Михаил Игнатов - Пустошь. Нулевой круг

— Может ли быть все настолько хорошо, как описывают Воины и старики, пересказывающие мечты из поколения в поколение? — мама была безжалостна.

— И что ты предлагаешь? — я разозлился. — Прекратить возвышение? Отказаться от своего таланта? Остаться навсегда в Нулевом? Чтобы Лейла и дальше жарилась в этих вечных песках?

— Нет. Что ты, — мама прибегла к проверенному способу успокоить и утешить. Подошла и обняла. — Это была мечта отца. Увезти нас из вечных песков.

— Это теперь и моя мечта. Найти место, где вы сможете жить, не добывая жалкий кусок мяса тяжким трудом. Место, где ты и Лейла будете носить не грубую холстину, — я уткнулся лицом в такой родной запах и говорил, не в силах остановиться. — Где вы будете в безопасности и не увидите в чужих взглядах презрения. Может быть, мы действительно найдем такое место в Первом круге.

— Хорошо, хорошо, родной. Успокойся. Я предлагаю лишь подготовиться к тому, что не все так замечательно в Первом поясе и Морозной Гряде, как ты думал.

— Я понял тебя, мама. Тогда... Нужно подстраховаться. И обеспечить вам с Лейлой запасной путь.

— Не могу сообразить, о чем ты? — мама принялась гладить меня по голове.

— О тебе, — я наслаждался лаской, которая скоро останется только в воспоминаниях. — Мама, начни снова заниматься Возвышением.

— Ты думаешь, старушке это удастся?

— Ты не старушка! — теперь разозлился я, прежде чем понял, что она сделала это специально. Мама хихикала, я закатил глаза, но продолжил. — Твой талант не может быть плохим. У тебя сейчас есть время. Если хотя бы часть того, что рассказывают о семьях уехавших, правда, то первое время вам не нужно будет заботиться о жилье и еде, а быть хуже, чем здесь, всё это просто не может быть. Если ты тоже станешь Воином, то положение нашей семьи станет гораздо надежнее. Пусть ты права. И всё же. Одно дело быть, вообще, никем в Первом круге, а другое, пусть самым слабым, но одним из Возвысившихся. Не верю, что разницы в положении не существует. Пусть этих Воинов там и тысячи!

— Не думаю ,что все так просто и ясно, как ты себе вообразил, Леград. Но изрядная доля правды в твоих словах есть. Хорошо. Считается, что золотые года для Возвышения - пока растет человек. А после шестнадцати уже единицы из тысяч могут чего-то добиться. Но ведь Римило смог? Я попробую снова вступить на этот путь. Быть может, я даже смогу приложить свою руку к мести Кардо, — мама усмехнулась и оглядела стены. — Давай, заваливаем наши мешки и быстро ищем свежие травы. Наше время на сегодня выходит, через час мне нужно вернуться в лагерь.

Сегодня один из тех редких дней, когда нашей семье можно отдохнуть душой. Опускающийся на горячий песок вечер, жар и треск костра, запах жарящегося мяса, разговоры вокруг обо всем на свете. Если закрыть глаза и помечтать, то можно перенестись в прошлое, когда такие вечера были обычными в нашей бродячей жизни. Нужно только не открывать их. Чтобы не увидеть грубую, раздражающую кожу Лейлы холстину. Осунувшееся и постаревшее лицо мамы. А главное — это не давать себе вспоминать, почему не слышно веселого голоса отца.

— Леград! — разрушил все мои усилия шепот Диры. В груди заворочался тяжелый комок злости.

— Что?! — не открывая глаз, цепляясь за крохи исчезающего тепла воспоминаний, я постарался голосом передать ей всё плохое, что она во мне разбудила. Оставь меня в покое!

— Ты когда меня проверять будешь и учить? — не поняла, а скорее проигнорировала мой намек Дира.

— Чему я ещё, должен тебя научить? — спросил я темноту. — Ты уже вполне бегло читаешь, слушаешь мой гундёж каждую неделю, выполняешь задания и даже хвастаешься особо редкими оттенками, цвет которых я даже не могу себе вообразить. Что ты себе ещё навоображала?

