Елена Кисель - Эликсир равновесия

Нервное. Водитель косился на нас в зеркало, а минут через пять – установил какую-то заглушку, а мы разливались соловьями. При этом никто никого не слушал, да и себя мы тоже слушали едва ли. Хотя смутно осознавали, что ведем себя не как всегда.

– Мы похожи на крякодуглов, – прокомментировал Эдмус, когда мы пересекали Неву. – Или нет – вот если бы нас напоили словесной «Ниагарой»…

Но стоило машине остановиться, как в салоне установилось молчание. Абсолютное. Пугающее. Несколько секунд призывники Дружины и Повелитель сидели так, будто приросли к сидениям и передвигаться могут только с ними.

Потом поднялся Поводырь.

И дальше разговоры просто кончились. Покинув салон, мы начали вдруг общаться исключительно по делу, а поскольку до этого все было обговорено – мы не общались вовсе.

Дом Евментьева. Он же «Ротонда на Гороховой», обитель легенд и охочих до этих легенд туристов. Чем только это место не было в брошюрках экскурсоводов – и обителью масонов, и любимым домом Распутина… Теперь понятно, почему. Жаль, в экскурсиях не написали, что время от времени из этого старинного здания еще кое-что и выползает.

Дверь распахнулась после прикосновения разрыв-травы. Йехар достал Глэрион, чтобы было посветлее. А может, чтобы подбодрить.

И дальше как всегда случился перекос.

Мы ожидали, что не увидим ровно ничего: пространство на месте щели просто должно быть истончено, и его легче разорвать Повелителю Тени. Но она ждала нас.

Старая, каменная и обшарпанная. Невинно затесавшаяся между колонн ротонды. Пока что не открывшаяся. По-моему, символы на ее верхней кромке мерцали приветственно и слегка насмешливо – мол, что, Дружинники? Не ждали, а?

– Ах ты… ошибка строителей! – вырвалось у Веслава невольно. Остальные позволили перевести себе дыхание, а в Андрии проснулась любознательность.

– Она всё время была тут?

– Нет, – ответила Виола. – Появилась только что. Иначе Канцелярия бы ее засекла.

– Она появилась, потому что пришли мы, – низким, благоговейным шепотом заметил Йехар.

Веслав же стоял перед Аркой, проводя пальцами по ее поверхности. На секунду показалось – вот он, первый призыв, Исаакиевский собор, алхимик рассматривает символы…

– Значит, я всё же был прав? – спросил он вдруг, ни к кому не обращаясь, нет, обращаясь к Арке. – С самого начала всё вело к этому. Мы должны будем…

В ответ она открылась.

Впервые за тысячелетия Арка, врата, которые удерживали Черный Мир, сама открыла в него проход.

Облегчая Повелителю работу – потому что не хотела, чтобы он до времени применял свои способности и терял драгоценные искры человечности.

Она открылась в мир, которого было не видно, но из которого несло тьмой и холодом. Это был тот самый холод, который заставлял Веслава в тридцатиградусную греческую жару кутаться в плотный плащ. Почти наяву представились невидимые щупальца, которые начали выползать из Арки.

– Кто-нибудь даст нам решительный пинок? – льстиво поинтересовался Эдмус. – Мои ноги пустили корни, и скоро я буду похож на большую морковку. Йехар, ведь ты же главный?

– Я был Поводырем здесь, – прошептал странник, зачарованно глядя на Арку. – Но не я поведу вас за собою там. Веслав…

– Главным буду не я, не ты и не Великая Дружина, - отрезал Веслав, рассматривая темный провал. – Если я правильно рассчитал, главной в этом предприятии будет…

– Кто?

– Она.

Непонятный тон. Он ни на кого не указал и не кивнул на Арку, а между тем мы все разом поняли, что эта Она Веслава нам знакома. Давно и как-то основательно, что ли.

– Все ли готовы к этому шагу? – это до Йехара дошло, что мы разговариваем слишком долго, и он попытался нас как-то ободрить… спросить… но Веслав, ничего не говоря, уже шагнул в ночь чужого мира. Шагая за ним туда – не знаю куда, я еще успела увидеть выражение физиономии Эдмуса: шут скорчил в ответ на вопрос Йехара пару самых отчаянных своих рож.

Понятия не имею, что это обозначало, но в Небирос я вторглась с совершенно не подходящим к ситуации идиотким смешком.

Хотя он смолк слишком быстро.

Эдмус оказался прав со своими гримасами. Мы не успели подготовиться. Просто к этому нельзя было подготовиться.

Примерно как к собственной смерти.

Тьма залила глаза – не простая ночная, а живая, почти материальная – сплошными волнами. Тьма хлынула в уши миллионами чужеродных голосов. Облепила тело вязкой, мылкой грязью, которую нельзя было стряхнуть. Небирос набросился сразу, без предупреждения, со всей своей мощью – единый мир, с твердой решимостью нас поглотить до единого, что мы были для него – шесть человечков, по доброй воле шагнувшие в эту пасть; он разгадал и почувствовал нас сразу, узнал наши страхи и надежды, и точно так же мы в одну секунду ощутили его, и это было самое страшное, что я переживала в жизни.

Мы видели их, мы их слышали – матерей, избивающих своих детей; солдат, которые забыли, за что они воюют, и убивали просто так, по инерции; колдунов, приносящих кровавые жертвы – каждого, сколько их там было миллионов, и что бы они ни делали, пусть даже просто ели или спали – и это отдавало страшной, разъедающей чернотой.

Страшной потому, что это было исковеркано, неправильно – но похоже на наш мир.

Это, по сути, и был наш мир. Без одного маленького, для многих ничтожного компонента.

Я попыталась вздохнуть или сказать что-нибудь, но в рот вместо воздуха влилась та самая живая чернота, проникла внутрь и словно выкрутила душу, и всё вдруг переменилось местами. Небирос с его тьмой стал закономерным, а я – чужой, белой вороной, ненужным пятном на однородном фоне, но скоро могло не стать и этого. Что-то переплавляло меня, сжимало, скручивало – и лепило нечто новое, с теми же мыслями и чувствами – но окрашенными иным светом.

Я не была больше здесь чужой. Чужими были те, кто стоял рядом, зачем они вообще стоят рядом? Дружина? Не смешите меня, те, кто толкнул меня на эту безумную аферу нисколько не заслуживают хоть малейшей признательности. И доверия, да это же просто смешно – зачем им доверять? Разве они доверяют мне?

Я же знаю, что они сейчас думают…

Мысли бились в едином вихре этого мира, переплетались с мыслями остальных, мы все были связаны накрепко узами Небироса. Скрыть что-то было невозможно.

И это было больно и жутко.

Кому были открыты мои мысли?!

Йехар – светлый странник, который убьет меня при первом же подозрении, при первом сомнении, что я могу предать эфемерное дело света! Который уже сейчас сжимает клинок и примеривается – а кого из нас первым? Который предал нас тогда, в своем мире, не предупредил об опасности, которая грозит от его милой невесты, и предал дважды, провернув то же самое в следующий раз по отношению к своему учителю!