Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

Он повиновался.

И очутился в операционной.

***

Изначально комната предназначалась для другого. По всей видимости, это был обычный кабинет, наспех переоборудованный: письменный стол небрежно сдвинут в угол и завален картонными папками-скоросшивателями, в другом углу оказалось вращающееся кресло, спинка которого наглухо заклинила дверцу шкафа с инструментами. Вместо окна — новостная панель, погасшая и мёртвая.

Взгляд Хагена упёрся в операционный стол, развернувшийся через весь кабинет и занявший большую его часть. Помещение освещала большая круглая лампа из полушарных звеньев, вмонтированная в центр потолка. Её холодный свет был направлен вниз — на то, что показалось ему свёртком ткани, над которым склонилась высокая фигура в белом, сосредоточенно двигающая руками в чём-то красном, складчатом, выпирающем сквозь простыни и бинты.

— Подойдите. Быстрее.

Как в тумане он сделал шаг, ещё.

— Ближе. Да идите же сюда!

Он качнулся вперёд, отметив своё спокойствие, сосредоточенность под стать человеку в высокой шапочке, маске и очках, превративших глаза в плавающие тёмные лужицы в окружении огненных всполохов.

Ближе. Ещё ближе. Что-то творилось со зрением: он мог смотреть только вперёд, и распростёртое на столе тело притягивало его как магнит, но сознание отказывалось соединять впечатления, и взгляд перескакивал с одного на другое, постоянно соскальзывая на металлический бортик с пристёгнутой к нему изжелта-бледной кистью.

— Вы в порядке? Эй!

— Да, — произнёс он, как сквозь вату. — Порядок. В п-порядке.

— Тогда держите.

Вынырнувшая из ослепительного светового потока резиновая рука сунула ему губку или подушечку, он не разобрал, но стиснул её в кулаке, как последнюю опору.

— Зажмите здесь! Э! Дышите, не пропадайте. Давите как можно сильнее. Cильнее! Вы меня слышите?

Он слышал, но звук постепенно удалялся, и шёл теперь из тоннеля, углубляющегося с каждой секундой. «Теряю сознание?» Он сделал резкий вдох, и в голове прояснилось.

— Душно…

Наконец он понял, куда надо давить, в расходящийся зазор из кожных лепестков, разворачивающий алым и блестящим в окружении уже потемневших ошмётков.

— Нужно остановить кровотечение, — быстро проговорил человек в медицинском халате и маске. Его голос был деловит и спокоен, как будто с приходом помощника всё изменилось. — Можете? Попытайтесь.

— Как? — прохрипел Хаген.

Усилия были бесполезны, всё равно что затыкать плотину кулаком. В просвете развороченной раны пульсировала живая ткань, и расходящиеся рваные края заливало кровью. Он покачнулся. Онемение распространялось по руке, он уже не чувствовал её, зато чувствовал запах — бьющий в ноздри, резкий, как в мясной лавке. Так уже было, было, когда осела пыль, и по губам ползла тягучая дрянь, и мир оказался опрокинут под сужающимся в точку зрачком маленькой холодной луны, а почва всё проседала и проседала, и когда он повернул голову, то натолкнулся на стеклянистый взгляд, полный застывшей боли. «Ш-ш-ш» — шепнула луна. Тогда обугленные, распяленные гримасой губы задрожали, захватывая внезапно пожелтевший, дурной, пропитанный гарью и гниющим мясом воздух…

— Так.

Сильная рука обняла его за плечи и отодвинула назад, словно пешку. Свет моргнул, когда окутанное марлей и защищенное пластиком лицо выплыло из тумана и приблизилось на мгновение, чтобы потом так же мгновенно исчезнуть.

— Достаточно. Всё.

— Нет-нет, подождите, — возразил Хаген, потому что тело шевельнулось, и из раны снова хлынула кровь, уже прямо на пол, пропитывая ковёр и набросанные рядом тряпки. — Поглядите — ещё дышит!

— Может быть, — задумчиво согласился тот, кто стоял рядом. — Только смысла в этом, боюсь, немного. А жаль.

— Это женщина!

Маленькая обритая голова на резиновой подушке судорожно дёрнулась, открывая рот в мучительной беззвучной икоте.

— Женщина. Пойдёмте. Вы заметили время?

— Время?

— Время-время, — терпеливо повторил собеседник. — Посмотрите на меня. Вы можете идти?

— Да, — сказал Хаген, завороженный бликами на стёклах очков. — Да, могу.

— Отлично. Вот Франц. Он отведёт вас переодеться.

Переливчатое настенное зеркало отразило подошедшего — компактный белый прямоугольник, перетянутый в поясе. Хаген упрямо мотнул головой:

— Нет.

— Будьте же благоразумны, — в голосе хирурга по-прежнему не было раздражения, лишь безграничное терпение. — Я закончу здесь. А вы приведёте себя в порядок. Согласитесь, толку от вас немного?

Слегка развинченной походкой он приблизился к изголовью и, подняв с пола окровавленную марлю, бросил женщине на лицо. Ткань затрепетала.

Хаген шагнул к столу и сдёрнул покрывало. Человек в медицинской маске наклонил голову, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли размышляя.

— Да, — сказал он наконец, словно подводя итог под стройной колонкой возможных «за» и «против». — Это и в самом деле очень, очень интересно.

Должно быть, он всё-таки задремал, — на одну-две секунды, но тут же очнулся, вздрогнул, вцепившись в ручки кресла.

В кабинете царила глубокая, густая тишина. Сумеречная лампа-ночник источала рассеянный свет, превращающий предметы мебели в загадочные артефакты: на плацдарме стола маршировали тени, вытянутые и угловатые, ощетинившиеся остриями ручек, сколами линеек; под стёклами книжных шкафов ползали светлячковые пятна; синева, сгустившаяся в углах и под потолком, была почти осязаемой.

Я спал?

Хаген сглотнул — горло перехватило сухой горечью со слишком знакомым привкусом. Таблетки. «Ах, чёрт», — напрягся, собираясь вскочить на ноги.

— Не вставайте, — властно проговорил мужчина, вертикальной и поперечной тенью заполнивший дверной проём.

Он закрыл за собой дверь, провёл ладонью по сенсору, включив верхний свет. Остановился, разглядывая Хагена и позволяя, в свою очередь, разглядеть себя.

В операционной он казался выше и тоньше, абстрактнее — ломкая белая фигура среди блестящих штуковин, здесь же, в окружении знакомых вещей, обрёл телесность, будничную воплощённость, что произвело на Хагена угнетающее впечатление. Этот человек, шагнувший из сна в явь, находился здесь уже какое-то время и бесцеремонно наблюдал за его пробуждением. О чём он думал?

И о чём думал я? А, может быть, говорил?

Личный сотрудник Лидера, терапист Айзек Кальт успел переодеться, сменить профессиональное облачение на повседневный костюм. Как бы в виде уступки стереотипам на плечи его был наброшен короткий белый халат без эмблемы и вышитой надписи с названием подразделения. Из нагрудного кармана рубашки выглядывал уголок блокнота и шариковая ручка, самая простая и тоже без каких-либо значков или логотипов.