— Ничего я не воображала, — засопели у меня под боком. — Двигайся, расселся тут на моей циновке! И задания у тебя — идиотские!

Упрямо не открывая глаз, хотя и понимая всю безнадежность этой детской уловки, я подвинулся, давая место. Даже Лейла уже года три как понимает, если ты никого не видишь — это совсем не значит, что ты спряталась. Но вот скрыться от проблем жизни, пусть и на минуты, можно. Пока тебя не найдет, севшая на шею, девчонка.

— Леград! — на этот раз меня исподтишка ткнули в бок острым пальцем.

— Дира? — тихо прошипел я, чтобы меня не услышали у костра.

— А?

— Подскажи, — я угадал со следующим ударом и крепко обхватил пойманный кулак, — если я сейчас с диким смехом прыгну на тебя и, валяя по песку, буду кричать, как маленький ребенок: «Лада! Лада!»? Тебе понравится?

— Ты больной? Ой! — Дира тихо вскрикнула, едва слышно даже для меня.

— Да, — довольным голосом протянул я, продолжая усиливать хватку, — я больной. Это вся деревня обсуждает. Знаешь что?

— Что? — уже опасливо протянула Дира, наконец, осознавшая, что зря помешала мне.

— Я решил, что, ударенный по голове, может не только умыть тебя по пустынному — песком. Но и покусать. Нужно же проверить, как сильны челюсти седьмой звезды!

— Пусти! Пусти, дурак! — Дира принялась выкручивать руку. — Я щас закричу!

— Ну, это ты зря, — я открыл глаза и, встретив темную, почти черную синеву злых глаз, уточнил. — Обзываешься зря. Я — не дурак. Вот утром пойдешь на работы, зайдешь к нам. Я проверю твое возвышение. И уже там — укушу. Без свидетелей. И никто не узнает, что у меня с головой совсем плохо стало.

Стоило мне отпустить руку Диры, как она, словно вспышка молнии в ночном небе, промелькнула передо мной, исчезнув с моей циновки и оказавшись под боком у отца. А ведь до костра — добрых десять шагов! Талант!

— Отец, а вот ребята вечно кричат, что лишь копье оружие настоящего охотника, — Рат продолжал пытать дядю Ди, жарящего мясо. — А ты учишь меня луку гораздо больше.

— Это все глупости, — дядя Ди бросил короткий взгляд на сына. — Главное для охотника — добыча. Как он ее возьмет — неважно. Это может быть копье, лук, силки, даже ловчая яма и брошенный камень. Его главная задача — добыть еду.

— Чего ж тогда Виргл ни разу не брал в руки лук, — Рат был не очень доволен ответом.

— Он тебя упрекает луком? — дядя Ди усмехнулся.

— Бывает, — мой приятель был изрядно смущен этим признанием.

— Рат, — дядя Ди все же повернулся к нему и продолжил, — как считаешь, Виргл часто будет ходить на охоту?

— Ну, — замялся парень, — не знаю.

— Нет. Нечасто, — вмешалась в разговор мама. — Даже думаю, реже Кардо. Он совсем не охотник, в отличие от отца.

Я молча слушал. Хотя мог сказать многое. Например, что о Виргле, вообще, не стоит думать. Он никогда не будет ходить на охоту в этой деревне. Через полгода он с помощью отца мечтает уехать в первый пояс. А еще очень хотелось сказать — этого тоже никогда не случится. Он навсегда останется в песках Белой пустоши. А мертвому — не нужно охотиться. Но я молчал. Щурился на огонь костра из колючки, сберегаемой дядей для такого дня. Наслаждался запахом мяса бородача, которое сегодня позволю себе без оглядки на своё притворство. Слушал, как начинают просыпаться хищники в пустоши, пугая своих будущих жертв голодным ревом, разносящимся в пустоши на многие километры. Я от запаха шкворчащего мяса, между прочим, готов реветь ничуть не хуже. Думал об отличном копье, что вышло у меня из трофейного наконечника и ветви мопане, ещё более крепкого, чем свинцовое, дереве, которое я нашел на одном из холмов возле Черной горы. И молчал.