Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

Когда он захотел незаметно выбраться в Траум, она аккуратно объяснила, что перемещаться по городу и окрестностям он будет только в её сопровождении. А потом, когда он попытался возразить, — сумбурно, с щенячьим задором, бр-р, как бы стереть это стыдное воспоминание! — столь же аккуратно вырубила его, дождалась, пока он придёт в себя, и объяснила опять. После этого Хаген пересмотрел своё отношение к занятиям в Центре физической подготовки. Одно дело — схлопотать от Франца, хотя и это достаточно унизительно, но всё же объяснимо, даже как-то классически: мыслящая интеллигенция подавляется грубой армейской силой, — и совсем другой коленкор — когда тебя без особого напряга обрабатывает миниатюрная фрау с безупречным маникюром и лёгкой грустинкой в фиалковых глазах.

— Предупредить? Он скажет гнать проверяющих поганой тряпкой. Этот хмырь позвонит Улле. И начнётся грызня прямо в присутствии Лидера, взаимные обвинения, швыряние помётом, а им только того и надо… Нет уж, выкрутимся сами. А хотя…

«Я-то чего беспокоюсь?» — спросил он себя и не нашёл ответа. Беспокоиться следовало о другом. Например, о том, что министру безопасности успели донести о новоиспечённом «ресурсном центре» и некоторых шагах, предпринятых Хагеном в значительной степени самовольно. Если эта тема всплывёт на совещании в Стахоле… А она, конечно, всплывёт.

День обещал быть напряжённым.

— Тренер просил не опаздывать, — предупредила Илзе. — В Управление у вас повестка на одиннадцать сорок. Мне переслали планнинг Дитрихштайна. У вас совпадают графики, а значит, я могу договориться, чтобы вас записали на контактную разминку. Тогда вы сможете поговорить до вызова, лично и в приватной обстановке.

— Он же меня раскатает, — мрачно сказал Хаген. — Как это у них называется — «большая стирка»? «Пропустить через табак»? Одно лечим, другое калечим? А впрочем… впрочем, ты умница. Запиши и поехали. А Генцеля ко мне, когда вернусь. Если вернусь. И скажи ребятам, чтобы ждали у «Кроненверк», только где-нибудь на задах, не отсвечивая. Попробуем вытащить ещё парочку… карандашей.

Илзе бросила на него косой взгляд, замялась.

— Что? — спросил он с ожесточением. — Ну что?

— Простите, но я всё же спрошу: вы уверены? Просто шеф приезжает сегодня, и он, конечно, в курсе, но в общих чертах, и… Не мне судить, но мне кажется…

Боль полоснула внезапно, через глазницу назад, рикошетом по черепу — динг-донг. Он мотнул головой и засопел, схватил себя за волосы, дёрнул, уговаривая себя не стонать. А потом на помощь явились тёплые ладони Илзе, и всё прекратилось, только в дальних уголках гулко отдавалось эхо, повторяя протяжное окончание так и не вырвавшегося крика. «Будет почти так же, — подумал он, смаргивая слезу. — Только хуже. Много хуже». Он с трудом повернул голову. Илзе смотрела на него, затаив дыхание, изломив тонкие, подретушированные бровки, и каких-нибудь пару недель назад он счёл бы её человеком, может быть, даже девушкой, и, может быть, даже ласковой…

— Ты действительно думаешь, что я нуждаюсь в напоминаниях?

— Простите. Наверное, я… хотела проявить заботу.

— Спасибо, — сказал Хаген. — Только придётся подобрать другое слово. Это зарезервировал шеф. Он заботится о своих солдатиках. Если я окараюсь, он позаботится и обо мне.

***

Подчинённые Дитрихштайна звали его «папой Отто». Коротко. Просто. Без затей.

«Папа Отто» отыграл за семь минут, закончив бой прямым в солнечное сплетение и мощным лоу-киком по голени. Падая на маты, Хаген не удержался от крепкого словца. Дитрихштайн хмыкнул.

Он был невысок, жилист и тёмен, как будто опалён солнцем, однако солнце никогда не заглядывало в катакомбы Управления, и если приглядеться, можно было заметить бугристость кожи, её рассыпчатую, пиксельную структуру. Особенно обожжёнными выглядели локти и костяшки пальцев. Поговаривали, что бывший руководитель крипо, а ныне — начальник службы внутренней безопасности укрепил их титановыми имплантатами. Вполне возможно. Морщась, Хаген ощупывал травмированную ногу. По ней словно проехался грузовик с арматурой.

— Научники, — сказал Дитрихштайн. — Все эти новомодные методы. Имитация, нейростимуляция, гипнопедия… Слышал краем уха, а больше не интересовался. Вы же ускоренник? «Движение без движения»? Ну да. Движения поставлены, но не согласованы. Новомодные фигли-мигли. Удар есть удар, а ваши программки можете крутить в трудовых лагерях. Практика и только практика. Что, не так?

— Так, — согласился Хаген. Он знал, что легко отделался. Дитрихштайн часто наносил серьёзные повреждения своим спарринг-партнёрам — ломал кости, крошил зубы, дробил суставы. Неудивительно, что вписаться в график его тренировок оказалось довольно легко. Очередь из желающих не стояла.

— Я вас вызывал, — сказал Дитрихштайн, снимая шлем и вздыбливая пятернёй слипшиеся, начинающие редеть волосы. — Около полудня. Хотел бы говорить с вашим шефом, но его нет, да и человек он, судя по всему, необщительный. А разговор намечается серьёзный. Вы другой, я о вас уже слышал. Пытаетесь меня подловить? Честно, ну? Юлить не советую.

— Пришёл сдаться, — простодушно сказал Хаген. — Чего уж. Вы же хотите нас съесть. Ешьте. Прошу прощения, герр оберст, группенлидер!

— Ладно, «прощения» — тут без чинов. Съешь вас, как же. Научники — те же синоптики: то ясно, то пасмурно, и никто ни за что не отвечает. Гибкие черти. На-уч-ники.

Он размял суставы, несколько раз подпрыгнул на месте, вздохнул и, наконец, приняв решение, направился к выходу из зала, поманив пальцем:

— Пойдёмте, здесь есть закут. Даже удобнее. Без аппаратуры прослушивания. Начнём, а дальше разберёмся, кто кому канифолит мозги.

В пустой комнатушке без окон, чуланчике или запасной раздевалке, они смогли отгородиться от посторонних звуков. Крики и стук мяча из зала напротив поглощался мягкими стенными панелями. Хаген внутренне подобрался. Он отнюдь не был уверен в своей способности к убеждению.

— Выкладывайте, — позволил Дитрихштайн.

— Что?

— Что-что. Что у вас там происходит с этими бомбистами?

— У нас? Но вряд ли…

— У вас, у вас. Какая-то возня, подковёрные игры, а теперь уже и в открытую — вы и спецслужба «Кроненверк» не просто путаетесь под ногами, вы стопорите расследование! В Мецгера палят, как в чучело. Раз, другой. Взят один, и почему-то отправлен в «Кроненверк», а когда за ним приезжают мои люди, вдруг выясняется, что он отдал концы. Как вам это нравится?

Он угрожающе прищурил глаза. Обожжённое, грубо вытесанное лицо с вывернутыми, негроидными губами собралось в маску напряженного внимания.

— Мне не нравится.

— Мне тоже. Я начинаю выяснять, всплывает, что этот мерзавец наблюдался в Центре Адаптации. Мои люди приезжают в Центр и что видят?