Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

— Когда вы начнёте? — спросил посланец.

— Сейчас, — сказал Хаген. — Прямо сейчас. А вы бы лучше убрались. Или останетесь наблюдать? Всё-таки Граница. Не сблюёте сейчас — сблюёте позже. А впрочем, оставайтесь — поможете с утилизацией.

— Я лучше дистанционно, — сказал болванчик.

***

Новичков было видно сразу. Их отличала влажная, с прозеленью, бледность, косящий взгляд, робость и возбуждение, так хорошо знакомое Хагену по первой вылазке. Яркие, свежеочиненные карандаши, новобранцы озирались и шушукались. Старая гвардия глядела на них с презрением. А впрочем, сколько её осталось, старой гвардии?

«Где Краузе?» — спросил он в первый день, обнаружив недостачу в рядах. «Спёкся, — сказал Мориц. — Кончился, загнулся, окочурился, вышел весь. Оловянный клоун переоделся в цинк. Больше тебя ничего не интересует, безымянный Юрген? Где Ульрих? Где Рогге? Здесь небезопасно, дурила! Группен-драть-тебя-конём-лейтер!»

Тогда Хаген впервые дал ему в зубы. А теперь очень жалел об этом.

Чуть поодаль столпились патрульные. Свою речь Хаген подготовил исключительно для них. Рихтеру было наплевать, он сидел на подножке микроавтобуса, свесив голову, и выводил хлыстиком на тающем снегу каббалистические знаки, буквы, треугольники, круги, тут же перечёркивал их и принимался снова, монотонно напевая себе под нос. В уголках безвольно распущенного рта накипала пузырчатая пенка слюны. Хаген сделал мысленную зарубку: «Этого пора менять», обвёл взглядом нестройную шеренгу.

— Вам всё уже сказали, не буду повторяться, нет времени. Распоряжение получено, вы начинаете зачищать пятый сектор, где начнётся монтаж промежуточного периметра. Транспорта для утилизации пока нет, пришлют позже, поэтому сегодня репетиция. Так вот…

Он сделал паузу. Оловянные солдатики внимали настороженно, патрульные — с неприязнью и любопытством, надеясь получить повод для новых анекдотцев. Ожидая, когда он обосрётся, шизанётся и слетит с резьбы. Поедет кукушкой, как все научники. Между группами поддерживалось некоторое расстояние, узенькая тропка, нейтральная полоса, которая возникала везде и всегда без каких-то указаний извне. Своя маленькая, карманная Граница. А под бритым черепом у каждого, наверняка, имелась и своя Территория.

— Я говорю о дисциплине.

Кто-то чихнул. В шеренгах загомонили.

— У-ля-ля, молчать и слушать! — заревел Рихтер, вскидываясь как от укола. — Кто там ещё раззявил пасть? Слушать группенлейтера! Вы…

— Благодарю, — сказал Хаген, когда он иссяк. — Так вот, насчёт дисциплины. Армия Райха сильна не только безукоризненной подготовкой, но и дисциплиной, чётким и неукоснительным подчинением приказам. Здесь я наблюдаю бордель, разнузданную оперетку. Вам всем зачитан приказ. Так вот — я предупреждаю в первый и последний раз: те, кто выйдет за рамки этого приказа, будет ликвидирован на месте. Я сам лично прострелю его тупую башку. Это ясно? У вас есть винтовки и патроны. Одна цель — один патрон. Вся ваша бензиновая самодеятельность будет жёстко наказываться. Зигель, тебе смешно, мудила? Вся ваша «охота за сувенирами», «фотосессии», «фейерверки» и «фонтаны», вся эта мерзость будет вычищаться мгновенно. Экономим патроны и горючее. Помним про квоты. Дети и беременные сдаются на пункт, явные мутанты фиксируются и тоже в наш фургон. Никакой отсебятины…

