Алексей Тохтариц - Стеймекс - Правда во Лжи [СИ]

Так же молча, как и вошли, мои боевые соратники покинули комнату, но один не самый любимый боевой соратник остался.

— Я хотела спросить…, - почти вплотную как приведенье приблизилась Жарнин, — то есть нет, сперва попросить, — отвела она глаза в сторону, закусила губу, а взгляд растерянно забегал, возвращаясь ко мне, то к ближайшей стене.

Такое нетипичное поведение железной капитанши сбило с толку. Что и мысли не возникло попытаться узнать причину самому.

— Я очень была не права и жестока. И очень жаль, что я видела только одну сторону монеты, — скороговоркой проговорила Жарнин.

Грудь девушки часто вздымалась и шумно выдохнув, она продолжила.

— Стеймекс, прошу, прости за всё что я… вообще за всё, — на этот раз она намерено поймала мой взгляд и с таким упорством прожигала во мне дырку, что невольно позволил себе прочесть её.

Жарнин сделала вывод, что я каким-то образом могу читать мысли и пытается доказать и показать, что очень сожалеет и говорит правду. Догадливая.

— Спасибо. Я не держу зла, — почти безразлично, но придав толику убеждения словам ответил я.

Жарнин отвела взгляд. Лёгкая улыбка коснулась лица, она мне верила, а в глазах забегали огоньки, словно девушка в чем-то убедилась.

— Я хочу, чтобы ты знал, — щеки всегда угрюмой капитанши несвойственно залились румянцем, — я и Роан друзья с детства. Между нами ничего нет. Всего лишь дружба, — по-простецки как бы оправдываясь она пожала плечами.

Я настолько был обескуражен подобным заявлением, что попросту не знал, как отреагировать.

— Да? — единственное что нашелся ответить я.

— Ага, — румянец перетёк в пунцово красный, а Жарнин и вовсе потеряла взгляд где-то у своих ног, — вдруг ты, ну мало ли захочешь… Я наверно пойду, — резко сменила она тему и уверенно, старясь как можно быстрей выскользнула из комнаты.

На какую-то долю времени я забыл обо всём, настолько Жарнин обескуражила. Да и как видно амурным делам, капитан скорее предпочитала тренировки, битвы и службу. Я вспомнил про незаданный вопрос, но видимо девушка и так всё поняла, хоть и отчасти.

Но впечатление быстро испарилось под гнётом что сдавливало и пожирало сердце.

Каждый день меня посещали Роан и Троквард, порой забегал Визельвальд, с какого-то перепугу повадились ходить придворные дамы и прочие лорды, графы, но не утерпев я чуть ли не прямым текстом послал их подальше.

Видимо устыдившись своей прямолинейности, Жарнин больше не появлялась. От Роана я узнал, что капитан вернулась к своим обязанностям в Краегдар. На пятые сутки раздобыли кресло-каталку, более близкий к земному аналог. Роан поведал, что на северо-востоке от Зарии в Грокдире до инцидента с зелёной холерой было несколько институтов где парочка высокоученых лиц и сконструировали подобное средство передвижения для тех, кто сам передвигаться не может. Сперва Данарит позаимствовал технологию, а после Зария без стеснений переняла у соседей.

Визельвальд рассказал насколько люд Зарии, особенно купцы и дворяне были рады победе на полувековом поле. Ведь потеря герцогства существенный упадок в экономике. Троквард просто разбавлял несколько часов юмором, вспоминая курьёзы из наших приключений или из своих, когда пришлось покинуть Гальнаэл. Пусть Роан и старался держать мой дух поднятым, но от него не укрылось, что с каждым днём мой интерес ко всему угасал. Я реже проводил время у окна следя за городской жизнью. Ведь как ни крути, а вокруг замка имелся город, защищённый со всех сторон гигантской в пять этажей крепостной стеной.

Роан сетовал на мою потерю ног и не переставал напоминать о возможности вернуть их. Но меня съедала другая потеря. Всё чаще я проводил время в постели. Интерес угасал не только к новостям, но и к жизни.

На десятые сутки солнечный день сменился вечером, что не обещал отличиться чем-то от предыдущих.

— Здравствуй, человек, — эти слова как током прошибли тело.

Лёжа на кровати я чуть не захлебнулся от возмущения и негодования.

— Твой жизненный порог был крайне близок к прекращению твоего существования, но и сейчас ты в опасной близости к такому исходу.

Впервые за эти дни я как ужаленный подорвался с кровати, забыв, что ноги не ходят, просто свалился на пол. От терзавшей душу ярости я даже не заметил неожиданного неудобства. Я чуть не заорал вслух, но вовремя осёкся, больше всего не хотелось, чтобы нас прервали.

— Лживые и уродливые тараканы, — от презрения я словно выплюнул кусок гадости крепко засевшей внутри, — вы обещали, вы убеждали, что любое время, пройдённое здесь, равно мгновению на Земле. Вы солгали! — если при первом контакте меня глушили их голоса, то теперь я старался мысленно отвечать так громко, как только возможно в надежде доставить им неудобства.

— Это так и есть, какая бы жизнеформа не попыталась убедить тебя в обратном, он, она, они ошибаются.

Я судорожно стиснул зубы, кулаки сжал до хруста костей.

— Два года прошло на земле и не смейте врать, я знаю правду и вижу вашу ложь! — чуя новое вранье, я не дал ответить, — Почти полгода прошло с того момента как я здесь оказался, время здесь и там синхронны! Но где остальное время?

Никто не ответил, а память как сама по себе прояснилась. А в голове всплыли слова, когда они впервые установили со мной связь и поведали о пройденных полтора года, перед тем как я был сотворён заново.

— Мы обозначили некоторые успехи, но твой человеческий организм еще функционирует и способен улучшить и упрочнить положение, после ты будешь доставлен на землю, и мы сдержим наше обещание перед тобой, человек.

— Нет!

— Ты не хочешь повысить свой социальный статус? — если бы не виденье правды, сказанное серой интонацией без эмоций невозможно было бы отличить от утверждения.

— Если вы не можете повернуть время вспять, то плевать я хотел на всё!

Ответ не заставил себя ждать.

— Это невозможно, — коротко отрезал безжизненный голос.

— Тогда идите к черту!

— Человек, твои приоритеты противоречат здравому смыслу, у тебя всё еще есть возможность вернутся и занять достойное место чтобы просуществовать комфортно.

— Я сказал, пошли вон из моей головы!

Что есть сил я зажмурился, в голове раздалось эхо, но я не слушал и глушил как мог. Чей-то голос как издалека доносился всё слабее, стук в висках нарастал всё громче и громче.

Я очнулся, когда камин наполовину прогорел, а безликая ночь с любопытством смотрела из окна. Не смотря на постеленный ковёр, я продрог от пронизывающего камни холода. Кое как подобрав ноги я сжался в комок. От потревоженной так и незатянувшейся раны на душе выступили слёзы. Хотелось только одного, умереть.

Безжизненные и серые дни сменяли друг друга. Прошел месяц, а меня всё не покидала одна навязчивая идея, что с каждым днём брала вверх над разумом.