна отбрасывала ртутную дорожку на пролив Каттегат и заливала призрачным светом иней на крышах домов, но две пересекающиеся улицы Элса были погружены в густую тень. Ночью земли вокруг деревушки превращались во владения волков и троллей. Странно молчаливыми, словно боялись лаять, были и собаки, а вся ночь настолько тихой, что можно было расслышать малейший шорох. Что там за глухой стук? Копыто? Не Адский ли Конь пасется среди могил?

Окутанные облаком своего дыхания, перед ним стояли четверо. Отец Кнуд ахнул и перекрестился. Он никогда не видел водяных — кроме того, что заходил в церковь, — разве что издалека в молодости, ставшей теперь лишь чудесным сном. Но кем же еще могли они быть? Лица высокого мужчины и женщины были вылеплены не по людской форме, у мальчика не так явно, а маленькая девочка почти не отличалась от человека. Но на ней гоже блестела вода, капая с накидки из рыбьей кожи, и она тоже сжимала гарпун с костяным наконечником.

— Вы... вы должны были уйти, — пробормотал священник. Его голос в морозной тишине прозвучал пискляво.

— Мы дети Агнете, — сказал крупный молодой мужчина. Он говорил по-датски с ритмичным акцентом, воистину, мелькнуло в голове у Кнуда, заморским. — Заклинание не коснулось нас.

— Не заклинание — святой экзорцизм... — Кнуд призвал на помощь Господа и расправил узкие плечи. — Умоляю вас, не гневайтесь на селян. Они не сами это проделали и не желали этого.

— Знаю. Мы спрашивали... друга... о том, что произошло. Не бойтесь. Скоро мы уйдем. Но сперва хотим отдать вашим заботам Ирию.

Священник приободрился, услышав эти слова, а заодно и разглядев, что голые ноги гостей имеют людскую форму и не оставляют глубоких следов из-за огромного веса тел. Он пригласил всех войти. Четверо переступили порог, морща носы как при виде застарелой грязи, так и от запахов, царивших в единственной комнатке дома, каким мог похвастать священник. Тот раздул огонь, поставил на стол хлеб, соль и пиво, дождался, пока гости усядутся на скамью, и сам сел на стул, готовясь к разговору.