Он выбрасывал слова и видел реакцию. Зигель, прыщавый уродец, мразь! Кто-то хмурился, кто-то моргал виновато, кто-то прятал ухмылку, и всё это была такая гнусь, что к горлу подкатывали комья желчи. И можно было бы отдохнуть взглядом на научниках, так нет: Мориц, вшивый Мориц, скалился по-собачьи, потел и облизывался, подпихивал новичков и весь уже был там, на охоте, где можно вдосталь порезвиться, имея при себе всего лишь скромный джентльменский набор — складной нож со штопором и выкидным лезвием, леску, зажигалку и противогаз. А уж если добавить маленький баллон огнесмеси, так и вовсе именины сердца.

— Тех, кто нарушит приказ, я буду брать в игрокомнату, — с ненавистью процедил Хаген. — Лично. Себе. На стенд.

Вот теперь их проняло. Только Мориц, тощий гадёныш, щурился недоверчиво. Одна паршивая овца, успешно разлагающая всё стадо.

— Есть возражения?

— Неа, — протянула паршивая овца, выламываясь и дурачась. — А только… немного бы расслабиться, а? Они же всё равно не люди…

— Не люди, — ласково повторил Хаген. — Не люди… А ну-ка, поди-ка сюда, пешка, дерьмо, маленький ты нелюдь!..

***

— Не надо! — выдохнул хитрец Мориц, обвисая в его горсти неопрятной, затхлой одёжной кучей. — Не бей! Мой… капитан.

И весь пыл тотчас испарился.

Тогда, в самый первый день, у него будто сорвало клапан, и он отпустил себя, и был подхвачен ревущей, дикой, долбящейся в висках багровой волной, и опомнился лишь тогда, когда разбитое в кровь, неузнаваемое нечто просипело умоляющим, сорванным голосом: «Хва…ахх… хватит… Юр…ген…» Он отдёрнул руку и затрясся, а неузнавамое, щуплое как ребенок, измятое, рваное тянулось к нему и всё просило, всхлипывая без слёз: «Хва…тит… Юр… мой… ка-ах… капитан…»

— Вольно, — беззвучно произнёс Хаген. — Идите. По машинам. И помните. А-а…

Он схватил себя за волосы, развернулся и побрёл к лаборатории.

— Эй, эй, Юрген, герр Хаген, группенлейтер! Псст! Да стой же, дурила!

Запыхавшийся Мориц со всей силы дёрнул его за рукав.

— Ну чего ты? Хочешь, я вообще останусь тут? Пусть развлекаются без меня. Хочешь?

— Хочу, — сказал Хаген. — Это ничего не изменит, но без тебя станет немного чище. Наверное.

По огибающей боковую часть винтовой лестнице они поднялись на огороженную площадку с пластиковыми креслами. На каждом сиденье была аккуратная пирамидка снега с уже подтаявшей верхушкой. Хаген смахнул свою, а Мориц приземлился прямо так, скрючился, подпёр руками острый подбородок.

— Какой у тебя эмпо?

— Не твоё свинячье дело.

— Спасибо. Вообще-то я просто хотел помочь.

— «Помочь»? Ты?

— И ещё раз спасибо. Мой капитан.

— Прости, — сказал Хаген, смутно сознавая, что извиняется не перед Морицем, не только перед ним, а перед кем-то ещё, смертельно обиженным и глядящим на него с вопросом откуда-то издалека, и самое страшное заключалось не в вопросе, а в этом вот непонимании. Стремясь убежать от него, он зачерпнул снега и потёр им лицо. Хар-рошо! Перед глазами как будто прояснело.

Автоколонна — два основных бронефургона и сопровождающие, испуская короткие гудки, натужно потянулась к воротам. Игрушечные люди вручную подталкивали застрявший игрушечный шлагбаум.

— Как поживает твой дед из Дендермонде?

Мориц вздохнул.

— Вчера я придумал новое слово. Силезия. Ты знаешь, что такое «силезия»?