Александра Баркова - После пламени. Сборник

— Зачем ты это сделал?! — Феанор вскочил, забыв о ранах. Ему едва начало казаться, что прошлое хоть отчасти вернулось, что Мелькор снова может стать ему братом, как вдруг… зачем?! — Я что, сам не мог поговорить со своим сыном?! Мальчишки…— Феанор зажмурился в ужасе, представив себе, что будет с Маэдросом и прочими, едва они узнают о смерти отца, и в гневе нолдо закричал: — О каком мире можно говорить, если они назовут тебя моим убийцей?!

— Ляг,— в голосе Тёмного Валы послышалось раздражение.— Не то я прикажу привязать тебя к ложу до тех пор, пока ты не выздоровеешь или не научишься хоть какому-то подобию выдержки.

Дождался, пока нолдо уляжется, и продолжил чуть мягче:

— Судя по тому, что ты учинил с Белегаэром, Валар едва ли благословили тебя на поход в Эндорэ. И навряд ли утратили к тебе интерес с тех пор, как ты покинул Аман. У моего братца достаточно возможностей, чтобы наблюдать за Средиземьем. Он наверняка уже знает, что ты у меня и жив. Если ты выйдешь из Ангбанда, произойдёт именно то, чего ты так опасался в Валиноре. Напомнить?

Не дожидаясь ответа, Мелькор продолжил:

— Итак, в глазах Валар ты должен оставаться моим пленником. Им это выгодно — не нужно возиться с тобой самим. Рисковать, нападая на меня без крайней необходимости, они не решатся: Сильмарили достались мне, а не им.

Взгляд Тёмного Валы стал сочувственным:

— Если бы твои сыновья знали, что ты в плену, они не успокоились бы, пока не вызволили бы тебя, так ведь? А мне нужен мир. Твоё «тело» доставили им со всеми почестями. Кроме того, ты «погиб» в бою — так какие ко мне претензии? Нолдор плохо знают Эндорэ. У них нет приличных укреплений. Они неплохие воины, но их главной ударной силой был ты. Если у Маэдроса есть хоть капля здравого смысла, он не станет теперь со мною ссориться.

Мелькор ждал от Феанора ответа, но тот молчал: хлёсткий вопрос «Напомнить?» ожёг его сильнее бича балрога.

Напоминать было не нужно. Феанор помнил слишком хорошо, чего он опасался на самом деле…

Я удивился, услышав приговор. Всего лишь ссылка. Домашний арест. Пустяк.

Хотя заточением в Мандос Валар меня начали стращать с тех самых пор, когда впервые сказали мне о моём сходстве с Мелькором. Как я и полагал, они просто пугали меня.

Когда меня судили, я молчал. Из гордости — отчасти. Но была и другая причина: я мог сказать слишком много. Манвэ понимал это. Может быть, потому он и назначил столь малую кару.

Но когда он отдал приказ: «Мелькора — схватить!»,— я вздрогнул.

Потом был Форменос. Я не решался послать Мелькору осанвэ. Я не хотел знать, где он. Я боялся это знать — потому что меня мог допросить Ирмо. Мягким и нежным прикосновением к сознанию он бы вытянул из меня всё. Не знать было лучше.

Я был уверен: Мелькор успел скрыться. Если бы его схватили — я бы почувствовал это. Я всей душой желал одного: чтобы он сумел уйти от преследователей!!!

А потом я понял, кто его преследует.

Оромэ.

Тот, кто учил меня когда-то.

И мир раскололся надвое.

…Наверное, и даже наверняка, он раскололся уже давно. Просто я не хотел замечать этого. Я хотел быть другом Мелькору и продолжать привычно говорить о Манвэ «Король», подразумевая «Мой Король». Я до последнего не хотел думать о том, что новая война неизбежна, и что должен буду выбирать, с кем я.

Я не хотел думать об этом, хотя отлично знал, что Манвэ не верит в раскаянье своего брата. Как знал и то, что Манвэ сам признал его Раскаявшимся.

Теперь — я оказался меж молотом и наковальней.

Быть с Мелькором! С моим единственным другом! — кричало всё во мне.

А потом я представил себе, что должен буду выйти против Оромэ. Или против его майар.

Или… или… нет же, этого не может быть!.. Или — против любимейшего ученика Оромэ.

Против Келегорма, сына Феанора.

Или против учеников Ауле — Карантира и Куруфина.

Или против ученика Ирмо — против Маглора.

И вот тогда я благословил Манвэ за эту ссылку. И тогда я сказал себе: война Мелькора — это не моя война.

Я ошибался, полагая, что у меня нет никого дороже друга.

Я не знаю, кем я дорожу сильнее — сыновьями или им.

И знать не хочу.

— Феанор, — тихо сказал Мелькор, и в голосе его не осталось и следа давешней жёсткости,— у меня действительно нет другого выхода. Мне жаль…

Помолчал, отвернувшись к окну, потом снова взглянул на нолдора — тем, особенным, теплым взглядом, который доводилось видеть лишь его близким друзьям.

— Я заключу мир с твоими сыновьями, я отдам им южные земли и не стану вмешиваться в их дела,— для Мелькора, который привык «вмешиваться» всегда и во всё, это был истинный подвиг.— И я позабочусь о том, чтобы ты мог следить за их жизнью.

Феанор молчал, кусая губы, потом заговорил, и его негромкий голос дрожал от напряжения:

— Мелькор, я прекрасно понимаю, что мне теперь нет выхода из Ангбанда. Но надо объяснить мальчишкам, что я жив. Только им; они сохранят эту тайну. Иначе… ты убил моего отца… молчи, сейчас речь не об этом!.. теперь мальчишки уверены, что ты убил меня… Они не остановятся, пока ни отомстят. А отомстить они…— Феанор не договорил.

То, чего он так пытался избегнуть, свершалось.

— Надо сказать им, что я жив.— Он почти просил.

— Они уже видели тебя мертвым. Они не поверят. Но даже если бы это было не так… Феанор, узнай твои сыновья, что ты в плену, неужели ты считаешь, что они не попытались бы спасти тебя любой ценой? А если сказать им правду — примут ли они её?

— Что ты сделал со мной… — в этих словах не осталось ни гнева, ни упрёка, была лишь обречённость.— Зачем было сохранять мне жизнь, если ты отнял то, что её составляло…

В тёмных глазах Ниэнны было почти обвинение.

— Брат, когда-то я спасла этому мальчику жизнь. Он дорог мне! Чего ты хочешь от Феанора, Мелькор?

Она боялась за своего воспитанника — боялась лишь потому, что я проявил к нему интерес. Она, та, что называла меня братом, не доверяла мне. Они все относились ко мне, как к волку, забравшемуся в овечий загон. Только, в отличие от волка, у меня не было выбора.

— Мелькор, ты желаешь ему блага. Но ты хоть на миг задумался, куда приведут его твои благие намерения?!

Ну, конечно! Что бы я ни делал, что бы ни говорил — от меня ждали зла. Ждали так жадно, так уверенно, что у меня то и дело появлялось желание дать им то, о чём они так мечтали — и Айнур, и Дети. Зачем же разочаровывать окружающих?

А Феанор… Феанор был первым — нет, единственным, который взглянул на меня без страха. С интересом. С симпатией.

Это было — как в той, прошлой жизни, в Эндорэ, когда я был окружён друзьями и сподвижниками, когда мы вместе обустраивали свои земли и понимали друг друга даже без осанвэ. Я уже почти забыл, как это — когда к тебе относятся без плохо замаскированной неприязни и подозрения.